Одиссея Талбота - Демилль Нельсон - Страница 20
- Предыдущая
- 20/124
- Следующая
Торп, казалось, не заметил ее слов. Он сел на диван и зажег сигарету, глубоко задумавшись. Его настроение заметно изменилось. Кэтрин хотелось думать, что он просто беспокоится о ней. Но она хорошо знала, что это не в характере Питера.
– Ты правильно сделала, что послала следить за ним, – сказал Торп.
Кэтрин оставила комплимент без ответа.
– Ты думаешь, это действительно серьезно? – спросила она. – Как сказано в письме, последствия могут быть ужасны.
– Вполне возможно. Я бы хотел взглянуть на этот дневник.
Она собрала свою одежду и направилась к двери.
– Мои вещи уже прибыли?
Торп рассеянно кивнул:
– Да-да. Ева все разложила в бежевой комнате.
Кэтрин остановилась.
– А где она?
– Кто, Ева? – Питер пожал плечами. – Куда-то ушла.
Неожиданно он на секунду вышел из задумчивого состояния.
– Между прочим, я не люблю то синее платье. Оно холодное.
– А кто тебя спрашивает?
По балкону она перешла на другую сторону гостиной и оказалась возле огромного окна, совсем недавно устроенного в северной части комнаты. Питер последовал за ней. Держа одежду перед собой, Кэтрин смотрела на дождь, мягко падавший на землю в абсолютно безветренном вечернем сумраке. Торп встал рядом.
– Чертовски красивый вид. Тебе нравится?
– Я просто обалдеваю. Не от вида, а от того обстоятельства, что ты смог уговорить отца истратить целое состояние на то, чтобы прорубить это окно вопреки правилам. Вот что меня завораживает – то, что ты всегда получаешь все, чего хочешь, какими бы ни были твои капризы и сколько бы их исполнение ни потребовало времени, денег и забот от других людей.
– А мне просто нравится вид. Не усложняй. Отсюда можно разглядеть даже Гарлем. Вон, видишь? Интересно, что делают сегодня вечером бедные? Может, то же, чем занимались мы?
– Это глупо.
– Да, возможно… И все же интересно. – Он отпил из стакана.
– Иногда, Питер, мне кажется, что у тебя нет сердца, нет чувства социальной справедливости, нет чувства меры, нет…
– Остановись! Нечего читать мне лекции. Я эгоцентрист и сноб. Я знаю. И я себе таким нравлюсь.
Она пожала плечами и направилась в большую комнату.
Торп крикнул:
– Послушай, я быстренько одеваюсь и ухожу. Мне нужно кое с кем встретиться. Увидимся на ужине.
– Не опаздывай, – сказала она, не оборачиваясь, и в ее голосе слышались нотки раздражения, если не злости.
– Да мне ненадолго. Ты знаешь, где все лежит. Уйдешь сама.
Она прошла в комнату для гостей и закрыла за собой дверь. Она подумала, что в этих огромных апартаментах нет ничего, что бы принадлежало ей безраздельно. Другая женщина на ее месте мучилась бы от ревности, но эта квартира не была жильем в обычном понимании слова. Это была конспиративная квартира и одновременно подобие филиала ЦРУ. И все, что здесь происходило, должно было рассматриваться именно с этой точки зрения.
В квартире останавливались заезжие агенты, равно как и другие мужчины и женщины, чье положение и статус были для Кэтрин абсолютно непонятны. Она знала, что однажды они здесь содержали и допрашивали перебежчика, поэтому Кэтрин не могла попасть в квартиру в течение целого месяца.
И хотя интерьер апартаментов был несколько старомоден, она знала, что квартира напичкана современной техникой, начиная от сложной системы защиты и кончая совершенными системами звукозаписи. Наверное, здесь была установлена и новейшая фотоаппаратура. Последний, третий этаж пентхауза был, видимо, заполнен электроникой. Кэтрин там никогда не была, но временами она слышала шум машин и чувствовала сотрясающие квартиру вибрации.
Ей здесь не нравилось. Но здесь жил Питер Торп. То есть он жил здесь в те периоды, когда бывал в Нью-Йорке. И в последнее время таких периодов было все больше. А в данный момент она могла быть где угодно, но только рядом с ним.
