Марш неудачников (СИ) - Мантикор Артемис - Страница 74

И произошло. Но снова совсем не то, что мы с возрожденным Терми могли бы предположить.

Дитя Хаоса. Уровень скрыт.

Так мир назвал прибывшее существо. Верхом на многоножке из тел когда-то разумных. Стройные эльфы, грубые мускулистые тела зеленокожих орков, все это и многое иное слилось в единый жуткий организм, сотни лет назад поселившийся в брошенном вымершими древними расами храме, посвященном павшей богине.

Спрыгнув со спины монстра, серокожая девушка посмотрела на нас своим единственным горевшим янтарным огнем по центру лба глазом. Затем, будто бы демонстративно, сделала несколько шагов назад, не отворачивая от нас свой взор, присела рядом с ошметками убитого Сердца Тьмы и громко завыла, словно убитая горем мать. Продолжалось это, казалось, минут с десять. При этом существо не открывала от меня глаз и не менялось в лице, от чего ее истеричная скорбь казалась странной и еще более зловещей.

Когда тварь неожиданно смолкла, словно бы резко выключила звук, по плечам двух последователей мертвых богов пробежались мурашки, заставляя отступить подальше от края алтаря.

Удивительной красоты гигантский поднос на руках у измученной богини Тишины, словно лакомое блюдо в ресторане, подсветился кровавым сиянием. Одновременно с исчезновением воя матери монстров, исчезли и все звуки вовсе. Поэтому никто бы не смог услышать крики ужаса и истошные, позорные уху любого воина мольбы, обращенные ко всем силам добра и зла.

С окончанием крика утраты, к неотрывно уставившемуся янтарному глазу Дочери Хаоса присоединились и десятки желтых шаров размером поменьше. Десятки щупалец монстра, теперь отчетливо напоминавшие мне жгуты Сердца Тьмы, имели существенное отличие: каждое щупальце твари оканчивалось собственным зрительным органом.

Вот только, как и в прошлую нашу встречу, новая хозяйка храма не стала натравливать своих слуг. По началу не стала. Зачем, если у пустых есть такая очаровательная слабость? Волны страха и ужаса, горечь потери, смешанная с чувством неотвратимости мучительного конца. Все это ложилось на благодатную почву. А значительное превосходство в уровнях делало посеянные чудовищем сорняки в мыслях новыми хозяевами разума.

Я едва успел выбить из рук бывшего вора кинжал, которым тот намеревался вскрыть себе горло. Его глаза были полностью невменяемы, а чувства источали такой порыв к саморазрушению, что даже мне захотелось причинить себе вред. И эти мысли усиливались. С каждым размеренным шагом матери монстров давление становилось все более невыносимым.

Терми упал на колени, закрыв лицо руками. Бедняга и без того никак не мог прийти в себя после воскрешения с побочными эффектами. Что может сделать с разумом пустота я знал на собственной шкуре, поэтому отлично представлял, через что он сейчас проходит.

Сопротивляться больше не было не сил, ни желания. Моральная усталость от бесконечных сражений и безысходности окончательно уткнулась в предел прочности терпения. За последние циклы я только тем и занимаюсь, что прыгаю выше головы и все равно теряю товарищей.

Знаешь, Ласка, я самое упрямое существо во вселенной.

Превозмогая боль и страх, я улыбнулся оскалом одержимого. Пустота вновь заиграла в глазах темно-фиалковым блеском, а снежные волосы приподнялись от переполнявшей меня силы. Пустота пожирала сама себя, черпая силы в собственном страхе. Умереть в бою — намного лучше, чем быть окончательно поглощенным проклятой стихией.

Эпилог.

Лед и пламя. Две стихии, между которыми в незапамятные времена был заключен крошечный огонек Надежды. С одной стороны, всегда был обжигающий холод. Вернее, отовсюду снаружи. Порой она даже не могла подойти к окнам без боязни отморозить себе что-то. Не говоря уж о том, что крылья после такого будет ломить — врагу не пожелаешь. С другой — не менее обжигающий жаркий огонь.

