Зеркало для героев - Гелприн Майк - Страница 3

— Шарлотта? — неуверенно окликнул я девушку, когда та, сбежав по извилистой, стелющейся по склону тропе, выбралась на дорогу и оказалась в двадцати шагах. — Шарлотта де Жальер?

Она сбилась с ноги и застыла на месте.

— Я не знаю вас, господа.

Что ж — и вправду было нелегко узнать соседского мальчишку из вражеского дворянского рода в загорелом до черноты головорезе в поношенном камзоле, бывалых армейских сапогах и широкополой шляпе с потёртой тульей. А с учётом сопящего за моей спиной Бруно и подавно — мы больше походили на лесных разбойников, чем на приличных людей с достатком.

— Этьен д’Орво, — представился я. — Это Бруно д’Орво, мой названый младший брат.

Шарлотта ахнула. Пару мгновений мы молча смотрели друг на друга, и этих мгновений мне хватило, чтобы понять: я, кажется, нашёл ту, которую… Додумать, которую именно, я не успел.

— Господин баронет, — оборвал мои раздумья голос Шарлотты. — Вернее, уже барон. Будьте так любезны, господин барон, никогда, вы слышите, никогда не встречаться больше мне на пути. Иначе я велю слугам пристрелить вас. Теперь ступайте отсюда прочь.

Шарлотта повернулась к нам спиной и, легко взбежав по тропе, скрылась за воротами. Я выбранил себя последними, грязными словами. Это для меня дуэль между её отцом и моим мало что значила. Это я, забывший корни бродяга, плевать хотел на древнюю вражду и кровные узы. Для Шарлотты де Жальер я был и остался сыном убийцы её отца. Человеком, которого надлежит ненавидеть.

— Ничего, Барт, — ухватил меня за предплечье Бруно. — Ничего. Пойдём.

Опустив голову, я побрёл по усыпанной щебёночным камнем дороге прочь. Сопровождаемые угрюмыми крестьянскими взглядами, мы пересекли деревеньку Жальер, миновали церковь, за ней заросшую дроком узкую полосу ничьей земли и ступили на окраинные улицы Орво. Жители обеих деревушек традиционно недолюбливали друг друга, так же, как их бывшие сюзерены, а ныне — сдающие землю в аренду работодатели.

— Вы к кому, сударь? — сдвинув шляпу на затылок, озадаченно почесал лоб случившийся навстречу папаша Жоффре, кузнец. — Ежели к его милости, то… Его милости больше нет.

Я вскинул на кузнеца взгляд.

— Я теперь и есть его милость, папаша Жоффре.

— Господин Этьен? — охнул он. — Боже милосердный, господин Этьен, это и вправду вы?! Поль, Жак, Николя, Луиза, Сюзанна, чёрт вас всех побери!

На крыльцо примыкающего к кузнице дома высыпало семейство Жоффре.

— Барон Этьен вернулся, — надрывался папаша, — слышите, люди?! Барон Этьен вернулся домой! Мы все молились за вас, господин барон, и бог услышал наши молитвы. Какое счастье, что вы живы. Какое счастье, что владение не уйдёт с молотка. Поль, Николя, тащите вина! Нет, к чертям вино, несите коньяк, самый лучший! Я хочу выпить за здоровье его милости!

Я выпил с папашей заздравную, потом разгонную, затем ещё и ещё, со всеми подряд и с любым и каждым. Мне было хорошо, так хорошо, как никогда прежде. Я только теперь понял, что вернулся. Вернулся… Вернулся! Я вернулся домой.

До замка Орво Бруно меня донёс на закорках.

— Ничего, Барт, — бормотал он, взбираясь по узкой винтовой лестнице. — Не волнуйся, пока есть я, с тобой ничего не случится.

Продрав наутро глаза, я спустился в гостиную и я не узнал места, в котором прожил восемнадцать с довеском лет. Мрачная зала с портретами предков по стенам стала ещё мрачнее за счёт громоздящейся в углу уродливой латунной махины с трубами до потолка и сцепленными друг с другом зубчатыми шестернями.

— Барт, к тебе с визитом старик, — появился на пороге гостиной Бруно. — Тот, что живёт в восточной пристройке. Дрянной он, этот старик, и склочный. Впустить?

Дрянного и склочного старика звали Фридрихом Фогельзангом, и через полчаса после знакомства мне уже нестерпимо хотелось отрезать ему язык или на худой конец вбить в рот кляп.

