Живи! (СИ) - Сакрытина Мария - Страница 18

Я обнял госпожу и понёс в спальню. Она ещё бормотала что-то, потом всхлипнула — и закричала. "Истерика — это хорошо", — убеждал я себя, пока госпожа молотила меня кулачками, в чём-то обвиняя, что-то требуя. Истерика означает, что ей больше не всё равно. Она здесь, со мной.

Наверное, прошла целая вечность, прежде чем госпожа замолчала. Заглянули испуганные слуги, оставили завтрак на столике и поспешили скрыться за дверью. Госпожа их не заметила — она лежала подо мной, жалкая, вся мокрая от слёз.

— За что?

— Зачем вам умирать, госпожа? — кажется, я спросил что-то не то, потому что она снова забилась, всхлипывая.

— Я чудовище! Я убила её вчера! Я…

— Я убил сотни людей и куда более жестоко, — пробормотал я, не уверенный, что она меня слышит. — Я тоже чудовище?

Она замерла на мгновение. И выдала — очень по-человечески, только люди могут быть такими глупцами:

— Но ты же красивый.

Я рассмеялся ей в лицо. Потом сжал её плечи, тоненькие, хрупкие.

— Как ты не понимаешь, дурочка, что именно сейчас ты можешь всё? Ты же хотела всё поменять, хотела же? Теперь у тебя есть сила и власть — зачем тебе умирать?

— Я не хочу убивать, я не могу убивать, я не хочу как вчера… — снова завелась она.

— Не хочешь — не будешь, — отрезал я, отлично осознавая, что лгу. — Учиться надо было лучше, чтобы самоконтроль работал. Я предупреждал.

Она захлопала ресницами — капли слёз скатились с них на щёки.

— Ллир, я такая… Я так виновата! Я думала, я умру вчера там, вместе с ней…

— Она тебя убить хотела!

— Но это же… я не… Ллир, я не убийца! — выдохнуло это недоразумение человеко-демонической природы. Как у таких кровожадных родов смог получиться подобный выродок?

Я ударил её по щеке — больно, зато она уставилась на меня, открыв рот.

— Не любишь смерть? Чувствуешь вину? — прошипел я ей в лицо. — Превосходно. Сделай так, чтобы смерти стало меньше. Ты в долгу у них, — я кивнул на дверь в гостиную. — Не хочешь править? Не нужно. Служи им. Ты знаешь, что будет, если ты умрёшь. Ты дурочка, но не настолько глупа — ты знаешь, сколько людей умрут. Из-за тебя.

Она смотрела на меня — глаза широко распахнуты, подбородок дрожит.

— Я… Я н-не… Д-да?

— Живи, дурочка, — я отпустил её и выпрямился. Живи — для себя не умеешь, живи для других.

Она тихо плакала, зарывшись в подушки, когда я поднёс ей завтрак.

— Поешь.

— Я не…

Я развернул её, вытер лицо краем одеяла и сунул чашку бульона под нос.

— Ешь.

Она покорно выпила бульон и принялась за пирог с мясом. Я тем временем разбирал травы, готовя тоник, когда госпожа повернулась ко мне и странным голосом произнесла:

— А тебе вчера понравилось? То, что она с тобой делала? — и сама себе ответила: — Я видела, у тебя лицо такое было: тебе нравилось.

Я положил ступку.

— Госпожа… вам какое дело?

Она криво улыбнулась: медленно, как будто эту ухмылку рисовал неумелый художник.

— Ну я же должна о тебе заботиться, как правильная госпожа…

— Я тоже видел ваше лицо, — перебил я, снова берясь за ступку. — Продавать когда будете?

— Что?.. Какая про… Ллир, ты что?

— Зачем госпоже раб, которого она ненавидит? — я залил травы кипятком. — Госпожа милосердна, но прошу, не нужно щадить чувства раба: пожалуйста, скажите, кому и когда?

Она молча смотрела на меня какое-то время — я ждал.

— Что, рей-на, думаешь, так легко отделаешься? Ты со мной будешь. Всегда. Без тебя я бы уже давно… Нет, Ллир, — она прищурилась и улыбнулась. — Ты будешь служить мне. До конца. Твоей. Жизни. Понял?

— Как скажете, госпожа.

Она кивнула. Закрыла глаза, выдохнула. И снова посмотрела на меня, уже по-другому.

— Ты паршиво выглядишь, Ллир. Ложись и поспи. Меня приберут горничные. И я позову к тебе лекаря.

— Он не придёт, госпожа, рей-на…

— Придёт, не обломится, я теперь королева. Это я помню, Леерд полдня убил, чтобы мне объяснить… вчера? Неважно. Ложись. И завтрак… или обед — когда принесут, поешь. Это приказ. Мне нужен здоровый раб, а не… Ну, в общем, ты понял.

