Скрипач - Жарчинская Инна - Страница 17

Скрипка вновь рассмеялась ехидно. Проклятая балалайка! Этот чертов скрипач издевался надо мной. Не знаю, как он это делал, но в его руках скрипка превращалась в живого человека со своим сложным характером, симпатиями и антипатиями. Она вела себя как человек.

Ник действительно не так прост, как может показаться. Была в нем какая-то чертовщинка, и даже совершенно незнакомый человек, такой как Славик, смог это заметить с первого раза. Вот только так и не ясно, это ли он имел в виду или что-то другое.

Почему Саватеев старался предупредить меня, чтобы я держалась от Ника подальше? «Завтра подойду к нему, и пускай объясняет, что ему так не понравилось в Нике и чего он на него взъелся», — решила я, пытаясь приглушить в себе внезапно возникший необъяснимый, иррациональный страх. И куда только подевалась моя рассудочность и здравый смысл?

Тогда я даже представить не могла, что видела Славку последний раз… живым. На следующий день я узнала, что он погиб. Уже у самого общежития его сбила машина. Водитель не справился на скользкой дороге с управлением, и его занесло на тротуар. Подъехавшие врачи констатировали смерть. Сказали, что Славка умер сразу, даже не успев понять, что с ним произошло. Его так и нашли ребята, в месиве из грязного, серого снега и собственной крови, распластанного на асфальте с раскинутыми в стороны руками, как будто он попытался взлететь, но не удержался и упал или как будто его распяли на кресте. Потом я еще долго не могла избавиться от чувства вины. Видимо, чувство вины — это мое вечное проклятие. Я виновата всегда и перед всеми. Если бы я не выперла его так рано, то он бы остался жив. Но мой внутренний голос подсказывал мне, что судьба Славки уже была предрешена и, когда бы он ни вышел из моего дома, куда бы он ни пошел, он все равно встретил бы свою смерть именно в тот день и в тот час.

Славкина смерть окончательно выбила меня из привычного ритма жизни. Я не могла в это поверить. Как же так, ведь еще вчера я с ним разговаривала — и вдруг такое?!

«А ведь он единственный ребенок в семье, — вспомнила я, — что же будет с его мамой? Она с ума сойдет». От этой мысли мне стало еще хуже. Я попыталась представить, каково было бы моим родителям, случись такое со мной. Слезы подкатили к глазам, и в груди заныло. И вновь возникло ощущение, что в мою безоблачную жизнь вошло что-то жестокое, злое, необъяснимое, что-то такое, во что я до этих пор не верила, да и теперь упорно отказывалась верить.

Второй раз в жизни я решила пропустить занятия. Что-то основательно разладилось в моем мире, я нарушаю свои собственные правила с такой легкостью, как будто они ничего для меня не значат и никогда не значили. Но оставаться в универе смысла не было — все равно учеба не шла в голову.

Мерзкий сырой воздух, раскисшая грязь, слегка припорошенная тяжелым, мокрым снегом — все так, как было накануне, когда мы со Славкой шли ко мне домой за конспектами. Все та же дорога, все те же дома. И люди, наверное, по большей части те же самые, а вот Славки больше нет и никогда уже не будет. Я шмыгнула носом и позволила, наконец, дать волю слезам. Холодный, пронизывающий ветер срывал мои слезы прямо с глаз и нес куда-то в неизвестном направлении вместе со снегом. Я даже представила себе, как кому-то на щеку упадет моя слезинка, а человек подумает, что это всего лишь снежинка, и смахнет ее рукой…

Во дворе было непривычно тихо, даже наши старушки сидели по домам и не перемывали кости всем, кого знали. В такую погоду хороший хозяин собаку во двор не выгонит.

— Девушка, у вас неприятности? — услышала я за своей спиной незнакомый голос. — Стою, смотрю — вы идете и так горько плачете, что не смог удержаться и подошел. Может, я могу чем-нибудь вам помочь?

Я остановилась и посмотрела на говорившего. Ничего особенного, обычный мужчина лет тридцати — тридцати пяти, невысокого роста, худой, с огненно-рыжими волосами, нос картошкой. Лицо участливое, а вот глаза неприятные, болотного цвета, и взгляд слишком уж цепкий, как бультерьер.

