Зеркало для героев - Гелприн Майк - Страница 21

Через час ее ударило током уже четыре раза, она хромала, правая рука не слушалась, глаза слезились от безжалостно яркого солнца. Во рту был вкус меди.

— Опять синяя клетка!

загадка каменного тигра

Воздухом дышит, что было живым — пожирает.

Трудно родиться ему, а напившись воды — умирает.

отгадка Сонаи

Огонь.

цифра

5

— Последняя цифра, Сонаи, — сказал голос Ваджарата. — Я рассчитал лабиринт. Ты отгадала все загадки. Молодец, девочка моя. Молодец.

Сонаи ступила на широкую ступень у арки дворца. Ухватилась за резной камень, чтобы не упасть, прижалась к нему горячим лбом, тяжело дыша.

— Спасибо, — сказала она тихо. — За все тебе спасибо, мой хороший.

Никто не ответил. Сонаи обернулась — не было ни Ваджарата, ни каменных квадратов, ни двора, окруженного высокими белыми стенами. Прямо у ступени стояло море, вода чуть рябила, в глубине виднелись камни разного размера, все сплошь тигровый глаз.

Хромая и морщась, Сонаи вошла во дворец.

Под потолком тронного зала летали птицы, высокие колонны были покрыты изысканной резьбой — звери, люди, планеты, созвездия, цветы, рыбы и космические корабли.

Гранит пола был нежного светло-серого оттенка, геолог Шестнадцатой колониальной экспедиции Сонаи знала — это значит, что в камне преобладает плагиоклаз, а полевого шпата почти совсем нет.

Она добралась до середины зала и усмехнулась — низкий трон был полностью вырезан из фиолетового топаза. Сонаи села, положила уставшие руки на подлокотники.

— Я пришла, Алияр, — сказала она. — Пришла за тобой.

И она положила в рот и проглотила последний камень, самый драгоценный, цвета ее глаз.

Они сидели вокруг большого овального стола, все сорок пять выживших после столкновения с астероидом членов экипажа. Капитан Фатимата, месяц назад — первый лейтенант, мрачно смотрела на заживающую культю своей правой руки, ее черная кожа блестела от пота.

— Какой у нас выбор? — спросила она. — Я бы сама легла и подключилась. Но в гребаной капсуле второго навигатора выставлена гребаная биометрия, а настройки не поменять, пока гребаный Алияр намертво сцеплен с гребаной Махиной. Поэтому пойти в тот гребаный мир за Алияром может только один из вас восьми, — она повела культей, очерчивая группу напротив.

— Я пас, — быстро сказал Джеймс, техник. — Ты, кэп, не представляешь, каково там. Рождаешься бестолковым. Память не удержать, все на куски распадается. Живешь там, живешь, годам к тридцати только вспоминать начинаешь. А у Алияра там — пятнадцать степеней защиты. А память ускользает… В первый раз, помните, я девяносто три часа в капсуле провел? Я за это время прожил семьдесят пять лет, каждый день помню, и смерть от разрыва сердца помню хорошо. Оно у меня и здесь теперь побаливает.

— Все с твоим сердцем нормально, — отмахнулся врач Илья. — Я же тебе диагностику прогнал.

— А психосоматика? — не унимался Джеймс.

Фатимата вздохнула.

— У нас все меньше времени. Резерва систем хватит еще на две недели, потом ситуация из критической станет безнадежной. Майк?

Майк, биохимик, покачал головой.

— В прошлый раз мне за украденную лошадь руки по локоть отрубили и сбросили с пирса в море. Там у них такие… типа акул… Видите, руки теперь трясутся? Алияр все Шекспира цитирует, а в подсознании — совсем средневековый.

— Шекспир тоже средневековый, — отмахнулась Фатимата.

— Если соблюдать правила мира и быть в нем хорошим, добрым человеком, ничего такого не случится, — тихо сказала Сонаи.

Джеймс покачал головой, Майк хмыкнул.

— Ты, Сонаи, диснеевских сказок насмотрелась. Или болливудских фильмов. Запеваешь песню, к тебе выбегают зайчики, слонята, триста человек подтанцовки. И все в мире исправляется силою добра.

— Ты была нестабильна после… Ваджарата, — сказала капитан, глядя Сонаи в глаза. — Но времени все меньше, Сонаи. Если ты готова попробовать — пойдем, прямо сейчас.

