Зеркало для героев - Гелприн Майк - Страница 33

* * *

Тогда, без малого полтора века назад, я ещё не был столь мудр, осторожен и осмотрителен, как сейчас. Поэтому, едва хлопотавшая вокруг меня весь день Дженни, наконец, улеглась и в доме задули свечи, я слез с постамента и с энтузиазмом двинулся исследовать свои новые владения.

Вскоре энтузиазм заметно усох, потом завял, а затем и вовсе сошёл на нет. Ни пруда с кувшинками, ни гиацинтовых грядок, ни розовых кустов, как у покойного лорда Честера, на задворках не оказалось. Не оказалось там даже примитивной беседки, а об оранжерее, садовом дворике и конюшне в Дубках, похоже, и не слыхали. Там, где положено находиться нарядным клумбам, пырей воевал с чертополохом, вместо пруда красовалась крытая досками выгребная яма, а коновязь заменял щелястый сарай с той самой недовольной жизнью старой клячей, на которой я прибыл.

Это было ужасно. Это было отвратительно. Я угодил в неволю, в тюрьму. Будь садовые гномы способны перемещаться за пределы ограды, я бы немедленно из этих Дубков удрал. Пускай даже сгинул бы в соседнем болоте — всё лучше, чем приносить тут счастье. Да и как, спрашивается, его приносить в столь каторжных условиях?

Едва начало светать, я забрался на постамент и, опёршись на рукоять лопаты, принялся размышлять, не отвлекаясь ни на щебетание Дженни, ни на жалобы и сетования её родителей, людей явно непрактичных, не большого ума и к жизни не приспособленных.

«Садовые гномы — существа обстоятельные, — нахваливал покупателям товар рыжий шваб Филип Грибель. — Им свойственны хозяйственность, рассудительность и терпение».

В размышлениях, как и подобает существу обстоятельному, я провёл целую неделю. А когда она, наконец, истекла, со свойственной садовым гномам рассудительностью заключил, что придётся хорошо потрудиться. И не кому-нибудь, а именно мне, потому что остальные трудиться были явно не расположены. И не когда-нибудь, а исключительно по ночам. Глупо, скажете вы? Ещё как глупо. А всё оттого, что с солнечным светом гномы, тролли, орки и кто там ещё есть благодаря вашим же, человеческим, суевериям окаменевают. В моём, правда, случае — отерракочиваются.

Трудился я, не покладая лопаты, тридцать ночей подряд.

— Смотри, дорогой, — однажды обратила мужнее внимание на результаты моих трудов Эмили. — Бурьян, видать, градом побило. Что, если ты вскопаешь землю? Мы тогда сможем купить семена и высадить овощи.

Копать землю Ричард Ходжес, как и подобает отпрыску древнего аристократического рода, не умел и не собирался.

— Дорогая, мне вот-вот достанется место мастера в копях, — привычно обнадёжил он жену, — и тогда у нас не будет нужды ничего высаживать.

— Боюсь, что это «вот-вот» несколько затянулось, — заметила Эмили.

— Ничего. Зато мы любим друг друга.

Они продолжали любить друг друга и когда околела недовольная жизнью старая кляча, и когда ветром снесло сарай, и когда обвалился восточный флигель. И даже когда у дома окончательно прохудилась черепичная крыша и отпала нужда таскать вёдра из колодца, потому что питьевую воду дождь стал доставлять прямо на стол. Скромные средства, поступающие из столицы от сэра Джона, с каждым годом становились всё более скромными, а место мастера в копях — всё более вакантным.

Раз за разом я погружался в раздумья, и они не приводили ни к чему. До тех пор пока я не понял, что на этих людей надежды нет. Я не мог принести им счастье, потому что они были счастливы и так. Тогда я бросил ночные труды, надёжно установил себя на постаменте и со свойственным садовым гномам терпением стал ждать, когда повзрослеет Дженни.

* * *

— Дорогой, Дженни стала совсем взрослая, — сказала однажды мужу Эмили. — Нам надо задуматься над тем, как найти ей хорошую пару.

— Безусловно, — согласился Ричард. — Это очень важно. Но когда мне достанется место мастера, дело решится само собой — у Дженни от женихов отбоя не будет.

Само собой дело, разумеется, не решилось. Но с некоторых пор в поместье зачастил остролицый, тощий и похожий на удивлённого бурундука молодой человек по имени Уильям.

