Александр Матросов (Повесть) - Журба Павел Терентьевич - Страница 25

— «Идем, идем», — недовольно проворчал Сашка, — а уроки ты за меня сделаешь? Очень весело будет, если получу двойки по географии и по истории древнего мира. Завтра спросят, а я еще и не читал.

— Да зачем двойки? У меня выписаны все имена и даты. — Тимошка вытащил из-за пазухи клочок бумаги. — Хватит и этого. Лишь бы начать, а потом кривая вывезет. Пошли. Уроки, понимаешь, не уйдут, а представление кончится.

Сашка заколебался: ему и самому очень хочется попасть в клуб; с ребятами веселей. «Идем», — согласился он.

Они вышли во двор. Из клуба уже доносился веселый шум. Тимошка, задорно присвистнув, от нетерпения завертелся волчком:

— И-ие-эх!.. Побежали скорей!.. — И схватил дружка за руку, чтобы стремглав помчаться к клубу.

Но Сашка вдруг остановился, нахмурился. Ему вспомнились слова Кравчука:

«Если не хочется работать, заставь себя…» И представил себе его укоризненную усмешку: «Эге, не можешь, хлопче…» Сашка озлился на самого себя: «Я ж ему обещал, — и опять слова на ветер. Так есть у меня это упорство или нет? Ведь я уже немного подтянулся, и все стали лучше ко мне относиться. А вчера опять ребята похихикивали, когда схватил двойку по математике и краснел, как рак вареный. Нет, хватит пыхтеть и мямлить на уроках или „плавать“ с Тимошкиными датами. Не буду посмешищем в классе!»

— Я не пойду в клуб, — резко сказал Сашка. — Хватит двойки получать, позориться!

Тимошка рассердился, снова стал доказывать, сколько удовольствий ждет их в клубе, даже пригрозил, что кончится их дружба.

— Ты сухарем стал. С тобой от скуки засохнешь.

— Я и тебе советую заниматься сейчас со мной.

— Это мне страдать тут, когда все веселятся? Да? Надоели мне все указчики. Я веселиться хочу. Понятно тебе? Не сходимся мы с тобой характерами, если ты уже такой дряхлый старик. Найду и других дружков. Сиди, кряхти, а я бегу развлекаться, — выпалил Тимошка и побежал. Он нарочно и обидные слова говорил Сашке, надеясь, что тот все-таки пойдет за ним.

Сашку взорвало. Нет, видно, неисправим этот Тимошка. И как только удалось Кравчуку оторвать его от Клыкова? Было время, когда он, Сашка, Тимошка и Скуловорот изощрялись в классе, кто остроумнее нагрубит старой учительнице — Лидии Власьевне. Сам он, Сашка, до того было вошел в глупую роль отчаянного парня-ухаря, что учительница, входя в класс, косилась на него выжидательно, какой он «номер выкинет». А когда он стал посерьезнее, Скуловорот так и потешался над ним: «Думали, он отчаянный парень-ухарь, а он мокрица…» Что ж, если Тимошку интересует такая дружба, то Сашке она теперь не нужна.

Матросов снова склонился над учебником истории древнего мира. Но слова, строчки бежали мимо его сознания. Он почти ничего не понимал, невольно думая о соблазнительном веселье в клубе: представлял себе Еремина, изображающего медведя, Виктора Чайку. Какую песню он там еще нашел? Как хочется побыть там! А уроки подготовить можно бы и после клубных занятий. Все равно он зря теряет время — читает, и ничего в голову не лезет.

Он с отчаянием захлопнул учебник и встал. И нечего было ссориться с Тимошкой. А то он по глупости, и правда, опять переметнется к Скуловороту.

Но у двери он снова спохватился. «Да кто же я — человек или муха? Ну, просто размазня какая-то. Не буду больше думать о клубе, не буду! На своем поставлю».

Он отгонял посторонние, назойливые мысли, и все в книге стало понятнее. А скоро он так увлекся, что и совсем позабыл о клубе.