— Как прикажете, госпожа, — я забрался к ней на кровать, и госпожа машинально потянулась к моему хвосту. Нахмурилась, отдёрнула руку. Вздохнула:

— Я никогда не смогу смотреть тебе в лицо и не видеть её. Ллир, если кто-нибудь ещё хотя бы раз… О нет, я тебя не продам. Я тебя заставлю есть конфеты до посинения, — и сказано это было так зловеще, что я машинально добавил:

— Да, госпожа, — и только потом улыбнулся.

Госпожа не улыбалась.

— Ты разбил мне сердце. Я тебе доверяла.

— Госпожа, я всего лишь раб…

— Да знаю я! Уши закрой, я сама с собой разговариваю. Ты разбил мне сердце, я тебя ненавижу, тварь ты ушастая, ты хоть понимаешь, как мне было больно… Уши закрой!

Она бормотала всё тише и тише, а её рука нашла мою и сжала. Человеческий жест, но от него почему-то стало теплее. Я закрыл глаза и заснул ещё до того, как госпожа замолчала. В моём сне, среди обрывков серого тумана, пахнущего дымом, среди звуков прибоя рогатая демоница с глазами моей госпожи также держала меня за руку. Во сне её руки были чистые, а с моих стекала, капля за каплей пропадая в тумане, кровь.

Когда я проснулся, в комнате сгущались сумерки, а госпожа, прикрывая рукой дрожащую свечу, склонялась надо мной. От неё терпко пахло цветами — аромат почти забивал струйку дыма. Цитрусы герцога Леерда, пыль и ладан слышались тоже ярко, но не так навязчиво. Я поморщился, закрывая нос рукой, прежде чем вспомнил, что не должен был так делать — господа этого не любят. Да и зачем? В человеческих жилищах, даже в бараках рабов, запахи повсюду — странные, дерзкие и пугающие. К ним невозможно привыкнуть.

— Я разбудила тебя? — госпожа поставила свечу на столик рядом с пустым бокалом из-под тоника. Свеча тоже была ароматной, но её медово-солнечный запах мне нравился. — Я не хотела. Тебе бы ещё поспать, ты правда плохо выглядишь, — госпожа устало потёрла лоб и отошла к зеркалу. Потянулась к броши, скрепляющей тёмно-синее траурное платье. — Лежи, я в состоянии сама раздеться… Ты, конечно же, не ел.

— Простите…

— Прекрати, Ллир, — перебила она, избавляясь от платья и распуская косы. — Поужинаем вместе, — мотнула головой — серебристые волосы рассыпались по плечам, и госпожа облегчённо выдохнула. Потянулась. — Как же я устала, даже рога болят. Это так утомительно — быть королевой. Моей мачехе, — она запнулась, нахмурилась. И подытожила: — Ужас, в общем. Что я хотела… А, ужин, точно.

— Нет, есть в этом и плюсы, — от двери госпожа вернулась с подносом. Шикнула на пажа, пытавшегося этот поднос в её руках поддержать, а заодно и поправить наскоро накинутый на плечи юной королевы халат. — Кыш отсюда, — пажа как ветром сдуло, а госпожа поставила поднос на стол и улыбнулась. — Смотри, какие они стали услужливые… Прям как ты.

— Госпожа, позвольте помочь вам одеться.

— Может, поможешь мне раздеться? — улыбка у неё получилась усталая и оттого жалкая. — Мда, глупо получилось. — От моей руки она увернулась, сама поправила пояс и запахнула полы. — Давай есть.

— Госпожа, простите мне моё своеволие, но не след рабу есть за одним столом с королевой.

Госпожа выдавила смешок и подвинула ко мне чашу с бульоном.

— Ты глянь, он мне ещё и советы даёт. Что за день сегодня, а? Все дают советы. Того в отставку отправить, от этого избавиться, а вон тот вообще мерзавец, полказны разворовал и кто знает, может, яд великому императору, царство ему небесное, именно он подал. Ну как же, Ваше Величество, конечно, Ваш великий отец умер от яда. Враги, Ваше Величество, везде враги!.. Устала я, Ллир. И это всего один день, — она равнодушно толкнула кончиком ножа кусочек мяса в сливочном соусе. Пах он, впрочем, совсем не сливками, а имбирём. — А знаешь, что странно? Я один раз даже подумала: лучше б я замуж вышла. Серьёзно — представляешь теперь, как всё это паршиво? Как отец это делал? — она вздохнула и снова грустно улыбнулась. — Бедный папа, чтобы он сказал… Я не справлюсь, — она посмотрела на меня, сощурилась и холодно произнесла: — Если ты сейчас же не выпьешь этот бульон, я зажму тебе нос и волью его в тебя силой.