Тайные виды на гору Фудзи + бонус-трек «Столыпин» - Пелевин Виктор Олегович - Страница 16

– Можем мы это взять за критерий?

– Взять-то можем. Вот только программ таких, наверное, нет.

– Почему вы так думаете?

– А зачем тогда нужны другие? Человек грыз бы морковку целыми днями, и все. И ничего больше не хотел бы.

Дамиан засмеялся.

– Очень точное замечание. Тем не менее такие программы существуют. Вернее, существовали. Мало того, они были весьма распространены и полностью социально одобрены. Во всяком случае, тем обществом, которое имело о них представление.

– Тогда про них знали бы все.

– А все и знали. Правда, давным-давно. Две с половиной тысячи лет назад.

– Ты о чем?

Дамиан встал из своего кресла и прошелся взад-вперед по спальне.

– Федор Семенович, – сказал он, – вы слышали когда-нибудь о Палийском каноне?

Танек, смешная моя девчонка.

Это не отчет о случившемся, как ты могла бы решить, если бы прочла когда-нибудь эти строки (что исключено), а размазанная по бумаге лечебная процедура. «Скриботерапия», как ее называют. Как бы работа с виртуальным психоаналитиком для тех, у кого аллергия на психоаналитиков живых – а у меня именно она.

Доктор сказал, что я должен мысленно выбрать какого-нибудь человека, перед которым мне не стыдно будет полностью разоблачиться – и, обращаясь к нему, рассказать о случившемся максимально подробно, не скрывая ничего вообще.

С человеком, даже воображаемым, контакт получается не у всех пациентов, поэтому в качестве адресата можно выбрать любимое домашнее животное – кошку, собаку, лошадь. Они часто вызывают у людей более теплые чувства, да и стесняются их меньше. Но я решил написать тебе, хоть на самом деле мог бы адресовать эти строки стене или тумбочке.

Только не подумай, что я сравниваю тебя с тумбочкой. Просто ответа от тебя не будет – прочтет это послание разве что сам доктор. Оно вообще не для того, чтобы кто-то его читал. Но поскольку я мысленно распахиваюсь не перед доктором, а перед тобой, мне немного теплее и легче; я, веришь ли, чувствую в груди эдакую щекочущую нежность. Увы, даже она не способна мне помочь. Но об этом позже.

Над столом, где я сижу, должна висеть твоя фотография – так положено при скриботерапии. У меня их целых две, маленькая и большая. Маленькую – где ты в желтом полотенце – прислал Дамиан. Они вели контрольную съемку с дрона на тот случай, если бы ты решила обвинить меня в изнасиловании. Фотография сделана еще до момента нашей коммуникации, поэтому ты улыбаешься, и вид у тебя счастливый и взволнованный. В профиль ты всегда получаешься здорово.

Рядом большая фотография. Я повесил ее позже – почему-то вдруг захотелось. Помнишь, перед десятым классом нас всех сняли у школы? Ты тогда вернулась с юга, и весь класс просто обалдел от твоей красоты. Твое лицо на большой фотографии – с этого снимка. Оно так увеличено, что похоже на расплывчатый пастельный рисунок, или вообще на что-то мультяшное. Только улыбка и солнце в глазах. Но я сразу вспоминаю, какая ты была в ту осень.

Ты и сейчас для меня такая.

Мне очень приятно было увидеть тебя опять возле этой чертовой бани. Ты выглядишь хорошо, но зря выщипываешь брови. И еще, будь я на твоем месте, я скинул бы килограммов пятнадцать. Но мне понятно, конечно, что у трудящегося человека в наше время не всегда есть такая возможность.

Я нахожусь в индийском штате Керала и прохожу реабилитацию после случившегося со мной несчастья. Реабилитация пока помогает не слишком.

Я не знал раньше, что человек может испытывать подобную муку и отчаяние. Доктор говорит, что я не должен терять надежду – но ничего не обещает. Он даже не понимает, что именно со мной произошло. И я не особо уверен, что смогу объяснить это тебе, хоть собираюсь рассказать все-все, не оставив на себе и фигового листка.

Ты догадываешься, наверное, что богатые люди не всегда счастливы, потому что у них много страхов и забот. Простые человеческие радости им давно надоели; чтобы испытать даже не «счастье» – какое уж там – а обычное удовлетворение от жизни, приходится идти на ухищрения разной сложности и дороговизны.

В мире есть немало людей, помогающих нам тратить деньги в борьбе с депрессией и скукой. Вот они-то и протянули мне яблоко соблазна в моем фальшивом раю.

Но сначала о том, что произошло в тот солнечный осенний день.

Помнишь Дамиана? Он договаривался с тобой о нашей встрече. Ушлый парень – у его стартапа есть несколько серьезных клиентов из списка «Форбс», готовых платить за разные интересные переживания, и он все время старается чем-то удивить.

То неприятное событие, свидетелем и участницей которого ты стала (поверь, мне стыдно даже вспоминать об этом), тоже его рук дело. То, что ты видела, называется «Помпейский поцелуй». Образно говоря, эксгумация несбывшейся мечты. Дамиан сказал, что все тебе объяснил.

Я понимаю, конечно, что ты обо мне подумала. Но у меня на самом деле никогда таких желаний не было. Вот клянусь покойной мамой.

Я объясню, как все получилось. Дамиан сказал, что мы не можем сами знать свои желания до конца и подходить к вопросу надо научно. В общем, он привел с собой австрийского психотерапевта. Долго его расхваливал – мол, последний подлинный продолжатель и ученик доктора Фрейда, держатель линии и все такое.

По виду это был чистый блондин-эсесовец, мог бы сниматься в Голливуде. Лицо надменное, высшая раса, шрам на щеке, как от буршеской дуэли. Я даже напрягся. Но по-русски говорит очень чисто, сказал, что много наших клиентов.

Этот блондин-эсесовец, значит, уложил меня на кушетку – и давай допрашивать. Особенно про детство и юность. Причем так хитро задавал вопросы, что я постоянно говорил совсем не то, что хотел. Даже такое выдавал, о чем вообще никогда не думал. Хорошо хоть, это не был следователь по хозяйственным преступлениям, а то бы я наговорил на червонец за первый же сеанс.

На тебя мы вышли быстро – я ведь за тобой всю школу бегал. Блондин спросил:

– Какой был самый памятный момент в ваших отношениях?

Я задумался – и чего-то вдруг вспомнил тот вечер у баньки. Когда ты мимо в одном полотенце прошла. Ну, говорю, так и так. Было дело на картошке.

Он начал переспрашивать – а почему не на огурце? Почему не на морковке? Пришлось ему объяснять, что такое была наша картошка. Кое-как объяснил. Он тогда спросил:

– А можете точно описать, что вы в тот момент почувствовали? Когда стояли у баньки? Говорите первое, что в голову приходит.

Ну я и ответил:

– Прямо захотелось взорваться как бомба. Все на себе распахнуть, сорвать… И с нее тоже. Ну и…

– Так-так, – говорит, – все с себя сорвать. А что именно на вас было?

– Да халатик слесарный, – отвечаю. – Помню, я еще за лацканы держался. Словно на месте себя удерживал.

– Ага, – говорит. – Ага. А вам именно сорвать хотелось? Или достаточно было просто распахнуть? Вспомните, это важно.

– Ну, наверно, сначала распахнуть… Как же сорвешь-то, если перед этим не распахнул.

Ну и минут за десять такого вот разговора мы и приехали сама видела куда. Главное, все слова я вроде бы произнес сам. Хотя подобных чувств за собой никогда и не помнил… Дальше ты видела. Хорошо хоть, Дамиан передал тебе двадцать тысяч. Не так стыдно.

В общем, объяснил я Дамиану, что думаю про его «Помпейский поцелуй». Хотел даже морду набить. Но он выкрутился. Сказал, что это только начало. Подготовка и разминка. А главное, ради чего все затевалось, впереди. Третий таер, все дела. Самая его лучшая, современная, высокодуховная и возвышенная технология.

Тут столько всего надо рассказывать – даже не знаю, с какого конца начать. Начну с того, что лучше помню.

Ты, наверно, слышала, что две с половиной тысячи лет назад на земле жил великий просветленный мудрец Будда.

Будда и его ученики практиковали особые состояния высокой концентрации, так называемые «джаны» – или, как их еще называют, медитативные абсорбции. Джана возникает, когда спокойный и бесстрастный ум целиком и полностью сосредотачивается на чем-то одном и перестает реагировать на все остальное. Объект сосредоточения может быть любым – дыхание, висящий на стене диск из цветного картона, чувство удовольствия, даже сосредоточенность сама по себе.