Кровь и Серебро (СИ) - Плотникова Александра - Страница 22

Чем кончится история, знали все. Но одобрительно слушали, предвкушая развязку.

— Многочисленны были подвиги Братьев по оружию, славны победы. Но та из них величайшей зовется, в которой Сердце Тьмы обретено было людьми и сокрыто, дабы более никогда род людской не тревожили демоны ночи!

И случилось то под славным городом Уштенхаймом зимою лютой, когда деревья трещали от мороза. Призвали люди рыцарей на помощь, дабы те избавили их от великого зла, жившего в башне и творившего черное, кровавое колдовство. Многие пытались до них, но все с позором бежали прочь, гонимые великим ужасом, что насылало на них Древнее Зло. Явились Братья к Магистру Ордена, испросили благословения на дело праведное. Не отказал им Старец, дал посох свой и напутствие чарам не поддаваться.

Долго добирались они. Не давало им Зло подойти к себе. То бурю нашлет такую, что вековые деревья с корнем выворачивает, то тварей лесных жутких, то мороки лукавые. Но одолели Братья все преграды, справились со всеми напастями и добрались до убежища Зла, где на вершине самой высокой башни таился демон поднебесный, не ждущий расправы. Страшны были стены той башни снаружи и изнутри, кровью запятнаны, и в чашах, и в фонтанах плескалась кровь, и даже бассейн для омовения полон был кровью невинных!

«Это ж сколько народу надо было укокошить для такой кровищи, да еще постоянно свежей… Вот же остолоп, врет и не краснеет!»

Струны захлебывались трагизмом.

— Вызвали Братья чудище на бой до смерти, на честный поединок! И скрестил Разиель свой светлый клинок с клинком кровавым, и сталь звенела о сталь, но нет чести у порождения Тьмы! Уловками хитрыми да магией скверной одерживал верх мерзкий Янос Одрон. И понял рыцарь — смерть его пришла! И воззвали тогда Братья к последней надежде своей, к посоху, Старцем данному!

Живописания сражения Каин даже не слушал, занятый ужином. Этих подробностей всегда было валом, и все до одной звучали полнейшим бредом. Благодарные слушатели под выпивку съедят, не подавятся. Ни одно слово не звучало правдой. И при этом все всегда заканчивалось одним и тем же.

— Пал на колени обессиленный сиянием посоха враг! И ударил Разиель ему прямо в грудь, и вырвал нечестивое Сердце Тьмы. Трепетало оно в руке, все еще живое, источая черную кровь. И не решились рыцари раздавить его или скормить псам — отвезли в Цитадель, дабы преподнести в дар своему главе. Забрали они и меч кровавый. Но настигло героев зло…

«Да, жизнь вообще несправедливая штука… Она, говорят, заканчивается».

— Демон явился в сердце Ордена, дух мести с ликом чернее ночи… Каждого из героев находил он, каждый находил свою гибель в его взгляде, каждый падал от меча кровавого. И был последним Разиель. И бились они день и ночь, не зная усталости, и никто не смел вмешаться в тот бой, ибо грохотали молнии, и сам мир сотрясался в схватке Света и Тьмы! Но пал воин, ибо был всего лишь человеком, и силы его закончились. И исчез демон, как не было — проклятье Меча и Сердца забрало тех, кто спас людей от зла и уснуло навеки.

«…Ты еще загни про скорбь по героям!»

— С величайшими почестями погребли их в часовне под Цитаделью, и по сей день чтят люди память тех, кто одолел великую Тьму!

Менестрель умолк и надолго присосался к кружке с пивом. Народ за столами одобрительно шумел, кидал ему мелкие монетки, требовал еще… Дело было далеко за полночь, уж и первые петухи орали. Каин покинул пир, отговорившись многими делами с утра. Тянуть со свадьбой никто не собирался, подготовки много.

Но кто ж тогда знал, что через две недели нападение стаи волколаков прервет эти планы и сделает Каина единственным графом де Крейдемаар?..

[1] Отсылка к романам «Канон Смерти» и «Канон Равновесия»

[2]Котарди (cotardie, cotehardie) — узкая, облегающая фигуру верхняя одежда, распространённая в средневековой Европе XIV — начале XV веков. Женское котарди было узким до середины бёдер, расширялось книзу. В юбке часто были разрезы, служившие карманами.

[3] Шоссы — средневековый аналог мужских штанов, состоявший из двух отдельных частей, позднее стали сшиваться между собой.

