Берлинские похороны - Дейтон Лен - Страница 38

• Предыдущая
• 38/58
• Следующая

— Спасибо, Алиса, — поблагодарил я.

Алиса всегда клевала на доверительный тон сотрудников других отделов. Я передал Джин кодовое имя и дату открытия дела.

— Бабочка «Мертвая голова», — сказала Джин. — Ужасно длинное кодовое имя. И мне придется печатать его полностью во всех бумагах?

— Да, — ответил я. — Мне и так нелегко было получить от Алисы кодовое имя, на замену шансов никаких.

Джин подняла бровь.

— Ты боишься Алисы.

— Я ее не боюсь. Просто хочу работать без трений.

Джин открыла коричневую папку. Внутри лежали тонкие листы с машинописным текстом. Сверху было напечатано: «Surete Nationale»[46].

Дальше шел текст через один интервал, большинство круглых букв было забито краской. Я читал текст медленно и мучительно. Это была копия предварительного судебного слушания дела об убийстве[47]. В конце стояло: «Кольмар, февраль 1943».

— Обычное убийство, — сказал я Джин. — Значит, этот Брум был убийцей? — Я еще раз прочитал копию документа. — Судя по тексту, его ждал расстрел, — сказал я. Джин протянула мне фотостат документа германской армии, коричневый и в пятнах. Это был акт приемки заключенного из гражданской тюрьмы в Кольмаре, подписанный майором германской армии, подпись его была похожа на моток колючей проволоки. — Это что, фотография Брума? — спросил я.

— Если прочтешь внимательно, увидишь, что это акт приемки заключенного и досье. Обрати также внимание, что во французских документах его называют мсье Брум, а в немецком — Obergefreiter[48] Брум. В архивах, должно быть, нашли данные о его дезертирстве в Кане, и он, видимо, получил эквивалентный армейский ранг.

— Я заметил, — сказал я. — Проверь архивы военных судов Кана. Обычно человека возвращали в свое подразделение...

— Мы это знаем, дорогой, но его подразделения там уже не было, и я нигде не могу найти его следов. Группа 312 «Geheime Feldpolizei»[49] исчезла, а Росс из военного ведомства говорит, что немцы не возвращали своих людей в то же самое подразделение.

— Все-то он знает, твой Росс.

— Он был очень мил и услужлив.

— Надеюсь, ты не открыла ему наших фондов, — сказал я, перебирая бумаги на своем столе. — Ладно, ладно. Пошли Гренаду благодарность по официальным каналам, хотя завтра я ему и сам об этом скажу.

— Гренад к этому не имеет никакого отношения, — сказала Джин.

— Это разве не от Гренада пришло?

— Нет, — сказала Джин. — Я сама раздобыла.

— Что это значит? Ты ночью забралась через окно в Surete Nationale?

— Глупенький, — ответила Джин. — Я просто отправила запрос в Интерпол.

— Что?

— Не кипятись, дорогой. Я включила его в разное старье и пометила грифом «Специальный отдел».

— Гренад догадается, — сказал я. — Все запросы в Интерпол поступают прямо в ДСТ.

Джин ответила:

— Если бы ты посидел пару дней вон там... — она указала на свой стол: он был завален документами, досье, вырезками из газет, каталожными карточками, нераспечатанными письмами и перфокартами, — ...ты бы понял, что едва ли Гренад или кто-либо другой в ДСТ обратит внимание на запрос в Интерпол. А если и обратят, то с нами не свяжут. Он подписан Специальным отделом. Но даже если они найдут отпечатки пальцев, то что? Мы что, работаем здесь против Гренада?

— Остынь, — сказал я. — В задачи нашего отдела политические решения не входят. Для этого у нас есть парламент.

— Очень странно слышать это от тебя.

— Это еще почему?

— Потому что, просыпаясь по утрам в холодном поту, они мечтают о твоем положении.

— Послушай, Джин, — начал я.

— Я шучу. Не читай мне нотаций из-за простой шутки.

Я будто бы и не слышал.

