Александр Матросов (Повесть) - Журба Павел Терентьевич - Страница 11

— Больно нужна мне твоя мазня! Детские забавы! — и повернулся к гармонисту.

Виктор Чайка играл на баяне и с улыбкой смотрел на ребят счастливыми глазами, как бы спрашивая: да понимают ли они всю прелесть звучания песни?! Смотрел он и на Сашку, на расстегнутый и лихо откинутый ворот его черной сатиновой рубахи, из-под которой выглядывала полосатая матросская тельняшка. Вызывающий вид его будто говорил: наплевать мне на вашу аккуратность! Но Виктору приятно, что Сашка так внимательно слушает музыку. Вот глаза их встретились, и Чайка, перестав играть, подмигнул:

— Будь как дома, парень. Что стенку подпираешь? Ближе сюда иди!

Сашка ничего не ответил.

Чайка, тряхнув чубом, припал щекой к баяну и снова заиграл, подпевая:

«Да ведь это же любимая моя! — подумал Сашка. — Откуда он знает про это?» — И опять заслушался, склонив голову.

Вдруг раздался пронзительный свист. У двери появился высокий толстый парень с маленькими медвежьими глазками и вызывающей ухмылкой на широком рябом лице.

На него гневно зашумели ребята:

— Не мешай, Клыков! Не свисти!

Клыков, подняв кулак, пробасил:

— А ну дорогу! Графу Скуловороту.

Вперед выступил Виктор Чайка, тряхнул белявым чубчиком:

— Ну, ты, осколок старого мира, воспринимай культуру без мордобоя и свиста.

Все засмеялись. Видно, совсем не в почете здесь это чучело, именующее себя графом Скуловоротом. Но «граф» засопел и принял гневно-высокомерный вид.

— Нужна мне твоя культура, как шлея кобыле! Я сам из любого осколков наломаю. Граф Скуловорот еще никого не боялся. Верно, Жак Паганель?

— Верно, мы такие! — пропищал худенький рыжеволосый паренек, забежав вперед и заискивающе хихикая.

«Тимошка!..»

Сашка остолбенел от изумления, узнав своего прежнего дружка и спутника. Но ему было неприятно, что Тимошка так юлил перед Клыковым. Стоило ли из-за него так терзаться, когда потерял его?

А Тимошка уже бежал к нему:

— Сашка, друг, ты меня не признал? Вот здорово, что мы встретились! — И сразу спросил о том, что больше всего, видно, волновало его: — Нравится тебе в этой богадельне?

— Как в могиле, — поморщился Сашка.

— Вот здорово! — обрадовался Тимошка и, отчаянно прищурив один глаз, быстро и загадочно зашептал ему в ухо: — Значит, скоро улетим…

Он позвал:

— Эй, граф Скуловорот, сюда!

Клыков важно, вперевалку подошел к ним и до хруста сжал Сашкину руку.

— Терпи, — мрачно ухмыльнулся Игнат Клыков. — Железные тюремные решетки и ломы гну этими руками. И не родился еще на свет человек, кого б я боялся.

Тимошка опять заискивающе хихикнул:

— Он такой! Страшенная сила. Никого и ничего не боится. С ним можно хоть на край света… А ты, Сашка, как попал сюда?

Они отошли в угол.

Тимошка тряхнул своей огненно-рыжей головой и опять таинственно подмигнул Сашке:

— Так вот мы с ним все и обдумали… Подговорим еще с десяток хлопцев — и улетим, как те журавлики. — И руками, как крыльями, помахал: — Кур-лы, кур-лы… К Алмазной горе или на Амур, на Камчатку или куда захотим полетим…

Сашка вспомнил, как он сам с завистливой тоской смотрел на улетающих журавлей. Ну, просто думы его разгадал Тимошка. Что же тут еще раздумывать? Конечно, хорошо, что у него нашлись единомышленники.

Сашка уже не чувствовал себя таким одиноким. Не надо больше ему унижаться перед ненавистным зазнайкой Брызгиным и терпеть насмешки ребят.

— Ладно, попробуем… А то меня одного тут совсем загрызли.