Мой путь лежал все дальше на север. Я проезжал небольшие городки и деревни, замки местных лордов и фермы. Нигде мне не встречались знамена с королевским золотым львом, и я даже задумывался, а есть ли еще тот король. Каждый был сам за себя, каждый выживал как мог — и я в том числе.

Я прислушивался в надежде найти сородичей, но тщетно, в этих краях иных вампиров кроме меня не было. Ну или они прятались слишком хорошо. А вот охотничьи отряды, без «работы» превратившиеся в простых мародеров и отморозков, попадались частенько. Я охотился на них почти безнаказанно, оказывая немалую услугу торговцам и путникам. Сворачивал по дороге к некрополям и прочим руинам в поисках чего-то поинтереснее старых костей, но увы — ни артефактов, ни книг, куда больше интересовавших меня, не попадалось. Я все так же довольствовался короткими наймами, разбавлявшими скуку дороги, и откуда-то знал, что мне некуда спешить, что дома меня никто не ждет и не будет ждать — просто некому. Переживать, убиваться? Какой в этом смысл? К чему сожалеть о старой жизни, которая точно так же, как и отцова, закончилась бы в пасти волколака лет через десять. Впереди ждало что-то заманчиво-новое, и я был этому рад.

— Расскажи, что там, за пределами мира? — спросил я как-то в пустоту, подъезжая к городку под названием Нактольм. Я предполагал заглянуть туда за провиантом для коня и быстро покинуть это место.

— Другие миры, — тут же отозвалась Намирэ. — Их множество, и они разные. Какие-то похожи на твой, какие-то нет, а какие-то вообще ни на что не похожи.

— И везде люди?

— Далеко нет. Хотя. старшие говорят, что за последние пару миллиардов лет их действительно стало слишком много. Быстро размножаются и расселяются, а иные демиурги вовсе не знают никаких других разумных видов, потому что сами остаются людьми.

— Разве это не скучно?

— Пожалуй, да. Порой сама природа куда более затейлива, чем некоторые создатели.

— А ты?

— А я стажёр. Ученица своих старших, и этот мир как нельзя лучше подходит для практики.

За ее простыми, вроде бы, словами крылись туманные и непонятные подробности жизни демиургов. Интересно, что сказали бы маги, узнай они, что в них… играют, на них тренируются и оттачивают неведомые навыки? Или, что я собираюсь присоединиться к этой игре, как только узнаю достаточно о ее правилах?

Мортаниус был бы счастлив, я полагаю.

— Сказать начистоту, твой мир не уникален и даже беден — тем, кто рассказывал историю, неинтересны были его условия, его животные и растения. Им нужна была декорация, как в дешёвом бродячем театре, где плохо загримированные актеры не могут справиться без суфлера в кое-как написанной пьесе… Но мир живой тем и отличается — рано или поздно он потребует заполнения дыр.

— Для этого ты и нужна?

— Да. Я не слежу за каждым чихом каждого крестьянина, но моя воля придает миру плотность и прочность. Хотя, его ткань всё ещё пестрит проваламм.

Мне казалось, зыбкая тень неторопливо плывет рядом с лошадью, сцепив пальцы на животе. Солнце садилось в туман, вокруг лежал край мелких речек, проток и озер — еще не болото, но воды слишком много. Порыжевшая, словно покрывшаяся ржавчиной трава на пригорках, облетевшие деревья и кусты, голые поля; урожай уже снят. То и дело осеннюю тишь разбивают протяжные крики перелетных птиц да вой волков, готовых сбиваться в стаи. В деревнях — пора свадеб.

— Покажи их? Другие миры, — попросил я.

И в мой разум тотчас полились образы. Яркие, запоминающиеся, отравляющие душу тоской по несбыточному. Невероятные города из стекла и стали со множеством «людей» и «машин» на улицах, полных света и настолько широких, что разойтись на них могла бы, наверное, целая сотня. Бескрайняя зелень равнин и лесов, полных чуждой, странное, но такой сильной жизни. Древние твердыни размером с целый носготский удел, дворцовые залы, равных которым, я был уверен, не знали здесь, в нашей дыре. Я видел черную пустоту с тысячами ярких колючих звезд и зелено-голубой шар в белых пятнах облаков — мой мир. Я осознал безграничность пустоты и крохотность шара в сравнении с этим и с бесчисленным множеством иных шаров — планет. Где-то внутри поднималась тоскливая злость, подстегнутая пониманием, что все это — там, за пределами скудного «здесь и сейчас», в котором я заперт до тех пор, пока не отыграет чужая блажь. Океан возможностей и тысячи тысяч путей закрыты для меня.