Данте. Преступление света - Леони Джулио - Страница 9

Прямо под ними у дубового стола сидели несколько человек, что-то пьющих из глиняных кружек. Они тихо беседовали, ничем не напоминая буйных постояльцев постоялого двора. Казалось, они коротают время за разговором в ожидании какого-то события.

— Здесь все ваши постояльцы? — негромко спросил поэт.

Хозяин, прищурившись, посмотрел в люк и кивнул.

Данте внимательно рассмотрел всех сидевших внизу, потом кивком указал на человека во главе стола, сидевшего втянув голову в плечи. У него было довольно приятное, но очень недовольное лицо. Он был молод. Ему было лет двадцать. Данте показалось, что он его уже где-то видел.

— Это Франческино Колонна из Рима, — прошептал хозяин постоялого двора. — Он — студент. Учится в Болонье, а сейчас возвращается в Рим.

Поэт внезапно узнал студента, толкнувшего его в церкви.

— А это — Фабио даль Поццо, — продолжал хозяин, показав пальцем на коренастого мужчину, сидевшего рядом со студентом с кубком вина в руках. — Торговец тканями. Привез к нам шотландское сукно.

Не говоря ни слова, Данте указал на двоих мужчин, игравших в кости на другом конце стола. Один из них — толстяк с туго обтянутым одеждой необъятным пузом — медленно тряс стаканчик с костями, словно не решаясь испытать судьбу. Его партнер со смуглым лицом был невероятно худ. Он рассеянно следил за движениями толстяка.

— Толстого зовут Риго из Колы, — прошептал хозяин. — Он тоже торгует сукном и едет в Рим на юбилейные торжества… Второго зовут Бернардо Ринуччо. У него полная сумка бумаг и чернил. Кажется, он что-то сочиняет. Он каждый день ходит к монахам в монастырь Санта Кроче и роется в их бумагах, — поежившись, добавил хозяин.

Казалось, скулы на изможденном лице худого мужчины сейчас разорвут кожу, которая, как чулок, слезет с его блестящего черепа. Данте тоже поежился.

— Вылитый мертвец… — дрожащим голосом пробормотал хозяин.

Поэт кивнул. Папа Бонифаций скупал художников по всей Италии, чтобы они украсили Рим к юбилею. Джотто[13], друг Данте, тоже собирался на службу к папе…

— А это кто? — прошептал поэт, указав на широкоплечего мужчину, завернувшегося, несмотря на невыносимую духоту, в плащ из белого сукна. У него был орлиный нос, а на щеке — длинный шрам, оставшийся от удара, который вполне мог убить его на месте.

— Это Жак Монерр, француз, — тихо сказал хозяин.

— А что делает француз в нашем городе?

Хозяин лишь пожал плечами:

— Монерр родом Тулузы, а сейчас возвращается из Венеции. Он literatus — ученый человек, как и старик вон в том углу.

— Родом из Тулузы, но едет из Венеции… — задумчиво пробормотал Данте, теребя нижнюю губу. — А кто этот старик?

С этими словами он указал на уже давно привлекшего его внимание старца с длинными седыми волосами, ниспадавшими по обе стороны лица на тщедушные плечи. При этом старец был довольно высок. Одет он был в неброскую темную одежду, какую часто носят медики. На его изборожденном глубокими морщинами лице сверкали молодые глаза, но ему явно было холодно. Он сидел, закутавшись в теплую одежду. Даже на руках у него были темные кожаные перчатки.

— Это мессир Марчелло, — ответил хозяин тоном, в котором сквозили одновременно почтение и недоверие. — Говорят, он великий врач. Он с севера Италии и едет в Рим по данному обету. По крайней мере, именно так он сказал остальным постояльцам, а моя служанка это услышала.

Данте в последний раз окинул взглядом сидевших внизу людей, а потом отошел от люка, опасаясь, как бы они не заметили наблюдение.