— Ты испытываешь тот же страх, что и любой наш работник. Именно поэтому ты здесь и работаешь. В тот момент, когда кого-то более не будет пугать, что подобные вещи угрожают демократической парламентской системе, и мы заметим это, мы тут же уволим этого человека. Единственный способ работы для отдела соглядатаев — это признать, что не существует элиты, которая свободна от тайного наблюдения. С другой стороны, это правительственное заведение, и, как каждое правительственное заведение, оно не может существовать без денег. Существует опасность, что люди, распределяющие деньги, могут почувствовать себя независимыми от тайного наблюдения. Вот почему, когда кто-то начинает охотиться за моим скальпом, Доулиш меня защищает. У нас с Доулишем идеальная система Хорошо известно, что я необузданный несговорчивый хулиган, на которого Доулиш почти не имеет влияния. Доулиш сам культивирует этот миф. Но однажды миф разрушится, и Доулиш отдаст меня на съедение волкам. А пока этого не произошло, наша с Доулишем близость обратно пропорциональна нашим различиям, потому как в этом его защита, моя защита и, можешь верить, можешь не верить, и защита парламента тоже.

— На следующей неделе твой урок для малолеток на тему «Умелое управление государством», — прокомментировала Джин. — А сейчас давай вернемся к Виктору Сильвестру.

— Виктор Сильвестр, — сказал я, — Бог мой, ты договорилась с Би-би-си, чтобы исполнили «Когда-нибудь я найду тебя»?

— Слава Богу, я не полагаюсь на твою память. Ты можешь спровоцировать международный скандал. Вещь называется «Там стоит маленький отель», и вчера утром ее уже исполнили в международной программе по заявкам Би-би-си.

— Хорошо, — сказал я.

— Кстати, о музыке, я купила тебе небольшой подарок. — Она открыла большой ящик своего тикового стола и вынула оттуда коричневый бумажный конверт. Внутри находилась долгоиграющая пластинка «Вариации для духового оркестра» Шенберга.

Я глядел на пластинку, раздумывая, зачем это Джин купила мне ее. Я слышал эту вещь на прошлой неделе, когда ходил на концерт с... О-о.

Джин смотрела на меня взглядом князя Дракулы.

— Я была в «Ройал-фестивал-холл», когда у тебя было деловое свидание со знаменитой мисс Стил.

— Ну и что? Там были еще пара тысяч любителей музыки.

— Лучше говорить «любовников».

— Иди в экспедицию и возьми у них на время проигрыватель.

— Надеюсь, ты будешь испытывать угрызения совести всякий раз, как услышишь эту вещь.

— Да, — ответил я.

Сотрудники экспедиции в свое время откладывали по пять фунтов в неделю, чтобы купить проигрыватель. Это был хороший аппарат. Конечно, не чета моему «хай-фай», но все же вполне приличный для рядовых записей. Басовые партии слышались ясно, громкость была такой, что, когда я проигрывал пластинку во второй раз, Доулиш стал стучать в пол от негодования.

— "Вариации для духового оркестра" Шенберга, — сказал я.

— Мне плевать, даже если это хоровое общество Государственного казначейства. Не хочу, чтобы это звучало в моем кабинете.

— Это не в вашем кабинете, а в моем.

— Это все равно в моем, — сказал Доулиш. — Я не слышу самого себя.

— Уверяю вас, вы ничего не теряете. — Доулиш погрозил мне трубкой и указал на кресло.

— Самый обычный случай, — сказала Алиса Доулишу. Я сел в кресло из черной кожи. На столе лежала кипа газет. Я долго рылся в ней и, наконец, выбрал «Геральд трибюн».

— Либеральная партия, — сказал Доулиш Алисе. Алиса пожала плечами и положила поисковую карту в ИБМ-88, а толстую пачку перфокарт в наклонный карман машины справа. Потом включила машину, послышался шум тасуемой бумаги. Перфокарты высыпались специальный карман, все, кроме четырех.

— Четыре, — объявила Алиса голосом крупье.

— Проверь теперь на консервативную партию, — сказал Доулиш.

— Нет, — ответила Алиса, — не стоит, их будет слишком много. — Доулиш положил чистый лист бумаги перед собой на стол поизучал его, а потом вытащил из кармана приспособление, которому позавидовала бы испанская инквизиция. Он поковырял им трубку и высыпал на стол горку сгоревшего табака.

• Предыдущая
• 38/58
• Следующая