Брюки мертвеца (ЛП) - Уэлш Ирвин - Страница 26

Я не ебалась уже месяцы. Ебаное дерьмо.

— Ага... — я коротко киваю, пока мы идем через парковку и толпу.

— С ней всегда что-то было не в порядке, но сейчас она конкретно съехала с катушек. Она бы трахнула и вонючую собаку. Скажу своему зятю пойти провериться, особенно, если он вернется к моей сестре, — пропевает он, пока мы проходим через Дум Бридж. — Помнишь засады здесь? — говорит он, а я чувствую призрачный зуд на своих гениталиях. Паранойя разрывает меня. Вики...

Он продолжает болтать, пока мы идем по Истер Роуд. Кажется, все места полнятся яркими воспоминаниями. Мы спускаемся по Алберт Стрит. Я думаю о квартире Сикера, где мы покупали геру, бар «Клан» напротив (теперь закрыт) — направляемся на Бучана Стрит, где «Дизи Лизи Паб» переделали в более солидное местечко. К слову, там теперь вполне хорошее пиво. Девушка-бармен выглядит знакомой, она приветствует нас, широко улыбаясь.

— Лиза, красотка моя, — говорит Больной, — две пинты замечательного лагера «Иннс энд Ганн», пожалуйста!

— Уже бегу, Саймон. Привет, Марк, давно не виделись.

— Привет, — говорю я, вдруг вспомнив, откуда знаю ее.

Мы находим уголок, и я спрашиваю:

— Как там ее имя?

— Ужасные Последствия, да, это она, — и мы по-ребячески хихикаем. Она получила это имя из-за телевизионной рекламы моющего средства для посуды. Шикарная хозяйка стоит перед раковиной полной посуды и восклицает: «Я люблю вечеринки, но просто ненавижу ужасные последствия». Ужасные Последствия приходила под конец вечеринки. Можно было найти ее на диване, или смотрящей телевизор с чашкой чая, давно, после того, как уже все уебки съебнули. Она приходила не для того, чтобы выебать всех, оставшихся в живых, да и не пила, не принимала наркотики и не ждала новых поставок. Мы никогда не понимали, почему она приходила.

— Жила со своей мамой и не хотела приходить домой как можно дольше, — заявляет Больной, — трахал ее?

— Неа, — говорю я. Однажды целовался с Ужасными Последствиями, но только и всего. — А ты?

Он закатывает глаза с выражением «не задавай глупых вопросов». Я настоял, что не останусь дальше пить, слишком взъебан джетлагом. Должен бы чувствовать себя ретро-неудачником, но быть тут — странно приятно, здесь, в Лите, с Больным.

— Ты часто в дороге?

— Свадьбы, похороны, Рождество... Так что да, часто.

— Слышал, что случилось с Никки? Или Дайэн?

Его глаза расширяются:

— Так они реально провернули с тобой этот номер?

— Ага, — признаюсь я, — прости за фильм. Хуй знает, что они сделали с исходниками.

— Бросили их в костер, несомненно, — а потом внезапно разражается сильным смехом. — Вот они мы, два мошенника из трущоб Лита, обчищенные, как тупые пезды, двумя хладнокровными буржуазными девчонками. Мы никогда не были такими умниками, как представляли, — и уныло спрашивает: — Слушай... Бегби упоминает обо мне?

— Мимолетно, — говорю.

— Я никогда этого никому не говорил, но я навестил мудилу в больнице; после того, как машина сбила его, когда он погнался за тобой, — он прочищает свое горло. — Он был без сознания, в какой-то ебаной пьяной коме, я высказал пару правд в его овощное рыло. Ты никогда не угадаешь, что случилось дальше.

— Он очнулся из комы, схватил тебя за кадык и вырвал его?

— Кстати, блять, почти. Подонок открыл свои глаза и сжал мою руку. Я обосрался. Эти глаза были как пламя Аида.

— Еб твою...

— Он опять расслабился в кровати, закрыв глаза. В больнице мне сказали, что это рефлекторная реакция. Потом, через пару дней, он очнулся.

— Если бы он был в коме, он бы и слова не понял, — улыбаюсь я, — и если бы он хотел, ты бы уже давно был мертв.

— Я не уверен, Марк. Он маньяк. Будь осторожен. Я рад, что больше не связан с ним никак. У меня были личные страдания из-за этой амебы.

— У меня кое-что есть для тебя. Он хочет вылить наши головы из бронзы.