Крыша над ложем Алияра разрушилась сотни лет назад. В дыры хлестал дождь, светило солнце, залетали птицы и насекомые. В углу комнаты пустело старое осиное гнездо, в пыли тут и там виднелась скорлупа ласточкиных яиц.

Сонаи шагнула к возвышению, на котором неподвижно лежал спящий человек.

— Алияр, — сказала Сонаи, — Алияр, я пришла за тобой. Мне пришлось прожить тридцать пять лет и заново собрать себя, чтобы прийти за тобой…

— Алияр, — сказала Сонаи, — Я понимаю, почему ты не просыпаешься, Алияр. Ты знаешь, что совершил ошибку и что из-за этого случилось. Знаешь, сколько людей погибло, и кто. Знаешь, что, открыв глаза, ты должен будешь начать с этим жить, посмотреть в глаза тем, кто остался…

— Ты нужен нам, очень нужен, Алияр, — сказала Сонаи. — Шестьсот пятьдесят четыре человека в криосне никогда не проснутся, если не проснешься ты. Не увидят восход над Гамлетом. «Быть или не быть», Алияр. У них кончается время, а планета уже так близко, рукой подать…

Сонаи склонилась над Алияром. Его смуглое лицо было истощено, черты заострились. Из-под закрытых век сочились медленные слезы.

— Я прощаю тебя, Алияр, — сказала Сонаи. — За себя, за Ваджарата, за живых и за мертвых, за спящих и проснувшихся. Отпусти свою вину, Алияр.

Она нежно провела рукой по его лицу, взяла за волосы, запрокинула его голову и поцеловала в запекшиеся губы.

Они пахли пустыней, морем, солнечным ветром в серебряных парусах, смертью, горящим пластиком, космической пылью и слезами.

Губы дрогнули, отвечая.

Алияр проснулся.

Молча, рука об руку, Сонаи и Алияр вышли на балкон башни.

Мир лежал перед ними — огромный, но полностью видимый, как будто дворец стоял на дне гигантской чаши, а на ее уходящих вверх стенках вылеплены были равнины, горы, реки, города, бескрайние океаны. Устремив взгляд в любую точку, сколь угодно далеко, можно было ее отчетливо увидеть, словно место это приближалось к дворцу.

Сонаи видела, что все обитатели мира остановились и смотрят сейчас на них.

Из глубины Внешнего моря всплыли русалки — от самых маленьких до огромных — и их королева, прекрасная лицом и грудью, размером с синего кита. В ее короне сияла белая жемчужина, зеленые глаза смотрели требовательно, по щекам струились слезы.

Из шахт вышли коренастые чернокожие гномы, они стояли плечом к плечу. Некоторые держали в руках тяжелые самоцветы, еще не сияющие, не очищенные от породы.

Подняв морды вверх, в лесах и на равнинах покорно ждали звери — лисы, медведи, олени с россыпью солнечных пятен на шкуре, красные белки со светящимимся глазами, лохматые мамонты с мощными бивнями, вараны с радужной чешуей и серые крокодилы с умным и недобрым взглядом.

Люди. Все люди мира смотрели на них — молча, уронив руки, медленно дыша. Взрослые и маленькие, в городах, деревнях, поселках, хижинах в горах, больные и здоровые, очень счастливые и ужасно несчастные — все они ждали, как решится судьба мира. Сотни тысяч сознаний, воспоминаний, надежд.

Сонаи увидела маму — она обнимала за плечи все еще не родившую Немали, та поддерживала живот обеими руками. Слепые глаза Решми, затянутые белесой пленкой катаракты, смотрели прямо в душу Сонаи.

— Хороший получился мир, — сказал Алияр и взял Сонаи за руку. — Живой. Жаль его. Жаль, что он спонтанно возник из нашей катастрофы и будущего у него нет…

— Возможно, наш мир тоже возник из катастрофы, — задумчиво пробормотала Сонаи. — И вселенная начала расширяться, в ней пошло время и материя собралась в планеты. А потом зародилась жизнь и существа стали пожирать и любить друг друга. Обрели разум. Люди научились смеяться и плакать, откопали кости динозавров и постигли шесть доказательств бытия Творца…

— Семь, — поправил Алияр.

— Без разницы. А потом в том мире родились мы… Что если творец нашего мире тоже однажды проснется и перестанет видеть его во сне? Окинет взглядом, пожмет плечами: «жалко», и шагнет обратно в свой, который тоже кому-то снится?