А снаружи шел снег. Там всегда что-то происходило — легкие пушистые перья, или тяжелые хлопья замерзшей белой воды. Или вовсе настигала снежная буря. Несколько раз она была настолько сильна, что полностью закрыла собой стекла. И несколько дней подряд ей казалось, что началась бесконечная ночь. Пока свет не вернулся вместе с ураганом, разметавшем снег почти до самого серого камня.

Для каждого из таких явлений у нее было свое собственное название, и целая коллекция из запечатленных на холсте погодных явлений. Нужно же на чем-то тренироваться рисовать, если хочешь однажды нарисовать целую историю. Когда-нибудь она исчезнет, но оставит после себя сказку, которая… Нет, не покорит мир, но обязательно кому-то понравится. Ладно, здесь в любом случае больше особенно нечем заняться.

С другой стороны, было пламя. Ее друг, охранник от мира бесконечного холода, ее собеседник и ее маленькое ручное чудо. Ржавый генератор древних, работавший по ее мнению, волшебным чудом, обогревал сердце стеклянной вершины вросшей в камень башни волшебника.

Не смотря на обманчиво изношенный вид, и на казавшееся безобидным горящее внутри пламя, температура вокруг него достигала почти семидесяти градусов. Таким образом ей, словно планете, приходилось всегда находиться на орбите в обитаемой области своей звезды. Мир, спрятанный между холодом внешнего мира и жаром потрепанного генератора.

Каждый ее день годами был наполнен одним и тем же. Фантазии, невероятной красоты сны и когда спать становилось совсем невозможно, рисование. Тогда она призывала чудом вспомненным заклятием основные краски и принималась смешивать их прямо на полу. В одном месте как раз находилось несколько выбоин, отлично подходящих, чтобы развести воду.

Вода была ее вторым увлечением. У каждого вида снега, проникавшего сюда водой, капавшей с крыши над генератором, был свой собственный неповторимый вкус. Одно время она даже коллекционировала их. Но потом забыла где что, запуталась и решила смешать. Ох и напилась же она тогда! Даже почувствовала себя пьяной. Хоть речь и идет о простой воде.

А еще, если неожиданно заглянуть в лужу, когда вода не готова, можно поймать в ней картины из далеких мест внутри башни или рядышком с ней. И если уж такую картину поймаешь, вода тогда уже не противится, и позволяет досмотреть все до конца.

Раньше она так не часто игралась. Мертвый мир за пределами тусклого света старого генератора может быть красив, но слишком уж однообразен, если наблюдать за ним десятками лет подряд. Но когда в одной из таких картин краешком глаза увидела огонек жизни, стала как одержимая ловить каждое отражение в луже.

Огоньков по началу было много. Столько, что она не поверила собственным глазам. Откуда бы в мире бесконечной зимы взяться хоть живому созданию? А тут сразу столько! Но увы, почти сразу они начали гаснуть. Одна за другой искорки жизни, что она могла чувствовать и отслеживать своей силой, исчезали во мраке нижних уровней башни.

Две искорки смогли удрать. Одна испугалась, а за другую все решила магия. Но остальные перегорали прямо на ее глазах.

— Огонек, неужели та жизни, что я чувствую отсюда, сейчас исчезнет бесследно?

Высокая светловолосая девушка с глазами цвета серых камней под прозрачными водами зимней реки подняла голову от покрывавшейся ледяной коркой небольшой лужи. С пару биений сердца прекрасное существо слушало отголоски собственного голоса. Затем она зачерпнула немного холодной талой воды из лужи и жадно выпила, сама того не заметив. Картинка на поде покрылась рябью и принялась менять очертания.

— Слушай, Огонек, а ведь это совсем рядом отсюда. Сама я никогда не смогу выйти, но кто сказал, что никто не сможет войти внутрь, ко мне?

Внезапная догадка прошибла ее током на грани допустимого к выживанию. На лбу выступил холодный пот. Когда она в последний раз считала дни своего вынужденного заточения, число было почти пятизначным. А сколько времени прошло после того?

Еще некоторое время она колебалась. В живых оставались две самые неправильные горящие искорки. Насквозь пропитанные злом. Но с другой стороны, смысл слова «злой» она уже позабыла, а вот что как это, когда собеседник тебе отвечает, попробовать ужасно хотелось. Огонек отвечает, увы, очень редко.