Спасения не будет (СИ) - Белая Рина - Страница 11

— На колени, — раздался басистый голос за спиной, сразу за которым последовал удар. Я рухнула на колени перед посвященным Совета Судеб так низко, словно готова была целовать его ноги в плетеных сандалиях.

Раскинув в стороны руки и приветствуя всех собравшихся на площади, городской глашатай выступил вперед:

— Испокон веков лариусские земли имели преимущество! Благодаря вечному правлению нашего короля БегГара Шампуса и вечным скалам в королевстве царит мир и спокойствие. Мы растим своих детей в любви. Мы занимаемся ремеслом, возделываем поля и собираем урожаи, торгуем. Мы народ, обретший мир в своей душе! Но! — глашатай замолк, взгляд его упал на «Роиль» и он продолжил, пробирающим до костей голосом:

— Каждый из вас хоть раз слышал ту страшную историю, дошедшую к нам из-за океана. На зов «иной» прилетит одинокий ворон, не имеющий тени. Слуга ночи и сила иной откроют врата глубин ночного мрака. И вырвутся на волю огромные змеи, и укроют они черными крыльями землю, и погрузят ее в смертный сон. «Иные» — зло! И если сегодня мы сжалимся над ней, то уже завтра… она будет плясать на наших трупах.

— Смерть «иной»! — разорвал тишину крик.

— Сжечь!

Уже через мгновение площадь скандировала всего одно слово:

— Сжечь! Сжечь! Сжечь!

Глашатай ликовал вместе с толпой в ожидании, когда захваченная мстительной силой охмелевшая толпа, ринется к эшафоту с единственным желанием, разорвать на куски обездвиженную девицу. Всадники с трудом сдерживали коней, приученных грудью давить своих врагов.

— Да, страх велик, но мы в силах предотвратить гибель нашего мира! Жертвой станет «иная»! — уже орал глашатай, указывая на «Роиль», в которую из толпы полетел первый пульсар. Сгусток огненной энергии врезался в мерцающую пентаграмму и взорвался, опалив жаром лицо «Роиль». И пока «иная» не пришла в сознание, а ситуация не вышла из-под контроля, глашатай приказал:

— Привести приговор в исполнение.

Магические пентаграммы над эшафотом развеялись как дым, и огонь в одно мгновение охватил сухие ветки, подбираясь к ногам своей жертвы. Я заставила себя смотреть, как приходит в сознание «Роиль», как ее лицо искажает гримаса боли и она запрокидывает голову. Крик полный ужаса вырвался из ее глотки, отдаваясь звоном в моих ушах. Ее тело выгнулось, и железные цепи врезались в грудь. На мгновение она скрылась в густых клубах дыма, и рубаха схватилась огнем. От едкого дыма моя голова замутилась, но я упрямо продолжала держать иллюзию, пока хлесткие языки пламени не оставили от бирюзового платья лишь несколько черных оплавленных лоскутов.

Столб дыма еще вздымался в небо, когда глашатай взбежал на помост и, внезапно склонившись ко мне, тихо заметил:

— Повезло тебе. Казнь усечением считается гуманной.

— Значит… все уже решено?

— Что ты?! Твою судьбу будет решать народ, — простодушно сказал он.

— Народ? — прохрипела я, обводя туманным взглядом ликующую площадь. И горожане, и жители предместья находили в казнях удовольствие, видели в них глубоко символичное действие. Сказать по правде, в этот момент я сомневалась, что у меня есть хоть малейший шанс на спасение.

— Тогда зачем…

— Сказал про обезглавливание? Ободрить хотел. Уж больно ты бледная. Того и гляди в обморок свалишься.

Глашатай тряхнул головой и шагнул к краю помоста.

— Жители Лариусского королевства, сегодня, в честь празднования Солнечной короны, мы даем вам право самим решить судьбу еще одной заключенной, — провозгласил он, указывая пальцем на меня. — Эта женщина с лживым раскаянием в глазах, совершила два гнусных убийства. Вместе с напарником в темном переулке она подкараулила торговца вином, намедни совершившего крупную сделку, и перерезала ему горло, а после обчистила его карманы. Но, видимо, человеческая жадность победила разум и, прикарманив долю своего напарника, она, пользуясь магией земли, обрушила на него старую постройку, похоронив его под глыбами камня. Признаться, мне становится страшно от одной только мысли, что такие уроды, как она ходят по нашему городу. И все же… ее судьба в ваших руках! Вам решать даровать ей свободу, или же… смерть.

