Вершители Эпох (СИ) - Евдокимов Георгий - Страница 3

На другой стороне, наполовину скрытой ещё не исчезнувшим туманом, послышались выстрелы. Фабула словно только этого и ждал. Ноги сами понесли его вперёд, а пистолет плавно выскользнул из спрятанной в складках плаща кобуры прямо в жёсткую руку. Резко перещёлкнул затвор и он перешёл на лёгкий бег. Недалеко уже слышались голоса — все мужские, но не грубые, скорее немного незрелые. Фабула позволил себе полностью сосредоточиться на своих реакциях и не думать. Из дымки наконец показались четверо фигур, трое из них зажали четвёртого в угол, в отрывках речи слышались оскорбления и угрозы. Метрах в пяти, дальше от края, лежал мёртвый человек в синей форме — полицейский — с двумя отверстиями от пуль. Дальше Фабула больше не мог себя контролировать — пистолет резко вскинулся вверх и сделал три точных выстрела, один за другим, оборвав жизнь троих людей и спасая бедолагу на краю моста, который сразу рванул наутёк, заплетаясь в подкосившихся ногах. Фабула ничего не чувствовал. Казалось, от первого убийства, а тем более от трёх должно стать плохо, вывернуть, можно хотя бы заплакать, но в его глазах читалось хладнокровие, будто он совершал такое десятки, сотни, тысячи раз, и каждый из них был таким.

Фабула стоял и незряче смотрел на три трупа, валяющиеся перед ним. Наверное, прошло не меньше получаса, прежде чем с другой части моста набежала толпа, вооружённая автоматами. Они что-то громко кричали, даже использовали рупор, но он не слышал их и не собирался слушать. Фигурки в синем суетились, прятались за что-то, направляли на него оружие. Над головой просвистели пули, а в руку воткнулось что-то жесткое и неудобное. Фабула не чувствовал боли, и это пугало его больше всего остального, всё тело стало похоже на пенопластовую фигурку. В голове прозвучал беззвучный приказ — умирать, но что-то его так долго держало: скорее всего мысли, которые он не хотел от себя отпускать. Не было никого, кто мог это заметить, но его глаза — единственное, над чем он сохранил контроль — в них читался страх, страх потерять себя окончательно и так и остаться послушным исполнителем голоса в голове.

Рука с пистолетом сама вскинулась к виску, но мышцы отказывались спускать курок. Вместо этого Фабула медленно направился в сторону полицейских, направив ствол на ближайшего из них. В грудь вонзились ещё пара пуль. Тело мгновенно отреагировало на агрессию, и первый нападавший свалился на мостовую с дырой в виске. Фабула по очереди выпускал патроны, 10…11…12… он не слышал звука пуль, как в замедленной съёмке входящих и вылетающих из его тела, изрешечённого из автоматов уже через пару секунд. Ещё двое с глухим стуком свалились замертво, а патронов в обойме уже не осталось. Из десяток ран на груди шла свежая, багровая кровь. Колени подкосились и он осел на землю. Умирать совсем не хотелось, отчасти от того, что он наконец-то не выполнил приказ, но жизнь больше не теплилась в теле, а взгляд накрыло мутной дымкой. Стрельба прекратилась.

В тот момент мир показался Фабуле безумно красивым. Красивыми были песчинки на тротуаре, кровь, льющаяся из ран, звуки водопада, бьющегося о камни где-то далеко внизу, лицо парня в синем костюме, мерявшего его пульс. Впервые в своей жизни он ощутил человеческую боль, и это было безумно приятно.

Как только машина выехала за ворота, дорога окончательно испортилась — грузовик начало подбрасывать на кочках и мотать из стороны в сторону. Снаружи город казался гораздо красивее, чем внутри: стены высотой с семиэтажный дом скрывали низкие угрюмые дома с окраин и посевные площади. Сквозь решётчатый кузов вдалеке виднелись с десяток сверкающих зеркальных небоскрёбов центра, чуть ближе вразнобой стояли жилые многоэтажки. На стенах вышагивали патрули. Арденна казалась гигантской искрящейся на солнце пирамидой, оканчивающейся шпилем башни «Свобода», возвышающейся на этажей десять выше остальных. Это был штаб правительства, а башни вокруг — министерства и бизнес-центры. Проход в башни был только по пропускам, обычным людям было туда не попасть. Будучи ещё ребёнком, Вайесс сама несколько раз пыталась незаметно пробраться туда, но каждый раз её ловили и выдворяли охранники. Тогда она думала о несправедливости, ещё не до конца понимая, что справедливо, а что — нет.

Грузовик сильно качнуло на какой-то ухабине и Вайесс спасло от падения только то, что она вовремя схватилась за решётку. Четверо парней на противоположной скамейке повалились друг на друга, у кого-то упали и разбились очки. Водитель выругался и крепче сомкнул замасленные руки на руле. Вайесс поймала на себе взгляд одного из тех, что напротив — парень зачем-то напялил обратно очки почти без линз, и глядел он как-то странно: не с интересом, а скорее с недоумением. Наверное, он был в чём-то прав — в такие поездки девушки обычно не ездят, а на фоне семи крепких отморозков она смотрелась по крайней мере глупо. За всю дорогу она не обмолвилась и словом ни с одним из них, но ей было всё равно. Куда важнее было то, что происходило снаружи. Чем дальше грузовик отъезжал от города, тем хуже становилась почва и воздух вокруг, пыль попадала в лёгкие, становилось тяжелее дышать. По земле поползли трещины, перекрываемые только редкими колючими кустами и небольшими песчаными смерчами. Скоро Арденна спряталась за рядами однообразных голых холмов. Повисло неловкое молчание. Неловкое только для неё, потому что остальные, казалось, знали обо всём, что произойдёт в ближайшие дни, она же не знала ничего. Какой-то парень, видимо не выдержав первым, сначала попытался поболтать с соседом, на что только получил неприятный взгляд и короткие фразы вроде «Возможно» и «Кто знает», а потом начал задавать вопросы водителю, на которые тот сначала честно отвечал, как было положено по уставу, а потом не выдержал сам и послал его так далеко, что до конца поездки парень под общий смех забился в угол и больше не произнёс ни слова. Вылез он из своего убежища, только когда грузовик добрался до Аванпоста, под общие аплодисменты и свист, весь раскрасневшийся, но довольный вдруг взявшейся ниоткуда популярностью. Вайесс улыбалась вместе со всеми: это помогло ей немного отвлечься и собраться с мыслями. Все эти люди — думала она — такие обычные, но может быть обыкновенность и есть самое ценное, что у нас есть? Может быть именно с такими мыслями она собирала вещи и шла сюда, безвозвратно и навсегда покидая последних приютивших её людей. Ради чего? Этот вопрос она не задавала. Что её сюда привело, она сама не знала, может, совесть, а может, судьба.

На Аванпосте Вайесс была впервые. О них в городе ходило много историй, но вряд ли хоть одна из них была правдой. Все знали, что Аванпосты — это пограничные крепости и места базирования войск, но военных в город не особо пускали, поэтому достоверной информации взяться было практически неоткуда. На деле этот был совсем не крепостью, он был больше похож на груду наваленных друг на друга укреплений, необычно соединённых между собой и с опорами — дозорными башнями, на которых стояли пулемёты. Внутри были только плац и огромное количество палаток-термоконусов. После высадки их сразу повели к самой большой из них, стоявшей немного поодаль от остальных. Новобранцам при входе дали расписаться на документах, где сверху уже было большим курсивом выведено гордое звание «Волонтёр». Волонтёрам часто приходилось отдуваться за регулярные войска. После резкого сокращения кадров, и, тоже по слухам, учащения нападений на внешние рубежи, войскам понадобились новобранцы. Поэтому на добровольной основе из города набирали новые отряды, общая при этом невесть что. Вайесс не волновало, выполняют ли они обещания или это просто реклама; её вообще мало что волновало. Она пришла сюда точно не за этим.

Потом была документация: снова подписи, согласия, договора, распределение по отрядам и палаткам. Вайесс попала в шестой, «счастливый»: его личный состав возвращался без единой потери уже третью вылазку подряд. Это было настолько невероятно, что выходить и встречать шестых всем лагерем уже стало традицией. Говорили, что их командир — Корас Полярник — последний из старого спецназа — единственный, кто умеет ориентироваться по небу, и что именно это много раз спасало жизнь всем тридцати «счастливчикам». Уже вечером, когда она наконец-то прошла медосмотр — последнюю процедуру, ей выдали вещи и номер палатки. Перед тем, как пойти к костру, Вайесс сделала маленький крюк и немного походила у укреплений, поводя рукой по грязно-серому металлу. У неё было неосознанное желание почувствовать себя в безопасности, почувствовать, что от неё больше ничего не требуется, что она — слабая, беспомощная, бесполезная — сделала всё, что могла. Ей вдруг захотелось полно и всеобъемлюще зависеть от обстоятельств, и когда это чувство пришло, вклинилось, въелось в её нервную систему, она почувствовала невероятное облегчение. Немного подождав, держа руку на холодной поверхности стены, сделав глубокий вдох, она совсем повеселела и направилась уже к костру. Его глаза были первым, что она увидела. Голубые, отсвечивающие ледяным огнём костра, они, казалось, идеально гармонировали с ночным небом, и она подумала, что ему дали такое прозвище от схожести блеска глаз и блеска Полярной звезды. Но блестели они как-то неестественно, больше отражая свет внешний, чем внутренний. Такое Вайесс уже видела в детстве и поняла сразу — то были глаза человека, в жизни которого не было счастья, и его улыбка, когда она подошла, теперь показалась ей тошнотворной, химеричной ухмылкой, а его выражение лица было полной противоположностью её. Пришло и схлынуло отвращение несхожести смотрящих друг на друга в упор глаз. Рядом, удобно расположившись на брёвнах, сидели ещё двое: девушка иногда украдкой, как будто бы ненароком поглядывала на спальник, но как видно, скрывать свою сонливость у неё получалось просто ужасно, а выглядывающие из-за грязных коричнево-чёрных паклей волос глаза парня были на удивление искренними, настолько, что Вайесс даже напряглась и выдавила из себя ответную улыбку.