Не сердите толстяка (СИ) - Соколов Вячеслав Иванович - Страница 17

— Прости, — опускаю голову.

Батя аж подавился словами и принялся удивлённо переводить взгляд: с меня на бабулю, потом на тихонько примостившегося в уголке дядю Сашу, на Васька, лупающего глазёнками, и вновь на меня. Потом как-то так подобрался и прошипел:

— Ты кто?

У меня аж челюсть отвалилась:

— Па, ты чего? — вы бы тоже обалдели, если бы в вашу сторону был направлен почти двухметровый посох с нехилым таким, сантиметров тридцать в длину, лезвием.

— Где мой сын? — батя отодвинул за спину Васька и, крутанув своё оружие со скоростью пропеллера, с угрозой произнёс. — Я тебя сейчас на полоски пошинкую. Ты кто, грязная тварь? Где Тимофей? — и как маханёт своей дубиной перед носом. Если бы не перекувыркнулся назад вместе со стулом, точно бы без носа остался.

— Мать моя ведьма! Батя, ты что, охренел что ли? — встав на ноги, выставил подхваченный с пола стул перед собой.

— Вадик, ты что, обалдел? — вскочившая бабуля грозно нависла над отцом.

А тот, довольно усмехнувшись, взмахнул рукой, пряча посох в кольцо, находящееся на среднем пальце правой руки:

— Реакция в порядке, — и вдруг подмигнул мне: — Я тебя предупреждал, что если ещё раз скажешь, что яблоко от яблони недалеко падает, получишь?

— Но я ничего такого не говорил! — с силой опускаю стул на пол. Дядя Саша аж вздрогнул от громкого звука.

— Но ведь собирался? — отец явно доволен жизнью.

Со вздохом сажусь на стул:

— Ты мне чуть нос не отрезал.

— Ой, да брось, — отмахивается. — Что я, совсем что ли? Заодно и убедились, что ты симулянт.

— Я не симулянт!!! — возмущению моему нет предела.

— Нет, Вадик, Тимоха не симулянт, — качает головой моя самая лучшая в мире бабушка и тут же добавляет: — Он просто тунеядец и лентяй, — и вот эта злобная ведьма с довольным видом отправилась ставить чайник.

И только брательник, обойдя отца, прижался ко мне всем телом и доверчиво спросил:

— Тима, а когда Ленка уйдёт, поиграешь со мной в Теккен? А то одному скучно, — и глазёнками так преданно смотрит.

Прижимаю его к себе и, пытаясь протолкнуть из горла комок, возникший от нахлынувшей волны нежности к этому маленькому шалопаю, обещаю:

— Конечно, синеглазка.

— Я не синеглазка. Так неправильно говорить, — немного отодвигается.

— А как правильно? — даже не смотрю в сторону этих лицемерных людей, которые утверждают, что они моя родня.

— Я мальчик, значит надо говорить: синеглаз… — и радостно смеётся, поняв, как глупо это звучит.

— Неужели только ты меня и любишь? — становится грустно. Все меня предали. Обвиняют во всех грехах, прикалываются, издеваются…

— Да, только я тебя люблю — сильно-сильно, — обхватывает руками за шею в явной попытке придушить в порыве братской любви. Потом отстраняется и добавляет: — Ну ещё мама…

Тут со стороны второго этажа раздаётся синхронное и возмущённое:

— Гав.

— Мяу.

Так что братишка начинает загибать пальцы на левой руке:

— Ну ещё Барсик и Белочка, — замолкает и добавляет к уже зажатым пальчикам ещё два, — мама и я. Ещё бабушка, — с сомнением смотрит на сжатый кулачок и переходит к другой руке, — папа, тётя Тома и Ленка. Про дядю Сашу не знаю… — и вдруг с сомнением смотрит на меня: — А тебе точно надо, чтоб тебя чужие дяди любили?

Если я вам скажу, что в этот момент батя заржал, как лошадь, вы мне поверите? И не только он…

Добрался до деловой части дома, туда, где как раз находился весьма удобный массажный стол, это который с дыркой под голову и, раздевшись, отдался во власть Томы. Точнее пришёл и, предвкушая то, что наконец-то окажусь один на один с этой шикарной женщиной, полностью разделся и, прикрывшись по пояс простынёй, лёг. Ожидая, пока она придёт. Вот ей сюрприз будет…

Красавица ведьма, нацепив белый, не слишком-то и длинный халатик, сверкала точёными ножками то с одной, то с другой стороны стола. Размякнув от умелого массажа, поплыл. Вот через небольшой промежуток времени и стало неудобно лежать. Нечто, до этого спокойное и умиротворённое, от близости обалденного женского тела восстало. Да так, что хоть на бок поворачивайся.