И тут он повернулся ко мне:

— Твое последнее слово?

Неужели на свете найдутся слова способные перевесить чашу, до краев наполненную праведным гневом? Еще я понимала, что как только я закричу, доказывая всем свою «правду», то осипший от простуды, но все же девичий голос вызовет подозрение. И начнется: «Эта песня хороша, поджигай сначала»…

Я скользила взглядом по зателившейся толпе, пока не закружилась голова. Опасаясь потерять контроль над своей иллюзией и предстать перед всеми в первозданном виде, я уставилась в одну точку. На остроконечном шпиле одной из башен, не столько представляющих охранные строения, сколько являющихся символом власти и величия сидел сизый голубь, к слову, олицетворяющий знак мира. На него-то я и смотрела.

Первой крикнула женщина:

— Смерть!

Вслед за ней раздался уверенный мужской: «жизнь» — что стало полной неожиданностью для многих, включая и посвященного. А поскольку тень его подозрения коснулась меня, посвященный дал едва заметный знак глашатаю, и тот поспешил «направить толпу в нужное русло»:

— Люди, помните, сознание этой женщины разъела черная гниль. В любой момент ее разум может помутиться. Что тогда удержит ее от преступления еще более ужасного?

— Жизнь! — голос в толпе прозвучал словно вызов. Я тут же отыскала его обладателя, о котором с уверенностью можно было сказать лишь две вещи: он был магом света и он был высок. Широкий капюшон скрывал его лицо, а длинный черный плащ — фигуру.

Глашатай сделал едва заметный шаг назад и, не оборачиваясь ко мне, спросил:

— Твой хахаль, что ли?

Безусловно, маги света были в почете. Толпа стала переглядываться, шептаться. Уже через мгновение хор голосов разделился на два лагеря, при этом первый брал большинством, а второй… какой-то удивительной слаженностью.

И что делают в таких случаях?

Посвященный Совета Судеб, за все время не сказавший ни слова коротко кивнул и глашатай тут же объявил:

— Вы приняли мудрое решение… казнить!

Стражники развернули меня лицом к палачу, бросили на пень и придавили голову металлической перчаткой. Палач провел пальцами по лезвию секиры, и она запела свою стальную, жаждущую крови песню. Я вцепилась в грубую кору и скукожилась, словно старуха. Мне захотелось, чтобы все быстрее закончилось: голову словно набили опилками, а носом пошла кровь. Поддерживать чужой образ становилось все труднее. Сейчас мне уже было все равно, что они сделают с моим трупом, когда поймут кому отсекли голову: сожгут, заберут для детального изучения, или засушат и по частям распродадут ведьмам.

Мне уже все равно…

Свой прощальный взгляд я подарила стае голубей, которую спугнули с крыши одной из башен шум и гам толпы, призывающей палача поспешить. Голуби вспорхнули и разлетелись. Я закрыла глаза, мечтая также как они… просто вспорхнуть и… улететь.

Голубь — символ мира, жизни, надежды.

Милостивые духи! Немедля и мгновения, я нарисовала белого голубя, который скользнул над площадью, широко взмахнул крыльями и присел на занесенную над моей головой секиру. Я зажмурилась, боясь услышать удар страшной силы…

Безмолвная толпа изумленно ахнула. Я судорожно вздохнула и как младенец подавилась собственной слюной. Да… я снова успела!

— Это знак!

— Всевидящие благоволят ей!

— Жизнь, жизнь, жизнь… — всем вдруг ужасно захотелось, чтобы мне даровали жизнь, и посвященный был вынужден уступить:

— Да будет так.

С меня сняли браслеты, и я буквально сползла с помоста. Ноги, словно лишенные суставов, не желали меня слушаться. Все плыло перед глазами, и я уже едва различала незнакомые лица. Глаза смотрели словно через какое-то мутное стекло, лишенное красок. Сквозь размытые тени проступил светлый силуэт мужчины, и прежде чем я лишилась сознания, его плащ укрыл меня темнотой.

В сознание меня привел чей-то отдаленно знакомый голос: