Зеркало для героев - Гелприн Майк - Страница 7

А в семнадцать преподобный Оуэн сам обвенчал её с мистером Бруксом, обосновавшимся в их маленьком курортном городе удачливым торговцем средних лет. Была суббота, но народу в церкви собралось совсем немного — ни у жениха, ни у невесты родни почти не было.

— Ничего хорошего, — сказала Агнес, и это было одним из последних их разговоров, — Глаза у этого Брукса — как дохлые медузы. Плохой человек, ох, зачем же Мэри за него девочку отдает, да так рано. Будет несчастье!

На следующий день Агнес слегла с простудой, да больше и не поднялась.

Преподобный долго горевал по жене, даже уезжал на несколько месяцев в Шотландию к её родне — поговорить, повспоминать, пожить в местах, гда она выросла. А когда оправился от потери и вернулся, то увидел, что Присцилла приходит на службу в церковь одна, без мужа, что она очень бледна, и то на лице, то на руках у нее все время синяки и царапины.

— Я ударилась о дверь, — говорила она, не глядя ему в глаза.

— Я поскользнулась, помогая Дженет вешать белье.

— Я слетела с лестницы, ничего страшного, невысоко.

— Я случайно обожглась чайником. Не обращайте внимания.

Что мог поделать старый священник?

Два месяца назад Брукс уехал в Сингапур, где торговля процветала и капиталы росли, как на дрожжах. Он собирался купить дом, обосноваться и вернуться за женой, либо вызвать ее к себе.

Мистер Оуэн боялся, что Присцилла в тропическом климате долго не протянет — девочка была хрупкой, после неудачных родов казалась болезненной и бледной. А в тех частях Азии, как писал «Лондонский иллюстрированный еженедельник», ходило много тропических заболеваний, а жара была такой, что «хотелось снять с себя всю плоть и сидеть в одних костях».

Несмотря на недобрые перспективы, с тех пор, как муж уехал, Присцилла казалась куда счастливее. Она будто ожила и вспомнила, что ей лишь двадцать лет — посвежела, снова начала улыбаться, перестала обжигать руки и набивать синяки.

В церковь вот только больше не приходила, но кладбище по пятницам никогда не пропускала.

— Прис, — начал мистер Оуэн. — Не напомнишь ли мне, когда я тебя в последний раз видел на проповеди?

Послезавтра я буду говорить о семейных ценностях, от Марка три-двадцать и далее. Я бы настоятельно…

— Почту несут, — перебила его она, махнула рукой, здороваясь.

Почтальон улыбнулся в ответ, открывая черную форменную сумку.

— Преподобный, — сказал он, отдавая мистеру Оуэну завернутый в коричневую бумагу пакет с каталогом садового инвентаря из Лондона. Его присылали каждый год в непреходящей надежде, что провинциальный священник вдруг возьмет да и закажет дорогую немецкую лопату или лейку.

— Миссис Брукс, — почтальон протянул Присцилле кремовый конверт, подписанный красивым крупным почерком. — Вам привет из дальних стран. Это первое письмо от мистера Брукса из Сингапура?

Присцилла смотрела на конверт, как на змею в траве. Потом улыбка раздвинула ее губы, и преподобный Оуэн вздрогнул. Теперь она казалась смотрящей на змею Евой, уже съевшей яблоко, уже ослушавшейся господа, познавшей добро и зло.

— Да, — сказала она и взяла конверт. — Но я уверена, что следующим пароходом получу еще одно.

Она убрала письмо в карман, но тут же достала, покачала головой, глядя на почтальона и мистера Оуэна.

— Лучше так, — сказала она непонятно. Сняла перчатку, надорвала конверт, вытащила письмо и начала читать.

В секунду, когда ее пальцы коснулись бумаги, у преподобного Оуэна стиснуло сердце от отчетливого предчувствия беды — как тогда, когда его Агнес, вернувшись с рынка, сказала «ноги промочила, замерзла так, что их не чувствую, ну да ерунда, сейчас отогреюсь».

Порыв ветра бросил с серого неба пригоршню холодной водной пыли, тряхнул ветки тиса, загудел в колокольне.

— Нет, — сказала Присцилла. — Нет! Нет!

Она скомкала лист бумаги в кулаке, огляделась невидящим взглядом, подняла голову к небу и закричала в страхе и отчаянии. Кинулась бежать, запуталась в платье, упала на дорожку, прямо на обрезанные ветки. Перекатилась и замерла без чувств.

— Джон, в церкви на подоконнике ларец с нашатырем и солями, — скомандовал старый священник, приседая над женщиной. Он свернул свой плащ, подложил Присцилле под голову. Она дышала ровно, на щеке наливалась кровью царапина от шипа. Поднял письмо, пробежал глазами мятые строчки.

Дорогая миссис Брукс, с глубоким прискорбием я вынужден сообщить вам о смерти вашего мужа, Джеремайи Брукса, 16-го апреля сего, 1864 года. Перенесенный на корабле тиф сильно ослабил его организм, и, хотя окончательное выздоровление казалось не за горами, вчера его состояние резко ухудшилось. Ночью он скончался в своем номере отеля «Раффлз».

Мы с Джереми должны были стать партнерами по торговле в Сингапуре, а впоследствии и в Австралии. Многие мечты умерли прошлой ночью вместе с вашим мужем и моим добрым другом.

Я направляю официальные документы поверенному в Лондон, они свяжутся с вами по вопросам вступления в наследство и уплаты необходимых налогов. В бумагах я нашел этот подписанный на ваше имя конверт и, на правах друга, сообищю горестную весть лично.

Джереми вспоминал вас перед смертью и все повторял «Прис пусть простит, пусть простит». Я не знаю, к чему это относилось, но молю вас простить его и носить траур с чистым сердцем.

Засим остаюсь, с глубоким прискорбием,

Искренне ваш,

Адам Лоренс, эсквайр

Мистер Оуэн опустил руку с письмом и увидел, что Присцилла очнулась и лежит, не двигаясь, смотрит серыми глазами в низкое серое небо.

— Я не знал, что ты его так любила, — пробормотал священник. — Мне очень жаль, девочка моя. Прими мои соболезнования.

— Нет, — тихо, но отчетливо сказала женщина. — Никто никогда никого так не ненавидел, как я его.

— Тогда почему ты плачешь? — спросил мистер Оуэн. — Почему ты плачешь, Прис?

Не отвечая, она села, огляделась, вытерла слезы и кровь со щек. Поднялась, не глядя старику в глаза.

— Мне нужно побыть одной, — сказала она и ушла, склонив голову.

Преподобному Оуэну показалось, что вслед за Присциллой двинулась с кладбища тень, рябь воздуха, на мгновение размывшая ее тонкую фигурку в простом черном платье.

Почтальон наконец подоспел с ненужным уже нашатырем.

Священник кивнул, забрал у него ларец, рассеянно попрощался. Сейчас пойдет Джон Аллен разносить почту и новости. К вечеру весь городок будет знать, что Присцилла Брукс овдовела, и в какое отчаяние ее привело письмо из Сингапура.

— Что-то тут нечисто, Агнес, — сказал старик, и ветки розовых кустов кивнули на весеннем ветру, соглашаясь с ним.

Медиум

Мадам Клэр остановилась отдышаться, оглядывая живописные окрестности. Хорошо, что она отказалась от предложения вдовы Брукс взять экипаж. Хотелось прогуляться, подышать свежим морским воздухом, чудно отличным от лондонской дымной гнилости.

Только поэтому она и ответила на письмо, согласилась приехать так далеко — уж очень место хорошее, море. Клиентов ей и в Лондоне хватало — и безутешные вдовы, и потерявшие детей родители, и любовники, взыскующие наставлений из высших сфер.

Глубока река человеческого горя, мощна ее стремнина. Если не уметь грести — разобьет твою лодку, утащит на дно. Но мадам Клэр была потомственной ясновидящей, ее небольшое комфортное судно направлялось умелой, слегка циничной рукой. Вот и сейчас, любуясь зелеными изгибами окрестных холмов, стальным блеском моря, обрамленного чистой линией белых утесов, она прикидывала в уме, во сколько обойдется вдове Брукс выяснение отношений с поселившимся в доме призраком.

У молодых вдов призрак почти всегда — муж. А еще чаще — их собственная истерия.

Истерическое нервное расстройство поражало женщин направо и налево. Хорошо, что медицина шагнула вперед, и умелый врач, применяя очищенное масло и особую технику массажа тазовой области, за несколько минут снимал нервические симптомы.