Цезарь, или По воле судьбы - Маккалоу Колин - Страница 32

Где дубы и желуди, там всегда свиньи. В непроходимых чащобах водились огромные, клыкастые и свирепые кабаны. Волки шныряли везде, охотились стаями и ничего не боялись. В галльских лесах, особенно в Арденнском, тоже встречались вепри и волки, но дремучие леса Германии не шли с ними в сравнение и давали пищу несчетному числу легенд. Там жили удивительные и ужасные существа! Огромные лоси, на ночь цеплявшиеся рогами за ветви деревьев, чтобы их тяжесть не мешала им спать, слоноподобные зубры и колоссальных размеров медведи с когтями в палец взрослого человека и клыками, превосходящими клыки льва. Подле этих зверей, вставших на задние лапы, самые рослые люди казались пигмеями, но германцы охотились на лесных великанов в основном из-за шкур: в холодные ночи они грели лучше самого теплого одеяла и потому всегда были в цене.

Неудивительно, что солдаты с трепетом смотрели на чащобу Бакенского леса, и каждый из них мысленно обещал принести щедрые дары Индигету, богу солнца, и Теллус, богине земли, если те внушат Цезарю мысль, что углубляться туда не надо. Конечно, они всюду готовы следовать за своим полководцем, но превозмогая сильный страх.

– Поскольку германцы не друиды, – объявил Цезарь легатам, – нет смысла валить их деревья. Мы показали им свои когти и кончим на том. Я возвращаюсь в Косматую Галлию.

Однако новый мост за собой он полностью не разрушил. Велел разобрать лишь двести футов настила с германского края, а в непосредственной близости от уцелевшей части возвел хорошо укрепленный лагерь с одной смотровой башней, достаточно высокой, чтобы обозревать германскую территорию на несколько миль, и оставил там пятый легион «Жаворонок» под командованием Гая Волькация Тулла.

Был конец календарного сентября, который пришелся на середину лета. Белгов поставили на колени, но требовалась еще одна кампания, чтобы навсегда подавить всякое сопротивление, и Цезарь пошел на запад – в земли эбуронов, уже изрядно опустошенные им. Если Амбиориг там, его возьмут в плен. Эбуроны были его народом, но царь не может править, если его народа больше не существует. Поэтому эбуроны исчезнут из списка друидов. Царь атребатов Коммий был очень рад этому. Его земли быстро увеличивались, и у него имелись люди, чтобы их заселить. Титул великого царя белгов стал еще ближе.

А вот Квинту Цицерону этот марш радости не принес. Цезарь, ценя его командирские качества, отдал ему пятнадцатый легион, единственный целиком состоявший из новобранцев, которые еще не бывали в бою. Слухи об истреблении эбуронов дошли до сигамбров по ту сторону Рейна и подсказали им мысль оказать Цезарю неофициальное содействие. Они переплыли на лодках в Галлию Белгику и внесли свою лепту в несчастья белгов. К сожалению, вид неорганизованной, недисциплинированной римской колонны ввел их в соблазн. С радостными воплями сигамбры напали на римлян. Солдат охватила такая паника, что Квинту Цицерону и его офицерам не удалось с ней совладать.

Две когорты в сумятице были уничтожены, но тут прибыл Цезарь с десятым легионом. Сигамбры быстро ретировались, однако порядок в рассыпавшейся колонне наводили весь день.

– Я подвел тебя, – сказал Квинт Цицерон со слезами.

– Вовсе нет. Твои парни еще не бывали в бою, у них сдали нервы. Да и германские леса навели на них страху. Такие вещи случаются, Квинт. Если бы с ними был я, сомневаюсь, что вышло бы по-другому. Виновата плохая выучка, а не ты.

– Ты одним своим видом привел бы их в чувство, – убитым голосом произнес Квинт Цицерон.

Цезарь приобнял его за плечи, слегка встряхнул.

– Может быть, да, – сказал он, – а может, и нет. В любом случае это не важно. Возьми под начало десятый. А я разберусь с пятнадцатым. Отведу его осенью в Италийскую Галлию и буду без устали муштровать. Вот увидишь, они станут действовать четко и слаженно, как марионетки. Включая нерадивых центурионов.

– Значит ли это, что я должен паковать сундуки, как Силан? – спросил Квинт Цицерон.

