Хорошим людям – доброе утро (Рассказы и повести) - Железников Владимир Карпович - Страница 5

Кто бы это мог быть? И вдруг Саша догадался: это был сам Геркулес. Ну да, конечно, древнегреческий герой Геркулес. Хорошо бы спросить его об этом, чтобы окончательно убедиться, но неудобно.

Человек в сандалиях подошел к Саше и поднял его вместе с креслом на вытянутых руках, и Саша достал руками до потолка, и где-то внизу остался Петр Петрович.

Ясно, что это был Геркулес. Ах, как ему стало хорошо и весело! Теперь Саша убедился, что Геркулес действительно могучий человек, настоящий богатырь, прямо чемпион мира Юрий Власов.

«И все это от геркулесовой каши?» — спросил Саша.

«Да, — ответил Геркулес. — И еще от настойчивости».

Саша слышал, как хлопнула входная дверь, и сразу Геркулес пропал, исчез, просто испарился… Он закричал:

— Геркулес, Геркулес, не уходи, мне надо спросить у тебя одну очень важную вещь!

— Ты что раскричался? — Перед Сашей стоял Петр Петрович. Правое плечо, то, что без руки, у него было поднято выше подбородка.

— Здесь был Геркулес, — сказал Саша. — Я только что с ним разговаривал. Он был в сандалиях на босу ногу и в тунике. Я его сразу узнал. Мне надо было спросить у него одну важную вещь, а он пропал.

— Не расстраивайся, — сказал Петр Петрович. — Он еще обязательно придет к тебе. Я лично знал одного мальчика, так только стоило ему сесть в это кресло, к нему тут же заявлялся сам великий Христофор Колумб. И они вместе отправлялись в далекие путешествия.

— Это вы рассказываете про Игоря? — спросил Саша.

— Про него, — ответил Петр Петрович. — А теперь иди встречай мать, она вернулась с работы, все матери очень любят, когда их встречают сыновья.

Саша встал и пошел к матери, но в голове у него пело: «Геркулес милый, милый Геркулес».

Мама сидела за письменным столом, перед ней лежала толстая книга, а глаза у нее были закрыты.

— Не подвигается работа? — спросил Саша.

— Не подвигается, — ответила мама.

— Я знаю, — сказал Саша, — ты волнуешься, что от папы нет давно писем.

Мама растрепала Сашины волосы. Она любила их так трепать.

— О, какой у меня наблюдательный сын! — сказала мама и попыталась улыбнуться, но из этого ничего не вышло.

Они замолчали. В комнате появились темные углы. Горела только настольная лампа под зеленым абажуром. Потом они услыхали звук шагов.

— Геркулес, милый Геркулес, — прошептал Саша.

— Что ты там шепчешь? — спросила мама.

— Ничего, — ответил Саша. — Ты слышала, по коридору кто-то прошел?

— Это Петр Петрович, — сказала мама.

Саша знал, что это Петр Петрович. Он его шаги узнавал всегда, потому что Петр Петрович чуть волочил левую ногу, ему ее прострелили в гражданскую войну. Это было в 1918 году.

— А по-моему, это кто-то другой, — сказал Саша. — Например, Геркулес. (Ах, как это имя звенело у него в голове и камешком каталось во рту!) Знаешь что, пойдем в комнату Петра Петровича, и ты посидишь в волшебном кресле. У тебя все заботы как рукой снимет.

— Нет, Саша, — сказала мама, — мне надо работать.

— Даже если тебе не хочется? — спросил Саша.

— Надо уметь себя заставить, — сказала мама. — И потом, я уже взрослая, и мне ни к чему сидеть в волшебном кресле.

— А Петр Петрович?.. — сказал Саша. — Он совсем старик, а сидит. Он говорит, что это ему помогает думать. Пойдем, я тебя очень прошу.

Мама встала, взяла Сашу за руку, и они молча, без единого слова, стараясь ступать осторожно, так, что был слышен только скрип половиц и какой-то непонятный шорох, а шагов их не было слышно, отправились в комнату Петра Петровича.

Их зеленоватые длинные тени упали на стену, прошлись по занавескам и вышли в дверь. В коридоре они растворились: в коридоре не было света, а они не стали его включать.

— Осторожно, — сказала мама шепотом, — не наскочи на холодильник.

Саша только крепче сжал ее руку, и она крепко-крепко сжала его маленькую теплую ладошку…

Они вошли в комнату Петра Петровича и в темноте подошли к волшебному креслу. Было тихо-тихо.