Из мглы веков перед его воображением вставали судьбы народов, выдающихся людей. Вот несметные сокровища египетских фараонов. Вот измученные жестокостью хозяев и голодом бесправные рабы и крестьяне восстают против своих угнетателей, громят царские чертоги. Но рабы не умеют и не могут устроить свою жизнь, отстоять свободу, — их снова заковывают в цепи. Вот возникают и потом гибнут целые государства: Египет, Ассирия, Вавилон…

Увлекшись, Матросов читал страницу за страницей, и перед ним все шире открывались жизнь и борьба народов. Он уже постиг прелесть познания, когда каждая страница книги, каждый час, каждый день открывали перед ним что-нибудь новое, волнующе интересное, и все больше овладевала им жажда знаний. Теперь ему не терпелось скорее узнать, как в древности жили люди Индии, Китая, Греции. Хотелось почитать и поэмы — «Илиада» и «Одиссея», о которых рассказано в учебнике. Он читал, задумывался: «Ой, как прав был дед Макар, когда говорил, что на земле было людей много, как песку морского; жили они, боролись за свое счастье, умирали, но никто из них не знал настоящего счастья, доступного только советскому человеку!» Сашка нетерпеливо, забегая вперед, перелистывал учебник, искал наиболее интересные места и снова с жадностью впивался глазами в книгу.

Когда в коридоре зашумели ребята, возвращаясь из клуба, он читал уже о восстании Спартака. Услышав шум, Сашка вздохнул с сожалением, что не побывал в клубе, но тотчас же успокоился, решив, что и он не зря просидел тут. Скоро стало тихо. Видно, все спать улеглись. Он продолжал читать.

Учительница Лидия Власьевна за полночь увидела свет в ленинской комнате. Она вошла туда и удивилась: Матросов, положив голову на раскрытый учебник, спал сидя.

Она часто помогала Матросову. Порой, одолевая трудности учебы, он отчаивался и терял веру в свои силы. Лидия Власьевна всегда умела найти нужное слово, чтобы подбодрить павшего духом ученика, вновь и вновь зажечь его сердце страстью к знанию. Она любила детей всем сердцем своим. Но любовь ее была требовательна, взыскательна.

И теперь, заглянув в учебник, Лидия Власьевна недовольно нахмурилась:

— Почему спишь на книге, а не на подушке? — спросила она, когда Матросов, проснувшись, виновато взглянул на нее.

— Уроки готовлю.

— Подготовил?

— Ой, нет, — спохватился он, — не успел еще по географии широту и долготу… а по русскому — суффиксы.

— Нельзя так бессистемно заниматься, — строго сказала Лидия Власьевна. — Уроки не подготовил, а уже читаешь то, что в следующем классе проходят. Да еще в неположенное, ночное время.

Он с отчаянием махнул рукой.

— Ничего у меня не получается. Совладать не могу с собой. Вот зачитался, а времени не рассчитал. Да еще уснул.

Учительница подбодрила его:

— Зря так говоришь. Ты уже многого добился. Но еще не умеешь разумно распределять свое время и силы. Ладно, иди спать.

Он ушел, недовольный собой: учительница, видно, плохо теперь подумает о нем.

Тем больше он был удивлен, когда на следующий день Лидия Власьевна на собрании класса предложила избрать его классным организатором. И совсем растерялся, когда ребята заспорили: достоин ли он избрания.

— Он задира! — говорили одни.

— Зато всю правду в глаза говорит, — возражали другие.

— Уж очень горяч, как спичка вспыхивает.

— И язычок у него больно острый, как перец.

— Выдержки нет. Вечно с кулаками ходит.

— Да ведь это, ребята, раньше с ним было. Теперь посмирнел.

— Зато с двойками дружит! Получше его есть!

Тут показалась огненно-рыжая голова поднявшегося Тимошки Щукина. Он энергично взмахнул рукой, точно ловил муху:

— Так тоже нельзя, ребята. «Двойки»! Не больно зарекайтесь. Двойка, как блоха, к любому заскочит.

Ребята засмеялись.

— Будешь знать предмет, — не заскочит.

— Чего спорить? Матросов старается во всем. Он и товарищ верный, и в цехе работает хорошо, и по учебе в школе многих обгоняет.

Матросов краснел, ерзал, поеживался. Ох, как неприятно, когда на собрании во всеуслышание говорят о твоих недостатках, да еще при учительнице! Даже выступление Тимошки в его защиту больше огорчило Сашку, чем обрадовало: похвала не уважаемого людьми человека — хуже хулы.

Матросов с нетерпением ждал, что скажет Лидия Власьевна. Конечно, теперь она тоже будет против его кандидатуры. Еще бы, — столько наговорили плохого о нем! А ведь если честно подумать, — ребята говорили правду. Ну, может, несколько и преувеличивали (кое в чем он действительно подтянулся).