Государево дело (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 27

– Купи, так и попробуешь, – ухмыльнулся торгаш.

– Видать, не сладкий, – с понимающим видом отозвался княжич.

– Коли денег нет, так всё равно, что солёный.

– Ну и ладно, в другую лавку пойдем.

– Ступайте, коль охота ноги бить. Все одно, лучше нашего товару во всей Москве не сыскать! А ежели покупать ничего не хотите, так и ступайте отсюда.

– Ладно, – сдался княжич. – Никишка, доставай деньги!

– А сколько стоит? – поинтересовался тот, доставая из-за пазухи монетку, полученную от Петра.

– Пятиалтынный[41] за гривну.

– Сколько?! – задохнулся от такой несуразной суммы школяр.

– Да он легкий, – принялся уговаривать убедившийся в их платежеспособности продавец. – На копейку шесть золотников[42] выйдет. Хватит налопаться от пуза!

– Шесть с половиной, – поправил его Никишка.

– Чего?

– Я говорю, почти шесть с половиной золотников на копейку должно получиться!

– Ишь ты, – сдвинул брови приказчик, и раскрыл было рот, чтобы выругаться, то тут же согнулся в поклоне.

– Что тут у вас? – строго спросил только что вошедший мужчина, невысокого роста, одетый в богатую шубу поверх стрелецкого кафтана.

– Да вот, Анисим Савич, – заюлил торговец. – Школяры за рахат-лукум торгуются.

– Это что же, за школяры такие? – удивился Пушкарев и воскликнул, переведя взгляд на мальчишек. – Ба, Иван Дмитриевич пожаловали!

– И вам здравствуйте, – учтиво поклонился княжич, а следом за ним его примеру последовал Никишка.

– Какими судьбами к нам?

– Да вот, товарища хотел рахат-лукумом угостить.

– Что же дело хорошее, – отозвался стрелецкий голова и, повернувшись к приказчику с не предвещающей ничего доброго улыбкой, приказал: – ну-ка заверни для княжича Пожарского пару гривенок лучших сладостей!

– Пожарского! – ахнул работник и сломя голову кинулся выполнять.

– Вот извольте, Иван Дмитриевич, – ухмыльнулся Анисим. – Кланяйтесь батюшке. Он, кстати, знает, где вы?

– Да мы просто гуляли…

– Да кто же спорит, где же вам ещё гулять, молодым неженатым!

– Так мы пойдем?

– Ступайте с Богом.

Оказавшись на улице мальчишки пригорюнились. Никишка оттого, что не сумел выполнить порученного, а Ванька, боясь, что стрелецкий голова может рассказать обо всем отцу.

– На, попробуй, – протянул Пожарский приятелю кусочек рахат-лукума.

– Скусно, – отозвался тот, когда прожевал. – Чего делать-то будем?

– А что тут сделаешь, – пожал плечами друг. – Жуй, пока до розог дело не дошло.

– Эй, где вы? – раздался откуда-то сверху звонкий голос.

Удивленный Анненков обернулся на него и увидел, что с тына на них, улыбаясь, смотрит девушка в красивой шапочке отороченной беличьим мехом.

– Здравствуй Маша, – поприветствовал её младший Пожарский.

– Привет, Ванечка. Небось, опять письмо принес, да батюшке попался?

– Нет, сегодня Никишка письмоносец.

– Это кто же такой?

– Я это, – насупился школяр.

– Ну, раз принес, давай.

– Не отдам!

– Не больно-то и хотелось, – сделала равнодушный вид Машка.

– Ты чего? – изумился Ванька, такой несговорчивости товарища. – Это же она…

– Нет. Петр Дмитриевич сказал, что надо отдать девице, краше которой на всей Руси нету.

– Что так и сказал? – заинтересовано спросила сверху Пушкарева.

– Слово в слово!

– Так, что же не отдаешь?

– А ты тут при чём?

– Знаешь что! – возмутилась от подобной наглости девушка. – Я вот сейчас как спущусь, да как надеру уши то!

– Сперва догони.

– И догоню!

Неизвестно долго бы они еще препирались, но тут Марию стали звать, и она попросила уже почти жалобно:

– Ну чего ты, отдай письмо!

– Ладно, – сжалился Никишка и попробовал подкинуть цидулку.