— Электричество, герр барон, есть прогресс, — безостановочно дребезжал старик. — Вы знать, кто я есть? Я есть учёный, герр барон, я учиться Венский университет, когда вы ещё пачкать штаны. Механика и магический механика. Мне уже три месяц не платить деньги. Герр Антуан забывать платить и помирать. Я есть подать в суд, герр барон. Я жить здесь, пока не получать мои деньги. Я…

— Довольно! — прикрикнул на него я. — Какого чёрта я должен вам платить? За это? — я подскочил к уродливой махине в углу и пнул ближайшую трубу так, что она загукала, будто рассерженный филин. — Я лучше заплачу жестянщикам, чтобы они это барахло отсюда вынесли.

— Вы есть глупец, герр барон, — укоризненно покачал головой Фогельзанг. — Вы есть молод и потому много глуп. Вы знать, какой сейчас есть век? Двадцатый, герр барон, если вы не знать. Я учиться вся моя жизнь. Герр барон Робер платить мне много деньги. Герр барон Антуан платить много деньги, когда не забывать. Я показать вам замок, герр барон. Вы много радоваться.

До полудня под непрерывный дребезжащий тенорок я обходил залу за залой и много радовался. В библиотеке по стенам висели провода и что-то жужжало из отдушин под потолком. В обеденной застыл у стены приземистый агрегат, из которого торчали по сторонам трубы, словно из плохо ощипанного ежа иглы. Старик, беспощадно перевирая слова, объяснил, что агрегат называется механизмусом, и внутри этого механизмуса имеются лампы, поэтому, когда он подаёт на стол, вокруг всё сверкает и становится очень красиво. На кухне от нагромождения труб, проводов и шестерней попросту рябило в глазах. Лишь оружейная почти не изменилась, если не считать врезанного в стенную нишу и оплетённого проводами уродства с множеством отростков по бокам. Уродство походило на лохматого осьминога, но старик назвал его катушкой и объяснил, что на этой катушке, мол, всё и держится, потому что электричества за просто так не бывает, и механизмусы хорошо работают, когда в катушке много энергетической силы, а когда мало — работают кое-как.

Развешанные по стенам доспехи и оружие на время примирили меня со старым брюзгой. Алебарды, копья, мечи, арбалеты, шпаги, мушкеты, которыми владели мои предки, латы и шлемы, которые они носили, с детства внушали мне трепет — я кожей ощущал сопричастность тому, что происходило столетия назад. Бережно касаясь пальцами рукоятей, лезвий и гард, я двинулся вдоль стены и остановился у створчатого окна, где на своём обычном месте стоял скелет. Кому принадлежал скелет при жизни, было неизвестно — мечтающий выучиться на врача Антуан выклянчил его у знакомого гробовщика, когда я был ещё ребёнком. Назвал Антуан своё приобретение Жальером, так что отец, поначалу впавший при виде скелета в нешуточный гнев, расхохотался и позволил его оставить.

— Привет, Жальер, — поздоровался я и, как частенько проделывал в юности, пожал скелету костлявое запястье. — Как дела?

Жальер не ответил, и я, сопровождаемый неумолкающим стариком, спустился в сад. Электричество добралось и досюда — у ворот урчал, скрежетал и булькал отвратного вида котёл, из подвалов ему вторило утробное уханье, словно там поселилось привидение. С десяток механизмусов, натужно скрипя, ползали вдоль ограды, то и дело спотыкаясь, останавливаясь, вздрагивая и перемигиваясь гнойного цвета вспышками.

— Они есть сторожить, — гордо тыча в механизмусы пальцем, пояснил старик. — Много надёжно, очень много. Вор не входить. Разбойник не входить. Убийца…

Он внезапно осёкся и смолк. Походило на то, что убийц сверхнадёжные сторожа остановить не сумели. Или не захотели, подумал я, борясь с желанием наградить старика добрым пинком под зад.

До вечера я знакомился с приходящей прислугой, которая за восемь лет успела полностью смениться. Герра Фогельзанга и его творения камердинер, кухарка, садовник, конюх и горничная дружно ненавидели. Разве что экономка мадам Леду к нововведениям относилась терпимо и лишь поджимала губы, глядя на вездесущих механизмусов.

На следующее утро мы с мадам Леду заперлись в библиотеке и принялись разбирать бумаги. Со слов экономки выходило, что я унаследовал весьма значительное состояние в акрах, франках, закладных, векселях и процентах. Вскорости я во всей этой галиматье изрядно запутался, а потом и вовсе взбесился от непрерывной череды цифр. Тогда я грохнул кулаком по столу, выпроводил мадам вон и решил никогда впредь не прикасаться к бумагам, если не будет на то крайней необходимости.