Укротить ловеласа (СИ) - Сойфер Дарья - Страница 46

— Хорошо, — глухо отозвалась Надя.

Хорошего, правда, в словах хозяйки не было ничего. Вообще. Следовало бы сказать «плохо» или даже «отвратительно», но родительское воспитание не позволяло.

Убрав телефон в сумочку, Надя обхватила голову руками. Говорят, безвыходных ситуаций не бывает. Возможно. Зато бывают такие выходы, в которые чтобы протиснуться, надо сначала отпилить себе какую-нибудь конечность. И Надя не представляла, чем поступиться. Отдельным жильем, к которому она успела прикипеть? Гордостью? Унижаться и просить денег у братьев или сестер? Родители и без того получают мало. Машка — студентка, у Юли — дети, у Димы — тоже теперь ребенок, а это сплошные траты. Не скажешь же: «Я тут тебе на подарок скинулась, верни мне мои пять тысяч!» Да и не спасут они ни черта. Остается только Рома, а он, скорее всего, не даст. Сам ведь живет под маминой крышей и в упор не понимает, зачем спускать деньги на съемную квартиру.

— Считай, в дыру выбрасываешь! — фыркнул он, когда Надя сообщила семейству, что переезжает. И что, признаваться ему, что он был прав?

Ну почему, почему Наде не работалось с Платоном? Жила бы сейчас, горя не знала. Да, с мигренью и полным набором нервных тиков, зато в своей квартире. Ну, поцеловал он ее. Подумаешь? Какая разница, что она почувствовала в тот момент, если он спустя пару дней по уши втрескался в Ларионову? О том поцелуе в любом случае пришлось бы забыть, а так хоть у Нади была бы сейчас зарплата. И Платон не бросил бы музыку, уж об этом бы она позаботилась…

— Молодой человек? — Надя вскинула голову и обратилась к высокому курильщику.

— Да?

— А знаете что, можете меня все-таки угостить?

— Уверены? — его брови удивленно приподнялись над очками.

— Как никогда, — мрачно произнесла Надя. Если повезет, сигареты убьют ее до того, как придет время платить за квартиру. И Игорь тогда сможет перед концертом сказать что-то вроде: «В память о моей хорошей подруге…» Такие вещи всегда звучат трогательно и цепляют аудиторию. Да, в Интернете оценят.

Очкарик снова протянул пачку с жуткой фотографией сгнивших зубов, и Надя, вздрогнув, вытащила дрожащими пальцами орудие медленного суицида. Прикурила от зажигалки, с непривычки вдохнула слишком глубоко и закашлялась.

— Спасибо, — просипела она с трудом.

— С ума сошла?! — раздался над ухом знакомый голос. Надя не успела даже разглядеть в дыму лицо Платона, как он уже выбил сигарету из ее руки. — Ты чего?!

Откашлявшись, Надя в недоумении уставилась на борца за здоровый образ жизни. Выглядел он куда лучше, чем в их последнюю встречу: от щетины не осталось и следа, волосы были уложены, а сияющая белизной рубашка застегнута на все пуговицы. Будто Платон вернулся в прошлое и явился в альма матер на очередной экзамен.

— Это ты чего! — вырвалось у Нади. — Это мне решать, сходить с ума или нет.

— Так, уйди отсюда и не трави людей, — бросил Платон очкарику, и тот, мгновенно оценив расклад сил, растворился в облаке дыма. — И? — Платон уселся рядом с Надей, прислонив виолончель к скамейке. — Не хочешь объяснить, что происходит?

— День плохой, — неохотно призналась Надя. — Не одному тебе позволено хандрить.

— Но сигареты?! — Платон с отвращением поморщился. — Чем ты думала? Если ты собираешься… — он замялся на мгновение. — Ну, завести семью… Короче, нельзя так.

И хоть семью Надя заводить в ближайшем будущем не планировала, в глубине души она понимала, что Платон прав. Упадническими выходками ситуацию было не спасти, но силы бороться и двигаться вперед кончились.

— Что ты тут делаешь? — спросила Надя, глядя на белесые голубиные пятна на коленях и плечах Петра Ильича Чайковского.

— Прислушался к совету одного хорошего друга, — улыбнулся Платон. — Умылся, побрился, позанимался. И решил вот заскочить к Эрлиху.

— Зачем?

— Ну, во-первых, повидать старика. А во-вторых, посоветоваться… У меня со Стравинским были проблемы, не нравилось, как звучит, хоть убейся. Владимир Семенович подсказал пару штрихов, теперь совсем другое дело… А у тебя что?

Надя и не знала, верить своим ушам или нет. Платон всегда ворчал в адрес своего консерваторского педагога, а тут вдруг сам приехал за советом. Или он и вправду решил начать с чистого листа, или от бесконечных видеоигр у него поехала крыша.

— Постой, ты все-таки решил не отменять концерты? — прищурилась Надя.

— Не все. Оставил три самых важных, хочу нормально подготовиться. Меня достали эти комментарии, что я выезжаю только за счет смазливой физиономии. Взялся за Шостаковича и Стравинского, и пусть все утрутся.

— Лиза, наверное, бесится…

— К черту Лизу! — неожиданно резко ответил Платон. — Я решил уйти от нее и от Воскобойникова. Без тебя с ними работать никакого толку. И никакого удовольствия, — он серьезно посмотрел Наде в глаза, и у нее защемило в груди. На мгновение между ними будто протянулись невидимые струны и зазвенели от напряжения. Надя сглотнула и заставила себя стряхнуть секундное наваждение. — Прости, — Платон словно почувствовал ее замешательство, опустил взгляд и стряхнул со штанины пылинку.

— А как же… — Надя отчего-то разволновалась и теперь не знала, как себя вести и куда деть руки, а потому неловко сложила их на сумочке. — Как же неустойки?

— Заплатил, — отозвался Платон, даже не глядя в ее сторону. — С меня не убудет, еще заработаю.

Над скамейкой повисла неловкая пауза, Надя лихорадочно соображала, что сказать, но слова путались и казались ей безвкусными и пустыми, как картонка.

— Расскажи мне, что у тебя случилось, — вдруг тихо попросил Платон.

— Это долгая история… — Надя уныло опустила голову. Стоило бы радоваться за человека, что он сумел, засучив рукава, взяться за себя, но ее душили собственные проблемы. Наверное, она была плохим другом, раз не сумела разделить с Платоном его успехи.

— А я не тороплюсь, — Платон неуверенно похлопал ее по спине. — Давай, Надек, выкладывай. Вдруг я смогу помочь?

Надя прикрыла глаза, собираясь с мыслями. С одной стороны, ей не хотелось жаловаться на жизнь и грузить Платона, когда он только-только выкарабкался из депрессии, с другой стороны, слишком уж тяжело было держать все в себе, а кому еще выговориться, Надя не представляла.

— Ты видел флешмоб из торгового центра? — начала она издалека, и Платон молча кивнул. — Так вот, после этого Игоря с оркестром пригласили на одно мероприятие…

Она сама не ожидала, что ее так прорвет на болтовню. Слова цеплялись друг за друга, и сами слетали с языка, сыпались на Платона бурным градом. Люди всегда думают, что психоаналитики нужны слабакам, что нормальному человеку и нечего особо о себе рассказать, а потом приходят на сеанс — и через полтора часа, очнувшись в слезах, понимают, что за все это время ни разу не замолчали.

Вот и Надя никогда не считала себя говорливой, а тут вдруг только раскрыла рот — и понеслось. Рассказала и про то, как мечтала стать концертным директором целого оркестра, и про то, как долго планировала выступление в Архангельском, как старалась, занимаясь организацией, как вкладывала душу в каждую деталь… Билась, билась, и все зря. А теперь еще придется выезжать из квартиры, потому что платить за нее нечем.

Когда внутри не осталось ничего, кроме пустоты и непривычного чувства легкости, Надя выпрямилась, будто сняла со спины здоровенный походный рюкзак, и покосилась на Платона. Вид у него был задумчивый и немного растерянный. Надя ждала, что он скажет банально-поддерживающее, какую-нибудь затертую фразу, которыми всегда пользуются, если хотят побыстрее завершить чужую исповедь, вроде «все будет хорошо» или «ты справишься», но Платон вдруг взял ее за руку и крепко сжал.

— Так было всегда? — спросил он.

— Что? — Надя так удивилась, что даже не стала убирать руку.

— Ты всегда так работала? Суетилась, носилась, звонила?..

— Ну… Да, — она дернула плечом, не понимая, к чему он клонит.