ИЛИ – ИЛИ - Рэнд Айн - Страница 65

• Предыдущая
• 65/154
• Следующая

Голос Франциско рявкнул: «Войдите!» Звук был резкий, рассеянный.

Реардэн открыл дверь и остановился на пороге. На полу в центре комнаты стояла дорогая лампа с атласным абажуром, отбрасывающая круг света на большие листы ватмана. Франциско Д'Анкония без пиджака, с волосами, свисающими на лицо, лежал на полу, опершись на локти, и, кусая кончик карандаша, сосредоточенно смотрел в какую-то точку сложного чертежа. Он не поднял глаз и, казалось, забыл про стук в дверь. Реардэн попытался разглядеть чертеж: это напоминало поперечное сечение расплавленного металла. Он стоял и с удивлением наблюдал; если бы он мог перенести в реальность собственный образ Франциско Д'Анкония, именно это он и увидел бы: молодого целеустремленного труженика, поглощенного трудной задачей.

Минуту спустя Франциско поднял голову. В следующее мгновение он вскочил и посмотрел на Реардэна с недоверчивой улыбкой. Через секунду он поспешно схватил чертежи и отбросил в сторону.

– Я помешал? – спросил Реардэн.

– Пустяки. Входите. – Он счастливо улыбался. Реардэн вдруг понял, что Франциско ждал его прихода как победы, на которую не очень надеялся.

– Чем ты занимался? – спросил Реардэн.

– Так, забавлялся.

– Можно взглянуть?

– Нет. – Франциско ногой отодвинул чертежи в сторону. Реардэн отметил, что если он и сердился на нахальное хозяйское поведение Франциско у него в кабинете, то сейчас сам ведет себя так же, потому что без всяких объяснений пересек комнату и уселся в кресло, как дома.

– Почему ты не пришел продолжить свою речь? – спросил Реардэн.

– Вы блестяще продолжаете без моей помощи. хоть один человек, которому я доверяю, которым могу восхищаться".

Но Реардэн сказал спокойно и очень просто:

– Знаешь, по-моему, единственным настоящим нравственным преступлением человека является попытка создать своими словами или поступками впечатление противоречивости, невероятности и нерациональности и таким образом поколебать понятие о рациональности у своей жертвы. – Единственной личной ноткой был искренний тон, подразумевавший такую же откровенность собеседника.

– Это верно.

– Если я скажу, что ты привел меня именно к этой мысли, ты поможешь мне, ответив на один личный вопрос?

– Попытаюсь.

– Мне не нужно тебе говорить, ты сам знаешь, что ты человек высочайшего ума. Я могу допустить, хотя и не могу признать это правильным, что ты отказываешься использовать свои величайшие дарования в сегодняшнем мире. Но то, что человек делает от отчаяния, не обязательно ключик к разгадке его характера. Я всегда полагал, что настоящим ключиком является то, что человек выбирает в качестве развлечения. И я не могу этого постигнуть. Неважно, отчего ты отрекся и перед чем отступил, но раз ты выбрал жизнь, как ты можешь находить удовольствие, прожигая такую ценную жизнь, как твоя, увиваясь за дешевыми женщинами, пустившись в глупейший разгул?

Франциско смотрел на него с тонкой улыбкой, словно говоря: «Нет? Значит пришел говорить не о себе? А то, что ты так жаждешь говорить обо мне, разве не есть признание твоего беспросветного одиночества?»

Улыбка перешла в мягкую добродушную усмешку, словно в ответе на вопрос Реардэна не было никаких проблем, никакой тайны.

– Есть способ решения подобной проблемы, мистер Реардэн. Проверьте свои исходные положения.

Франциско раскованно опустился на пол, усаживаясь словно для приятной беседы.

– Это ваше личное заключение, что я – человек высочайшего ума?

– Да.

– Вам известно из личных наблюдений, что я растрачиваю свою жизнь на женщин?

– Ты никогда не отрицал этого.

– Не отрицал? Мне стоило больших усилий создать такое впечатление.

– Ты хочешь сказать, что это неправда?

– Я произвожу впечатление человека, терзаемого комплексом неполноценности?

– Боже мой, нет, конечно!

– А только такой человек тратит свою жизнь, ухлестывая за женщинами.

– Что ты хочешь сказать?

– Вы помните, что я сказал о деньгах и о людях, стремящихся поменять местами причину и следствие? О людях, пытающихся подменить разум, отнимая то, что породил разум? Что ж, человек, презирающий себя, поддерживает чувство собственного достоинства сексуальными приключениями, но он не чувствует себя достойным, так как секс не причина, а следствие, способ выражения чувства собственной значимости.

– Что-то я не совсем понимаю.

– Вам никогда не приходило в голову, что это в сущности то же самое? Люди, полагающие, что богатство создается материальными средствами и никак не соотносится с человеческим разумом, по той же самой причине считают, что секс – это физическая способность, не зависящая от их ума, выбора или системы ценностей. Они думают, что тело создает страсть и делает выбор за них – как если бы железная руда по собственному желанию превращалась в рельсы. Говорят, любовь слепа, секс глух к разуму и насмехается над всеми философскими идеями. Но на самом деле сексуальный выбор – это результат коренных убеждений человека. Скажите мне, что человек находит сексуально привлекательным, и я расскажу всю его жизненную философию. Покажите мне женщину, с которой он спит, и я скажу, как он себя оценивает. И какой бы ерундой насчет ценности альтруизма его ни пичкали, секс – самое эгоистичное из всех действий, действие, которое совершается только ради собственного наслаждения. Только попробуйте представить себе половой акт в духе самоотречения и доброхотного даяния – акт, который невозможен в самоунижении, только в самовозвышении, только в уверенности, что тебя желают и что ты этого желания достоин. Это действие заставляет человека обнажить дух, так же как и тело, и признать свое истинное Я мерилом своей ценности. Мужчину всегда притягивает женщина, отражающая его глубочайшее видение себя самого, женщина, завоевание которой позволит ему испытывать – или притворяться, что испытывает, – чувство собственного достоинства. Человек, который уверен в собственной ценности, захочет обладать женщиной высшего типа, женщиной, которую он обожает, самой сильной и самой недоступной, потому что только обладание героиней даст ему чувство удовлетворения. Обладание незамысловатой проституткой не даст ничего. Он не стремится… Что случилось? – спросил Франциско, увидев напряженное лицо Реардэна, выражавшее значительно более сильное чувство, чем интерес к отвлеченной беседе.

• Предыдущая
• 65/154
• Следующая