— Закройте ворота, чтобы к вам больше никто не вошел. Если кто-нибудь будет ломиться, немедленно сообщите мне об этом! — приказал поэт хозяину постоялого двора и повернулся к начальнику стражи: — Унесите труп в госпиталь Санта Мария. Да так, чтобы никто этого не видел. В госпитале ничего никому не объясняйте. И прикажите вашим людям держать язык за зубами!.. Хотя эти проклятые сплетники все равно проболтаются…

— А что я могу объяснить? Разве вы чего-нибудь выяснили? — саркастически заметил начальник стражи.

— Да, мне почти ничего не стало известно, но ум мудреца с радостью пускается в путь по темным лабиринтам неизвестности, в которых безнадежно плутают глупцы. Мой ум тоже найдет выход и узрит свет правды… В свое время.

— А вы не хотите допросить остальных постояльцев?

— Если убийца — один из них, — покачав головой, ответил Данте, — он уже успел замести следы. А совместный допрос с остальными ему будет только на руку. Он будет повторять то же, что и они, укрыв свою ложь за их правдой. Лучше притворимся, будто уже что-то узнали. Убийца будет волноваться и надеяться, что мы идем по ложному следу. Чувствуя себя в сравнительной безопасности, он может ошибиться и попадется в расставленные мною сети.

С этими словами Данте двинулся к лестнице. На верхней ступеньке он подобрал полу плаща, поправил головной убор и откинул ниспадавшую с него ткань на правое плечо. Спустившись вниз, он гордо прошествовал мимо сидевших за столом постояльцев и вышел на улицу.

Солнечный свет ослепил поэта, тут же прикрывшего ладонью глаза.

— Вы ждете награды, мессир Дуччо? — хмыкнул Данте, вырвав из рук секретаря бумагу, на которой значились имена людей, проживавших на постоялом дворе «У ангела»; рядом с каждым именем было накарябано несколько слов. — Не много же вы узнали…

— Флоренция — свободный город. Мы допрашиваем въезжающих к нам путников лишь в тех случаях, если их появление может нам угрожать, — не моргнув глазом, ответил Дуччо.

Пожав плечами, Данте стал читать бумагу, но узнал из нее немногим больше того, что уже сообщил ему хозяин постоялого двора. Новостью для поэта стали лишь дни появления во Флоренции этих людей, въехавших в город с четырех разных сторон. Первым — 2 августа — прибыл убитый Брунетто. Вместе с ним приехал Риго из Колы. На следующий день приехал Бернардо Ринуччи, а потом — молодой Франческино Колонна и Фабио даль Поццо. Потом во Флоренции появился француз, а вслед за ним — старый медик, прибывший всего два дня назад. Казалось, они специально собрались во Флоренции и кого-то здесь ждут, но нежданно-негаданно появилась смерть.

А может, смерть уже ждала кого-то на постоялом дворе, спрятав пустые глазницы своего черепа под кожей лица одного из постояльцев, и поспешила нанести свой удар на вершине башни с такой же жестокостью, с какой свирепствовала на борту галеры с мертвой командой…

Солнце клонилось к закату. Фасады домов порозовели. Добравшись почти до самой церкви Орсанмикеле, Данте решил было пойти мимо башни Кастанья и домов рода Черки. Там он мог перекинуться хотя бы парой слов с родственниками, жившими на этой же улице. Впрочем, увидев, что тень солнечных часов на одной из лоджий уже клонится к семи часам, поэт передумал. До мастерской мастера Альберто было еще далеко, а тот скоро заканчивал работу.

Углубившись в лабиринт улочек за развалинами римского Колизея, Данте пошел мимо кособоких каменных домиков и деревянных лачуг, в которых жили и трудились большинство флорентийских ремесленников. На юге у самого берега Арно высились бараки, в которых красильщики сушили ткани. За ними виднелись привязанные к берегу огромные баржи с водяными колесами, приводившими в движение машины, чесавшие шерсть. Наконец Данте пробрался между лотками котельщиков. Улица стала немного шире. Данте обошел развалины римской арки и увидел перед собой невысокую стену, сложенную из ее камней. За стеной был дворик дома мастера Альберто из Ломбардии.

Недалеко от стены сгрудилась небольшая толпа. Мужчины и женщины на что-то смотрели, кричали и смеялись. Полагая, что увидит скомороха в пестрых лохмотьях, Данте изготовился прогнать его прочь и протолкался сквозь толпу.