— Вы мне не поможете, — недовольно ответила я и попыталась отвязаться от «рыжего клоуна», как я его про себя назвала, но он упорно шел следом за мной.

— Вы в этом уверены? Я многое могу, хотя по мне этого не скажешь, — он хохотнул. — Но ведь, согласитесь, что люди чаще всего не такие, какими кажутся.

— Послушайте, — начала я раздражаться, — я же сказала, что не нуждаюсь в вашей помощи, что еще не ясно?

— Гордыня — великий грех, — нравоучительно заявил он. — Вам кажется, что вы справитесь со своими проблемами сами или же с ними не справится никто, но…

— Но, — оборвала его я, — не стоит продолжать, я сейчас не в том настроении, чтобы слушать проповеди. И вообще, о грехах поговорите с кем-нибудь другим, я еще столько их не накопила, чтобы каяться перед неизвестно кем. До свидания.

— Так давайте познакомимся, — не унимался назойливый тип, — меня зовут Михаил, а вас?

— Михаил, вы что, не понимаете, что нет у меня ни малейшего желания с вами знакомиться? Послушайте, если вы сейчас же не отстанете, то я прямо сейчас заору на весь двор, что меня насилуют, и поверьте, несмотря на погоду, народу сразу набежит море. А еще у нас в доме живет наш участковый. Вам надо будет потом долго и нудно объяснять в милиции, что вы никоим образом не посягали на мою честь.

Я сама себя не узнавала. Раньше я никогда бы не позволила себе так разговаривать с людьми. Я бы стеснялась, придумывала какие-нибудь глупые отговорки, но уж точно не рубила бы сплеча. Он ведь ничего плохого мне не сделал, даже хотел помочь, а я вызверилась, как цепная псина.

— Вы этого не сделаете, — улыбнулся он, — у вас лицо не такое. Не думаю, что вы способны на подлость.

— Но когда-нибудь надо же этому учиться, если иначе в жизни никак не получается, — ответила я зло.

— Не думаю, что по-иному нельзя. Жить по совести гораздо приятнее, хотя и труднее. Так же, как беда не приходит одна, так и один грех обязательно потянет за собой другой.

«Черт, — разнервничалась я, — очередной сектант-проповедник! Какие же они навязчивые! Ходят тут, в двери ломятся, книжки свои суют под нос и учат жизни, учат. Можно подумать, что их кто-то об этом просил». Странно, но нахлынувшее раздражение притупило чувства вины и потери, слезы сразу же высохли, и мне удалось даже выдавить из себя некое подобие улыбки.

— Оставьте, пожалуйста, меня наедине с моими грехами, — произнесла я с сарказмом. — Лучше о своих побеспокойтесь.

— Понимаю, что кажусь вам слишком навязчивым, — не унимался Михаил, — но в вашем возрасте девушки часто влюбляются, и часто бывает так, что им не отвечают взаимностью. И им кажется, что жить не стоит. Тогда они совершают страшные поступки, исправить которые невозможно. В моей жизни был один такой случай. Девушка выбросилась из окна из-за несчастной любви. Нет, не ко мне, что вы! — поспешил он меня успокоить, неправильно истолковав мой взгляд. — Это была моя сестра.

Куда делось мое раздражение и злость? Теперь все стало понятно. Видимо, вид у меня и в самом деле был не фонтан, допускаю, что именно с такой погасшей рожей и бросаются из окна или с моста, но это не мой случай.

— Извините, если обидела вас, — мягко сказала я, — но не стоит так переживать по моему поводу. Никогда, слышите, никогда я не сделаю ничего подобного, что бы ни случилось в моей жизни! Не сделаю, потому что у меня есть родители, которые очень меня любят и не переживут, если со мной что-то случится. Так что, Михаил, на этот счет вы можете не беспокоиться.

В его взгляде появилось что-то новое. Мне показалось, что он посмотрел на меня с уважением или одобрением. Резко затормозив, он взял мою руку и слегка пожал ее.

— Спасибо вам, милая незнакомка. Если бы все молодые девушки думали так же, как вы!

После этих слов «рыжий клоун» развернулся и пошел прочь со двора, а я пошла дальше уже одна. Возле своего подъезда я обернулась, но его уже не было. Не знаю, кого он ждал у нас во дворе, но, видимо, так и не дождался.