— Нихуя.

Я делаю большой глоток лагера и медленно ставлю стакан на стол:

— Не убивай гонца.

Голова Больного медленно прокручивается с полузакрытыми глазами:

— Я и близко не подойду к этому ебаному психу!

Песня «Honaloochie Boogie» группы «Mott the Hoople» звучит из маленького радио; ни один из трех мужчин не может поверить, что они все стоят в одной комнате. Друг-художник дал Фрэнсису Бегби студию на чердаке, находящуюся на задней улице от склада рядом с Броутон Стрит. Несмотря на обилие естественного света, падающего в комнату сквозь стеклянный потолок, две пары нетренированных глаз, принадлежащих Рентону и Больному, сканируют место, будто маленький, грязный завод. Тут печь, ассортимент промышленного оборудования, два рабочих стола, ацетиленовые горелки и канистры с газом. Стенные стеллажи со стройматериалами, на некоторых из них отметки, что они ядовитые или воспламеняющиеся.

Затянувшийся зевок сигнализирует Рентону о джетлаге из-за долгого перелета. Больной явно недоволен, он поглядывает то на дверь, то время на телефоне. Он пришел из-за того, что Бегби может как-то повлиять на проблему с Саймом. Уже чувствуется, что это ошибка.

— Где Спад? Небось, на пути с ебаной скамейки из Пирлиг парка, и, конечно же, именно он опаздывает!

Рентон замечает нервозность Больного в присутствие Бегби. Он не обращает на него внимания, после того, как небрежно пожимает ему руку и кивает.

— Никто не в курсе новостей о Втором Призере? — спрашивает Рентон.

Больной пожимает плечами:

— Я предполагал, что он упьется до смерти, или, что еще хуже, встретит хорошую девушку, остепенится и потеряется в мире детских раскрасок, — улыбается Рентон. — Он был слегка повернут на религии, когда я в последний раз его видел.

— Какая досада, — говорит Франко, — я собирался назвать экспонат «Пятеро Парней». Хотел изобразить вояж, в котором мы побывали вместе.

Это было очень не в стиле Франко: слово вояж мгновенно вызывает обмен сомневающимиеся переглядывания Больного и Рентона. Фрэнк Бегби улавливает это и собирается что-то сказать, но заходит Спад. Рассмотрев его лохмотья, расплывшуюся фигуру, Рентон чувствует, что усталость испаряется. Его движения поначалу осознанные, но затем превращаются в короткие, неконтролируемые спазмы.

— Вот и он, — объявляет Больной.

— Боль... Саймон... давно не виделись. Привет Марк, Франко...

— Привет, Спад, — говорит Рентон.

— Извините, что опоздал, ребята. Франко, приятно тебя видеть. Последний раз виделись на похоронах твоего мальчика? Было ужасно грустно, да?

Рентон и Больной снова переглядываются: очевидно, это была новость для них обоих. Франко, тем не менее, остался невозмутимым:

— Да, Спад, рад тебя видеть. Спасибо.

Спад продолжает болтать, пока Рентон и Больной пытаются понять, на какой он наркоте:

— Ага, прости, что опоздал, мужик, я, типа, встретил этого парня, Дэви Иннса, ты не знаешь его, Франко, Джамбо, но хороший парень, знаешь...

— Не волнуйся, друг, — перебивает его Фрэнк Бегби. — Как я уже сказал, я ценю то, что вы участвуете в этом, — он поворачивается к Больному и Рентону, — это касается и вас тоже.

Для всех очень непривычно слышать благодарность от Бегби, поэтому повисает неудобная тишина.

— Я польщен, Франко... или, эх, Джим, — путается Рентон.

— Франко норм. Зови меня, как хочешь.

— Может быть звать тебя Попрошайкой, Франко? — смеется Спад, пока Рентон и Больной застывают в ужасе. — Мы никогда не называли тебя так в лицо, но да, ребята, помните, как мы слишком боялись сказать «Мальчик-Попрошайка!» в лицо Франко?

— Вы все? — спрашивает Фрэнк Бегби, поворачиваясь к Рентону и Больному, которые мучительно пялятся в пол. Потом он громко смеется шумным хохотом, что шокирует их: — Да, я тогда был злым!

Они смотрят друг на друга и взрываются хаотичным смехом. Когда они утихают, Рентон спрашивает:

— Но почему ты хочешь сделать демонстрацию наших уродливых рож?