Тома, заметив мои попытки устроиться поудобней, спросила:

— Тимка, ты чего ёрзаешь?

— Устал на животе валяться…

— Ну, перевернись тогда, потом спину закончим.

Упрашивать долго не пришлось. И вот взору девушки предстала «палатка», образованная из простыни и «того самого» в качестве центрального шеста.

Задумчиво посмотрев на сие творение, Тома приподняла простынь и удивлённо спросила:

— Ты что, без трусов?

— Ага, — весьма довольный происходящим, сознался я.

И пока она с задумчивым видом пялилась, провёл правой ладонью по внутренней части её бёдер… Вот только до самого интересного добраться не успел, ноги крепко сжались, и, перехватив мою руку своей, Тома отвела её в сторону и погрозила пальцем:

— Не шали, — потом вновь посмотрела на моё достоинство и, хмыкнув, задумчиво произнесла: — Мне кажется, или он стал больше?

— Да без понятия.

Вру конечно. Все я в курсе, мне тоже так показалось. Добавилось пару сантиметров в «высь» и немного «вширь». Вот такой забавный побочный эффект от зелья. Ну неужто не захочет опробовать обновлённую версию? Чувствую, меня аж потряхивать начало от желания. Вот пока она раздумывала, повторил попытку всё же залезть под подол. А у меня был выбор? Ведь к предыдущему виду обалденных ножек добавился ещё более шикарный вид до конца не застёгнутого выреза халатика. Облом-с!

— Тима, прекрати. Ты же болен.

— Тома! Да я полгода провалялся в коме. У меня спермотоксикоз! — пытаюсь приподняться и сграбастать её в охапку. — Ой! — эта нехорошая… ущипнула меня за бок. И больно так. И давай мне вешать лапшу по поводу моего здоровья. А когда поняла, что меня это не останавливает, что-то по поводу того, что нельзя, мол, нам. Вдруг опять вырублюсь? И вообще, тут ещё и мой отец. Вдруг заметит. И пятится, и пятится… И тут до меня дошло!

— Ты что, кого-то себе нашла?

— Никого я не нашла, — а глазки так и забегали.

— Вот значит как?! — начинаю закипать. — Стоило немного приболеть… — аж дыхание перехватывает от злости. — И ты мне ещё заливала, что у тебя после мужа никого не было. Все вы, бабы, такие!

— Не суди по себе. Сам, небось, трахал всё, что движется, а мне претензии высказываешь.

— Вот значит как? — прищуриваюсь. — Лучшая зашита — это нападение?

— А хоть бы и так, — гордо выставляет вперёд титьки. — И вообще, я не обязана перед тобой отчитываться…

— Ах ты дрянь, — одним прыжком оказываюсь возле неё и, ухватив руками за горло, отрываю от пола. В глазах кровавая пелена гнева.

— Тима, Тима, не надо, — предательница дёргается в моих руках. — Тима, задушишь…

Проклятье! С глаз спадает пелена, и до меня доходит, что я делаю. Пальцы начинают разжиматься…

И тут мне весьма чувствительно прилетает ногой в пах. Больно. Но зато в голове моментально проясняется.

— Прости, — эта дура, несмотря на то, что я её чуть не убил, бросается ко мне. — Тимочка, прости, я не хотела.

— Ух-ёоооо, — присев и зажав руками пострадавшую часть тела, поскуливаю.

— Тима, Тима…

Чуть успокоившись, шиплю:

— Томка, ты дура. Я же тебя чуть не задушил.

— Пфе, — отмахивается, — не верю.

— Ну и дура.

— Я знаю, ты бы ничего мне не сделал.

Дура. Вот ведь дура! Это я знаю, что не придушил бы, а с её стороны это выглядит так, что если бы не пнула, то всё… хана… стала бы Ленка сиротой.

— Тьфу на тебя, — уже придя в себя, натягиваю шмотки. И вздохнув, со стыдом произношу: — Ты извини за срыв, но могла ведь сразу сказать, что у тебя кто-то появился. Что я, не понимаю что ли…

— Да не говори глупостей.

— Все вы такие, — снова начинаю злиться, — даже признаться не можешь. Или боишься, что прокляну твоего хахаля?

Испугавшись за своего любовничка, лепечет: