Добро из зла (СИ) - "Терран" - Страница 54

Блейк не видела его лица, но в следующий словах отчетливо расслышала улыбку — ту самую, неловкую из-за непривычной мягкости, которую она видела всего пару раз… и не забудет уже никогда.

— Но я остался, потому что Блейк пообещала мне, что сделает все, чтобы воплотить в жизнь то, во что верили мои друзья. И теперь я парень, который выполняет ЕЕ приказы — и так будет до тех пор, пока она держит свою сторону нашего договора. Если она остается здесь — я остаюсь тоже. Если вы верите ей, вы верите и мне… потому что теперь это одно и тоже.

Секунду Азалия пристально вглядывалась в его лицо, а потом, будто отыскав что-то, ведомое только ей, кивнула и опустила пистолет. Когда она посмотрела поверх плеча Хонга на Блейк, та лишь беспомощно улыбнулась, пытаясь не показывать, как смущена и растеряна той уверенностью, что звучала в словах ее партнера. Долго под этим испытующим взглядом она не выдержала и отвела взгляд. Блейк попыталась взять себя в руки, но очень быстро поняла, что ничего не сможет поделать с этим теплом, сдавившим грудь и разукрасившим бледные щеки. Единственное, что ей оставалось — в тысячный раз повторить обещание не повторять старых ошибок, не оставлять тех, кем дорожит и никогда… никогда! больше не убегать.

Азалия вздохнула.

— О, Гиру будет ждать такой сюрприз… я оставлю тебя в живых, лисичка, только чтобы посмотреть на его лицо, когда до нашего славного лидера дойдет.

Запаниковав, Блейк ответила быстрее, чем успела подумать о том, что говорит:

— Ты все не так поняла!

— Не так поняла что? — дернула уголками губ Охотница в невеселой ухмылке, но Блейк была слишком выведена из равновесия, чтобы обрадоваться смене настроения наставницы. — Я ничего не сказала.

— Мы не… — начала было Блейк и тут с ужасом заметила, что Хонг начинает оборачиваться. Не придумав ничего лучше, она шагнула вперед и, положив ладони ему на щеки, силой удержала голову на месте.

— Мы не что? — переспросил Хонг. — Что вообще происходит?

— Она покраснела, — снисходительно объяснила Азалия.

— Неправда! — прошипела Блейк.

— …О, Прах, ты и правда покраснела, принцесса! — развеселился Хонг. — Вон в том отполированном чайнике все видно!

Блейк бросила взгляд в направлении, указанным лисом… и застонала в голос — зеркальная серебристая поверхность отражала все даже слишком хорошо.

— Ты опять сделал это Хонг, — простонала она. — Опять превратил серьезный разговор в гребанный фарс!

— Язык, Блейк! — продолжал ржать уже почти в голос лис. — Принцессы не должны знать такие слова! Мне завести для тебя банку-матюгальник?

Блейк уже была готова вдарить ему посильнее (это чудовище и святого доведет до рукоприкладства!), но застыла, мгновенно позабыв и о Хонге, и о тете, потому что очень далеко, на самой границе ее расширенного слуха, различила торопливые шаги своей матери, расслышала ее нетерпеливый требовательный голос: "Где она?!"

Отпустив щеки партнера, она отступила на пару шагов, повернулась к двери… и попятилась снова, уткнувшись спиной в мгновенно посерьезневшего Хонга, который тоже расслышал уверенный голос и заискивающие интонации ответов прислуги. На мгновение она застыла в его руках, обхвативших за плечи, а после упрямо тряхнула волосами, повела плечами, сбрасывая руки, и снова шагнула вперед.

Вспомнив враждебность в глазах тети, Блейк поежилась, представив то же выражение на лице матери. Но…

— Я больше никогда не убегу… — еле слышно, одними губами, повторила она первые слова, которая говорила себе, просыпаясь; последнее, в чем клялась перед сном.

За тот десяток секунд, что потребовался ее маме, чтобы добежать до малой приемной, Блейк успела воскресить в памяти все страхи и сомнения этих двух месяцев, самые ужасные сценарии, выдуманные за время долгого-долгого пути. И только когда дверь рывком распахнулась, когда она взглянула в желтые глаза почти того же оттенка, что каждое утро видела в зеркале, она поняла, что все ее страхи были напрасны.