Однако та была легкой и затея не удалась. Тогда Маша расплела ленту и спустила её конец вниз, после чего мальчишки привязали к ней драгоценное послание, и через секунду она держала его в руках.

– Спасибо!

– Не за что, – отозвались школяры и побежали домой.

Анисим Пушкарев, пристально наблюдавший за всем происходящим из открытого окошка, только покачал головой и отвернулся.

– Опять Маша куда-то запропала, – пожаловалась ему жена. – Зову её зову… Совсем от рук отбилась!

– А ты ищи получше, – ухмыльнулся тот в ответ.

– Уже бы посватал кто, – продолжала Авдотья. – Да только кто же на такую егозу позарится. Ох, разбаловал её государь, никакого сладу с ней нет. Ну мыслимое ли дело девке грамоту знать, да говор немецкий!

– Государь знает что делать! – строгим голосом прервал её причитания Анисим. – К тому же, они царицей Катариной обещались о приданом позаботится. Как ни крути, кругом прибыток!

– Правда? – недоверчиво переспросила женщина.

– Вот тебе крест!

– Хорошо бы они ей жениха доброго сыскали. Дворянина какого, или стряпчего, – замечталась мать. – Что бы жалованье и оклад поместный. А лучше вотчина.

– Как знать, – покачал головой стрелецкий голова. – Может твой зять ещё и боярскую шапку носить будет!

– Ой, лишенько, – испугалась Авдотья. – Грех и мечтать о таком!

– Ничто. Греха бояться – детей не родить. А у нас, слава богу, уже трое помимо Глаши с Марьюшкой.

Грицко с трудом открыл глаза и попытался осмотреться. Всё вокруг расплывалось, да к тому же было темно, но он упорно вглядывался и пришел к выводу, что лежит в какой-то темной горнице. В воздухе ощутимо пахло ладаном, но на райские кущи, окружающая его обстановка, честно говоря, походила мало. К тому же, казак не обманывался на свой счет и понимал, что попасть в рай у него шансов не так много. Разве что погибнет в бою с татарами, отбивая полон. Тогда, может быть, Господь и сжалится над его заблудшей душой и помилует.

«Блаженны положившие душу за други своя» – это было тем немногим, что осталось в его голове после учения.

– Очнулся? – тихо спросил непонятно откуда возникший старец с длинной седой бородой.

– Где я? – еле слышно отозвался запорожец.

– В обители.

«Ну, конечно, монастырь!» – сообразил Грицко, но вслух попросил пить.

Инок тут же подал ему корец необычайно вкусной воды, и живительная влага буквально оросила иссохшее горло.

– Господь избавил тебя от греха смертоубийства, – наставительным голосом продолжил монах. – И жизни не лишил за намеренье. Видать, нужен ты ему зачем-то. А посему, чадо, задумайся о душе своей. Покайся в грехах, да молись искренно, тогда, глядишь, и спасешь душу свою…

– Он жив?

– Кто?

– Ну, тот князь, с которым я бился.

– Я же говорю, помиловал тя Господь!

– Хорошо.

– Вот и я говорю, – обрадовался старец. – Хорошо, что Спаситель не дал тебе согрешить.

– А где он?

– Кто, князь Щербатов? Так в Москве. Слышно к свадьбе готовится.

– Хорошо, – повторил казак, подумав про себя – «Значит, я смогу ещё до него добраться!»

Свадьбы Никиты Вельяминова с княжной Марьей Долгоруковой и князя Дмитрия Щербатова с Аленой Вельяминовой играли в один день. Венчались они тоже вместе с церкви Пресвятой Богородицы, которую, к слову, построил мой ближник, исполняя обет, данный в плену. Потом было катание на санях по всей Москве, песни и пляски, пушечная пальба и, наконец, свадебный пир. Во всем этом самое деятельное участие принимали мы с Катариной. Ей, вообще, было всё интересно, поскольку русских свадеб она никогда не видела, а мне, Никита, как ни как, был другом, почти что братом.

За столом нам, как водится, отвели самые лучшие места, то есть в центре стола, а молодых устроили по обе стороны от нас, и как-то так получилось, что Алёну усадили рядом со мной. И, может быть в первый раз, дрогнуло мое сердце… Она была так близко от меня, что я слышал её дыхание из под тончайшего покрывала. Моя рука почти что чувствовала тепло её руки. До этой минуты я был уверен, что все мои чувства давно в прошлом и ничто не сможет поколебать мой покой.