Про себя Матросов решил: он будет у них вожаком, потому что Клыков малограмотен, явно глуповат, хотя и чрезмерно самоуверен, как и все неумные люди. А слабосильный, безвольный Тимошка и прежде шел у Сашки на поводу.

Заговорщики пожали друг другу руки.

— Значит, дружба и тайна.

— Башку отвинчу тому, кто тайну нарушит. Слово графа Скуловорота — кремень!

Они вышли из клуба.

Днем в школе и в цехе он был рассеян, отвечал невпопад, ребят сторонился, грубил, из-за пустяка лез в драку.

В цехе не хотел приступать к работе. Когда подошел к нему мастер, он с залихватским видом сидел на верстаке и посвистывал.

— Ну-с, первую операцию освоил? — спросил мастер. — Да, — небрежно буркнул Матросов. Смешной старик! Зачем теперь ему, Сашке, эти нелепые упражнения?

— Так-так, — многозначительно сказал мастер, испытующе глядя ему в глаза.

Старик будто видел Матросова насквозь, со всеми его горькими думами и тайными затеями. «Понимаю, что врешь, — тем хуже для тебя. Много на своем веку я таких видел. Знаю вашего брата», — говорил взгляд старика. И Сашка отвернулся.

— Слезь с верстака и стань как следует! — строго сказал мастер. — Почему под ногами и на верстаке мусор? Почему молоток под верстаком валяется? Всякая вещь должна быть положена на свое место, а не брошена. Мне за тебя убирать?

«Придира!» — злобно подумал Сашка, но промолчал.

— Ну что ж, дело красит человека, — подумав, сказал мастер. — Принимайся за следующую операцию, если правда, что первую освоил. Рубка металла зубилом — вертикальная, горизонтальная, по уровню губок тисков.

Мастер обстоятельно объяснил, как это делается. Сашка слушал его с притворным вниманием. Когда мастер ушел, Сашка понял, что почти ничего не усвоил из его объяснений. Ему ведь все это не нужно: он твердо решил бежать отсюда и поработать лишь для отвода глаз.

Поглядев на Чайку, Матросов заметил, что трудится тот с большим увлечением и мастерством. И Сашке тоже захотелось работать без притворства. Но инструмент не слушался его: то зубило соскальзывало, то молоток попадал не по зубилу, а по рукам. Липкая кровь сочилась из пальцев. Матросов, кривясь от боли и все больше ожесточаясь на себя за неловкость, бил и бил молотком то по зубилу, то по рукам.

«Врешь, попаду, попаду!» — упрямо говорил он неподатливому зубилу, морщась от боли.

Но дело не ладилось, и он злился на себя все больше. Видно, и правда, он такой никчемный человек, что ничего путного не умеет делать. И зачем только врал мастеру, что освоил первую операцию? Надо было научиться деревянным молотком попадать в определенную точку, и не отшибал бы теперь себе пальцы. Получается, что он только теперь усваивает первую операцию и так трудно она дается.

Больно ударив себя по пальцу, он бросил это нелепое состязание с самим собой. Часто дыша, швырнул молоток и стал дуть на ссадину и кровоподтеки.

К нему подошел Виктор Чайка.

— Зачем калечить себя? В инвалиды захотел? Сергей Львович объяснял же тебе, как надо делать.

— Придира твой Львович. Ненавижу его! — выпалил Матросов.

— Как сказать: не суди о человеке по первому взгляду. Его бывшие ученики стали директорами заводов, профессорами, лучшими производственниками. Сам он был слесарем-лекальщиком и лет десять назад самоучкой на инженера выучился. Думаешь, это просто? Тут, брат, надо было упорством гору свернуть. Нет, Львовича мы все любим. Знающий, справедливый.

— Не агитируй, — чего пристаешь? Нужны вы мне все, как…

— «Хомут ястребу»? — засмеялся Виктор. — Видишь ли, мне рук твоих жаль. Удар у тебя неточный. Так без пальцев останешься. Ты зря не освоил первую операцию. Наше дело, брат, — большая наука. Тут надо ступеньку за ступенькой, прием за приемом одолевать.

— Чего пристаешь, говорю? — повысил голос Матросов. — Какое тебе дело, как я работаю?

— Наше общее дело, — невозмутимо ответил Чайка. — Дело чести всего цеха.