Какое-то неразличимое мгновение они просто молча рассматривали друг друга, жадно пожирая глазами. Блейк заметила, что мама немного поправилась, сменила душный деловой костюм, который так упорно продолжала носить, даже переехав в пустыню, на традиционную одежду Вакуо: просторную черную хакаму и белые таби, как до черноты загорела под безжалостным пустынным солнцем… даже длинные черные волосы, которыми она так гордилась, сменила короткая стрижка.

— Котенок… — прошептала Кали Белладонна, так тихо, будто боялась ее спугнуть.

— Мама… — выдохнула Блейк. — Я…

Больше ничего она сказать не успела — Кали бросилась вперед, мгновенно преодолев разделяющее их расстояние и прижала дочь к груди.

— Живая… — всхлипнула она, дрожащей рукой гладя Блейк по голове.

И Блейк сделала то, что всегда делают потерявшиеся дети, когда, измученные и израненные, вдруг оказываются дома, в абсолютной безопасности теплых сильных рук и голоса, который пел им колыбельные — она расплакалась. Вцепившись в хакаму, она самозабвенно рыдала, чувствуя, как с каждой слезинкой, впитавшейся в плотную ткань, с ее плеч падает камень, как этот страшный оползень летит по склону, сметая на своем пути любые преграды — и замирает где-то вдали, оставив за собой лишь очищенную от всего наносного душу и звенящую благословенную пустоту, лишенную боли.

Она не знала, сколько времени прошло, но в один момент слезы просто кончились. Несколько раз глубоко вздохнув, Блейк открыла глаза, преодолевая внезапно навалившуюся усталость, и подняла голову, встретившись взглядом с мамой, чьи щеки точно так же блестели от слез.

Наклонившись, женщина прижалась влажными губами ко лбу дочери:

— Все хорошо, котенок, — прошептала она. — Теперь ты дома.

Бледно улыбнувшись, Блейк кивнула и, наконец, посмотрела поверх плеча матери.

Ей всегда говорили, что ее отец — красивый мужчина. Блейк гордилась, но никогда не придавала этому значения — он был папой, термин "красота" к нему просто не применялся. И только сейчас, повзрослев и сама став женщиной, она поняла, что имели ввиду все эти восторженные поклонницы, пытавшиеся через дочь приблизиться к отцу. Высокий, с широкой фигурой воина, сдерживаемой, но ясно ощутимой мощью в каждом движении, он походил на охотящуюся пантеру. Серьезные золотые глаза, прямой аристократический нос, правильные черты лица, густая борода и длинные волнистые волосы до плеч — все это превращало Гиру Белладонну в тайную мечту любой женщины. Он даже старел красиво — морщины придавали взгляду мудрости, а первая седина в волосах — авторитета.

Но прямо сейчас выражение этого знакомого с детства лица так сильно отличалась от знаменитой спокойной уверенности… слишком много эмоций разрывали некоронованного короля Менаджери на части. В единый комок смешалось все: облегчение и радость, тревога и настороженность, надежда и недоверие. Он так и простоял все это время в дверях, даже не попытавшись присоединиться к жене — крепко сжав кулаки, он вцепился в дочь взглядом, будто отчаянно пытался отыскать в ней опровержение или доказательство своих страхов и надежд.

Аккуратно освободившись от объятий матери, Блейк медленно встала на ноги, ни на секунду не отводя взгляда от его лица. Сделала два шага вперед и застыла перед ним, глядя на родное лицо снизу-вверх, вновь ощутив себя нашкодившей маленькой девочкой. Мелькнула непрошенная мысль — статью Гира напоминал ей Мора.

Наконец, решившись, она заставила себя склониться в глубоком поклоне и произнесла самые трудные слова, которые вообще может сказать человек. Это далось ей на удивление легко — будто она уже выплакала все слезы, отпустила всю боль и стыд и смирилась с виной. Слова слетали с губ с уверенностью, которой она не ощущала годами, с силой, которую и не надеялась вновь отыскать:

— Ты был прав, папа. А я ошибалась. Пожалуйста, расскажи мне, как все исправить.

Секунду вокруг царила густая тяжелая тишина. Блейк сжала зубы, но хранила молчание, не поднимая головы. Наконец, она услышала тяжелый вздох, а на голову опустилась большая тяжелая рука, вновь напомнишая ей о Море, и…