– Не говори глупостей, Квинт! Ты будешь со мной, пока сам не захочешь уйти. – Цезарь чуть прижал к себе удрученного и расстроенного легата. – Видишь ли, Квинт, с некоторых пор ты стал значить для меня гораздо больше, чем твой прославленный брат. Он хорош на Форуме, но на поле боя совершенно беспомощен. Каждому свое, разумеется. Но знай, что ты – тот Цицерон, которого я всегда предпочту любому другому.

Эти слова Квинт Цицерон запомнит на всю жизнь. В будущем эти слова причинят ему много боли, сделают его желчным, станут причиной раскола в семье Туллия Цицерона. Ибо Квинт никогда не сможет заставить себя не любить человека, который их произнес. Родство обязывало, но сердце болело. Наверное, было бы лучше ему вообще не служить у Цезаря! Но тогда он не стал бы собой и так и продолжал бы плясать под дудку великого брата.

Итак, полный борьбы год заканчивался. Цезарь раньше обычного занялся распределением армии на зимний постой. Лабиена с двумя легионами он оставил у треверов, два других легиона разместил над рекой Секвана – в землях верных Риму лингонов, а остальными шестью окружил Агединк, главный город сенонов.

Он был готов отправиться в Италийскую Галлию, планируя сопровождать Рианнон и сына до ее виллы под Аравсионом, и еще он хотел найти педагога для мальчика. Что же не так с этим ребенком? Почему его не интересуют ни десятилетняя греческая война, ни соперничество между Ахиллом и Гектором, ни безумие Аякса, ни предательство Терсита? Если бы он задал этот вопрос Рианнон, она бы ответила, что Оргеторигу нет еще и четырех лет. Но Цезарь не спрашивал и продолжал сравнивать сына с собой в свои детские годы, не понимая, что ребенок гения может оказаться обычным мальчиком.

Но все же в конце ноября он организовал еще один сход галлов, на этот раз в оппиде ремов в Дурокорторе, главном городе ремов. Целью собрания была не дискуссия. Обвинив Аккона, вождя сенонов, в заговоре против Рима, Цезарь решил провести заседание суда по римскому образцу – с обвинителями, адвокатами и перекрестным допросом свидетелей. Сам он главенствовал на этом процессе, усадив по правую руку от себя вождя эдуев Котия, некогда заступившегося за сенонов.

Пришли все кельты и несколько белгов, но ремов было больше всех (в жюри их оказалось шестеро из двадцати пяти галлов). Арвернов возглавляли Гобаннитион и Критогнат, их вергобреты. Но среди них был, конечно же, и Верцингеториг (Цезарь лишь вздохнул про себя), который сразу же выступил с критикой суда.

– Если это справедливый суд, – вопросил он, – тогда почему в жюри римлян больше?

Цезарь посмотрел на него с удивлением.

– Число присяжных должно быть нечетным, чтобы при вынесении решения избежать ничейного результата, – спокойно объяснил он. – Состав жюри определялся по жребию, ты сам это видел. Кроме того, на данном процессе все члены его наделены правами римлян – все голоса имеют равный вес.

– Что это за равенство, когда римлян двадцать шесть, а галлов двадцать пять?

– Ты был бы удовлетворен, если бы я ввел в жюри еще одного галла? – терпеливо спросил Цезарь.

– Да! – выкрикнул Верцингеториг и покраснел, заметив в глазах римских легатов насмешку.

– Тогда я это сделаю. А теперь сядь, Верцингеториг.

Поднялся Гобаннитион.

– Да? – спросил Цезарь, уверенный в этом арверне.

– Я хочу извиниться за поведение моего племянника, Цезарь, этого больше не повторится.

– Извинения приняты, Гобаннитион. Мы можем продолжить?

Выслушали обвинителей, свидетелей, выступили адвокаты. Цезарь с удовольствием отметил прекрасную речь Квинта Цицерона в защиту Аккона – пусть-ка Верцингеториг покритикует это! На вынесение приговора ушла бульшая часть дня.

Тридцать три члена жюри заявили: «Виновен!» Остальные не нашли в действиях Аккона вины. За осуждение голосовали все римляне, шестеро ремов и один лингон. Но девятнадцать других галлов, включая троих эдуев, настаивали на оправдании.

– Приговор вынесен и обжалованию не подлежит, – ровным голосом объявил Цезарь. – Аккон будет подвергнут порке и обезглавлен. Незамедлительно. Желающие могут присутствовать. Я искренне надеюсь, что этот урок запомнится многим. Наши договоренности не безделица, нарушать их нельзя.