— Я не люблю его, — заявила родителям ладная белокурая красавица Дженни. — Не люблю. Он скучный, противный, я никогда за него не выйду.

— Уильяма ждёт прекрасное будущее, — принялся увещевать дочь Ричард. — Его отец человек состоятельный и владеет рыбным промыслом в Сент-Ивсе. Уильям единственный наследник, он мог бы составить тебе отличную партию.

— Нет!

Уильяма сменил щуплый растрёпанный Стивен. Затем появился благообразный, с прилизанными бакенбардами Роберт, вслед за ним — краснолицый здоровяк Чарльз. Дженни отказала им всем.

— Она останется старой девой, — обречённо сказал Ричард. — Ей никто не подходит.

Она не осталась старой девой. Знаете почему? И вправду, откуда вам знать. Разумеется, это случилось благодаря мне.

— Гарри облез, дорогой, — сказала однажды Эмили. — С него сошла краска: неудивительно, если стоять день-деньской под дождём. Давай ты его подкрасишь.

С малярной кистью Ричард обращался так же умело, как с лопатой.

— Лучше мы его выбросим, — предложил он. — Гарри отстоял тут своё. Охранять сад ему нужды нет, потому что у нас нет сада. А больше он ни на что не пригоден. Решено: избавимся от него.

— Ни за что, — решительно заявила Дженни. — Гарри Толстун — мой подарок. Он остаётся у нас. А маляра я найду.

Неделю спустя у нас появился Монтегю, долговязый, длинноволосый и скуластый.

— Это что, маляр? — подозрительно осведомился Ричард. — У него не рабочие руки.

— Монти не вполне маляр. Он художник, — объяснила Дженни.

— Не слишком достойное занятие для мужчины, — неодобрительно заметил Ричард. — То ли дело, например, горный мастер. Мне не нравится этот молодчик. Пускай заканчивает поскорее с Гарри и уходит.

Монтегю закончил со мной тем же вечером, и я вновь засиял радужными красками. Тогда Монтегю поклонился и ушёл. Но той же ночью вернулся.

— Мне кажется, на нас кто-то смотрит, милый, — прошептала из зарослей бурьяна Дженни.

— Не иначе, это твой гном, — хохотнул Монтегю. — Пускай смотрит. Ему можно — ведь нашей любовью мы, по сути, обязаны ему.

Тогда я преодолел свойственную садовым гномам деликатность и стал смотреть. Клянусь, было на что. Я смотрел на это всю ночь и гордился тем, что впервые принёс людям счастье. А приносить его, если вы вдруг подзабыли — моё хобби.

* * *

Недолгим оно оказалось, счастье Монтегю и Дженни. Месяца не прошло после помолвки, а по просёлочной дороге, что стелилась по краю болота и огибала старое кладбище, уже мчался конный.

— Война! — крикнул он на скаку. — Война с Германией!

С этой войны Монтегю не вернулся. От него остался набор красок, кисть и пол акра расчищенной от бурьяна земли, которую он так и не успел вскопать. Но ещё от него у Дженни остался Роджер.

На шестой день рождения Роджер получил от Дженни подарок. Меня.

— Гарри Толстун теперь твой гном, малыш, — сказала Дженни. — Береги его: ведь в том, что ты появился на свет, немало его заслуги.

— А что он умеет делать? — нахмурился Роджер.

— Он умеет охранять сад. Правда, у нас его нет. Вместо сада у нас пни от дубков.

— У нас будет сад, — твёрдо заявил крепкий, смуглый и круглолицый Роджер.

Двенадцати лет от роду он впервые взял в руки лопату с киркой. За ними — молоток и гвозди. Потом кисть. К тринадцати он выкорчевал пни и сменил у дома крыльцо, к четырнадцати — законопатил стены и перестелил крышу. Пятнадцатый день рождения Роджер встречал в садовой беседке. Она была, конечно, не чета той, в которой считал мух старый лорд Честер, но, как по мне — лучше этой беседки на свете не было и быть не могло. От выкрашенного в светлый беж дома к ней вела тропинка, по правую руку от которой цвели тюльпаны, а по левую набирали силу яблоневые саженцы.

Я теперь слезал с постамента и спешил на задворки охранять сад каждую ночь. И хотя охранять его было особо не от кого, я чувствовал себя важной персоной при деле. И знаете — мне, пожалуй, такая слабость была вполне простительна — ведь я гном не какой-нибудь там придуманный, а самый настоящий — садовый.