13
Тони Абрамс оказался у старого кирпичного дома в фешенебельном квартале на Тридцать шестой улице. Для жителей Нью-Йорка, понимавших толк в ценах на недвижимость, этот квартал, расположенный на самой, пожалуй, дорогой земле в Америке, был олицетворением денег. «Если бы эти узкие ряды домов переместить в Бруклин, они могли бы показаться даже неказистыми», – подумал Тони.
В отличие от кирпичных домов, парадные двери которых располагались над высокой лестницей в целях большей уединенности и для того, чтобы внизу оставалось место под служебные помещения, входная дверь этого дома находилась на уровне тротуара. По обе стороны двери горели газовые фонари, а слева было большое окно, забранное массивной чугунной решеткой. Этот дом больше напоминал о старой Филадельфии или Бостоне, чем о старом Нью-Йорке.
Через небольшой прозрачный кружок запотелого окна Абрамс заглянул в маленькую гостиную. В камине горели дрова, а рядом сидели со стаканами в руках двое мужчин и две женщины. Мужчины были при черных галстуках. Тони узнал Джорджа ван Дорна, старшего компаньона фирмы «О'Брайен, Кимберли и Роуз», и Тома Гренвила, который также вскоре должен был стать компаньоном фирмы. Женщины, обе в вечерних платьях, были скорее всего их женами. Жители пригородов, коротающие вечер в городском особняке фирмы.
Абрамс три раза постучал дверным кольцом по черной двери. Дверь открыла привлекательная девушка лет двадцати пяти в черном сарафане и белом джемпере с воротником «хомут».
– Мистер Абрамс?
– Да.
Она улыбнулась:
– Пожалуйста, входите. Вы, по-моему, промокли. Меня зовут Клаудия.
Тони заметил, что она говорит с каким-то акцентом, видимо, центрально-европейским. Абрамс вошел в прихожую, и девушка взяла его плащ.
– А где ваша шляпа?
– На столе у моего дядюшки.
Она немного помедлила и сказала:
– Ваши вещи наверху. Вы когда-нибудь раньше здесь бывали?
– Если только в прошлой жизни.
Она засмеялась и добавила:
– Вторая дверь слева… Хотя, давайте я сама вам покажу.
Она повесила плащ на крючок над батареей и повела Тони наверх.
Они прошли мимо гостиной, а затем по узкому коридору с низким потолком. Лестница была немного покосившейся, как и весь дом, но для нынешнего времени идеально прямых домов это было шиком. Клаудия открыла дверь и впустила его в маленькую комнату, обставленную настоящим «чиппендейлом». Смокинг Тони покоился в коробке с надписью «Одежда напрокат от Мюррея», лежавшей на кровати с высокими ножками.
Девушка сказала:
– Халат на кровати. Ванная – напротив, а на туалетном столике вы найдете все необходимое для душа и бритья. Когда оденетесь, может быть, захотите присоединиться к ван Дорнам и Гренвилам за коктейлем. Могу я быть еще чем-нибудь полезна?
Абрамс подумал, что она была достаточно сведущим человеком. Когда она поправляла свои каштановые волосы, он присмотрелся к ней повнимательнее.
– Я не мог видеть вас в офисе?
– Возможно, ведь я – клиент фирмы.
– Вы сами откуда?
– Что? А, я из Румынии. Теперь живу в этом доме.
– В качестве гостя?
– Я не чья-то любовница, если вы это имеете в виду. Я – политическая эмигрантка.
– Я тоже эмигрант. Из Бруклина.
Некоторое время они оценивающе разглядывали друг друга. Абрамс почувствовал, что с первого взгляда на нее в нем определенно забурлило желание. Он снял пиджак и галстук и повесил их в шкаф. Затем покосился на Клаудию, которая открыто смотрела на него, и стал расстегивать рубашку. Сняв рубашку, он бросил ее на кровать. Его рука опустилась на ремень.
– Вы остаетесь здесь?
Она улыбнулась и вышла. Абрамс разделся догола и надел халат. Взяв бритвенный прибор, он вышел в холл. Ванная оказалась маленькой, похожей скорее на кладовку. Тони побрился, принял душ и вернулся в комнату. Он стал одеваться, ругая изо всех сил запонки и узкий воротничок. Мюррей, как и следовало ожидать, забыл про кожаные туфли, так что Тони придется идти на вечер в своих будничных ботинках, мало подходящих для такого случая. Он взглянул на себя в зеркало, висевшее на двери. Мучаясь с бабочкой, он подумал: «Надеюсь, что все остальные будут выглядеть не менее идиотски».
- Предыдущая
- 20/124
- Следующая