— Ну, садись, — великодушно предложил он матери. — Садись, а я постою рядом.

Мама осторожно опустилась в кресло. Оно прозвенело под ней всеми своими пружинами.

— О, какая я стала тяжелая, — сказала мама. — Раньше оно подо мной так не пело.

Саша промолчал. Он знал: сейчас, в этот миг, ничего нельзя говорить. Ничего.

— Здравствуй, кресло, — сказала мама. И слегка качнулась в нем, как это делал всегда Саша.

Кресло снова прозвенело свою песню.

— Ведь я что волнуюсь… — сказала мама. — Он пошел на штурм действующего Авачинского вулкана. А вулкан этот выбрасывает лаву, ее температура семьсот градусов: это все равно что раскаленная, клокочущая сталь, выпущенная из доменной печи. А ему, видите ли, обязательно надо спускаться в кратер вулкана.

— Он это делает ради науки, — сказал Саша. — Он говорил мне: вулканы — пушки земли. Они стреляют лавой, а эту лаву можно собрать, и потом узнаешь, что делается глубоко-глубоко под землей.

— Он и тебя перетянул на свою сторону, — сказала мама.

— Но он не первый раз спускается в кратер, — ответил Саша.

— В прошлом году он сломал себе руку, — сказала мама. — А в позапрошлом году его ударило глыбой лавы по спине, и ему пришлось пролежать целый месяц. Врач боялся, что у него поврежден позвоночник, а когда поврежден позвоночник, надо лежать на доске. Там никаких досок не было, пришлось сорвать с домика экспедиции двери, и он лежал на этих дверях. А ты видел, какие у него руки? Все в ожогах.

Они снова помолчали. За окном в небе полыхали отсветы большого города.

— Можно, я сяду рядом с тобой? — спросил Саша.

Мама подвинулась, и он сел и стал раскачиваться и звенеть пружинами. И этот звон, как нежный звук струн, раздавался у них в ушах, и чуть-чуть веселил их души, и соединял их со всем миром. Теперь для них не существовало темноты, одиночества, далеких расстояний.

— Как хорошо, что ты привел меня сюда, — сказала мама. — Конечно же, Сергей прав, что поехал на Камчатку, что взбирается на эти вулканы, а потом, точно цирковой акробат, спускается в кратеры. Он спускается на тысячу метров в глубину, а навстречу ему подымаются испарения лавы… Мягкое, мудрое кресло, я буду терпеливо ждать его писем.

Мама обняла Сашу за плечи и потихоньку укачивала его, точно маленького. Сколько они так просидели, неизвестно, но только Саша слышал, как к нему подошел Геркулес, тронул его за плечо и сказал:

«Вот я и пришел. Прости меня, что я так неожиданно исчез, но здесь раздались чужие голоса».

«Это был Петр Петрович, — сказал Саша. — Правда, он не такой сильный, как ты, но тоже герой. Некоторые взрослые кое-чего не понимают, а он все-все понимает».

«Ну, я слушаю, о чем ты меня хочешь спросить?»

«А ты не будешь смеяться?» — спросил Саша.

«Ни за что! — сказал Геркулес. — Клянусь тебе именем богини Афины Паллады».

«А-а-а! — сказал Саша. — Вообще-то я в бога не верю, мы теперь знаем, что бога нет. Но ведь ты жил три тысячи лет назад, и у тебя не было другого выхода».

«Афина Паллада — богиня мудрости, — сказал сердито Геркулес. — Она не позволит мне соврать».

«Прошу тебя, не сердись, — сказал Саша. — Если бы ты жил в наше время, и ты бы не верил в бога».

«Спрашивай», — сказал Геркулес.

«Геркулес! — Саше было неловко, и он тянул время. — Скажи, тебя не дразнят „девчонкой“ за то, что ты носишь длинные волосы?»

«Я не обращаю внимания на глупых людей, а умные никогда никого не дразнят».

«А меня дразнят „девчонкой“. Это Гошка Сапегин придумал, хотя он совсем, по-моему, не глупый».

«Ну, если он не глупый, то он скоро перестанет тебя дразнить. А ты пока потерпи».

«Вот и мама говорит: „Ты пока потерпи“. А знаешь, как трудно терпеть?.. Геркулес, а почему ты носишь длинные волосы?»

«Так нравится моей матушке, — сказал Геркулес. — А это для меня закон…»

Мать Саши осторожно подняла его на руки и понесла из комнаты.

«Ах, какой он стал тяжелый, — подумала она. — Почти мужчина».