Живи! (СИ) - Сакрытина Мария - Страница 10

К хвосту она потянулась, но не схватила.

— Ух ты. Настоящий! Шевелится.

— Вы можете потрогать, госпожа. Он пушистый, вам понравится.

Я терпел, пока она осторожно его гладила. Больно, как обычно при этом, не было. Неприятно всего лишь. Мерзко.

— Тебе, наверное, неудобно всё время его прятать?

О нет, мне было удобно — потому что иначе каждый человек так и норовил его схватить, когда видел.

— Если госпожа желает, я могу ходить без одежды.

Госпожа дотронулась до кисточки на кончике — и мне пришлось зажмуриться и стиснуть зубы, чтобы она ничего не заметила.

— А что, ты уже оброс мехом, Ллир?

— Простите, госпожа?

— Неважно. Слушай, мне правда скучно, забирайся. На тебе полно этой золотой пыли, ты светишься. Надо смыть. Если кто заметит, будут расспросы. И этот сад с кровати — ты сможешь его убрать?

— Боюсь, госпожа, вам придётся менять кровать.

— Невелика потеря, — она отшатнулась от меня, когда я осторожно забрался в воду рядом. В бассейне стоять на коленях было невозможно — я бы захлебнулся. К тому же, госпожа смотрела. Интерес в её взгляде смешивался со смущением — и чем-то ещё, чего я не понимал. Чем-то новым и странным.

Госпожа моргнула. Сжалась, прикрывая руками грудь.

— Это была плохая идея.

Но всё равно смотрела, и я не двигался.

— Госпожа, простите, если чем-то напугал вас, но я ваш, полностью в вашей власти. Вы можете мне приказать, и я исполню. Что вы хотите, чтобы я сделал? — я ждал, когда она перестанет вести себя, как дурочка, и прикажет. Когда станет такой же, как остальные. Ночи в Великом лесу не могли ничего изменить. Они просто сон, как её вторая ипостась — дым.

Она молчала.

Я осторожно шагнул в её сторону. Наклонил голову, обозначая поклон.

— Вы прекрасны, госпожа. Ваша красота как…

— Не говори, как один из этих… на балу, — выплюнула она, щурясь. — Это ты красивый. Безумно. Я глаз от тебя отвести не могу — всё время. Ты просто как ядовитый цветок в этом твоём лесу. Я иногда очень хочу сделать тебе больно. Потому что ты красивый. Потому что ты ведёшь себя, как будто я какая-то глупая девчонка, которая ничего не понимает. Я иногда тебя даже ненавижу. Хотя какая разница? Ты ненавидишь меня сильнее, — она отвела взгляд.

— Госпожа, вы можете назначить мне наказание…

— За ненависть? — фыркнула она.

— Раб не смеет ненавидеть господина.

— Ты ещё не понял, Ллир? Мы одинаковые. Ну и что, что я принцесса. Я изгой. Нечеловек. И ты тоже. Я здесь такой же раб. Мне так же говорят, что делать, так же отдают приказы. Меня так же наказывают, если я их не выполняю. Моя свобода мне не принадлежит — и никогда не будет. Рабство? Думаешь, я не знаю, что это?

— Не знаете, госпожа, — твёрдо сказал я.

Она тут же вскинулась.

— Да?

— Да.

Госпожа смотрела, как я поднимаюсь по ступенькам, вытираюсь.

— Не объяснишься?

Я молча натянул одежду.

— Тогда двадцать плетей за непочтительное обращение. Передай этому… кто там у вас надсмотрщик. И немедленно. После возвращайся.

Я поклонился.

— Как прикажете, госпожа.

— И не забудь про кровать. Скажи, чтобы заменили.

— Да, госпожа.

Я задержался в спальне: капал расплавленным воском на лай-не. Они сворачивались и, когда я подносил к ним огонёк свечи, рассыпались в пепел. Скоро вся кровать была покрыта пеплом — достаточно экстравагантно, но не так, как проросшие сквозь доски цветы.

В дверь купальни что-то ударилось с той стороны и, судя по звукам, разбилось. Потом ещё раз.

Я оглянулся, поставил свечи и, передав принёсшим завтрак слугам приказ насчёт кровати, отправился искать надсмотрщика.

Спустя час, когда я вернулся, госпожа одевалась — рыженькая горничная-ликийка закалывала её платье брошами.

Слуги тем временем уносили остатки завтрака.

Госпожа обернулась, когда я вошёл и встал в углу на коленях. Смерила меня долгим тяжёлым взглядом.

— Понял, за что?

— Да, госпожа.

Она фыркнула и отвернулась.

На то время, пока устанавливали кровать, госпожа пожелала уйти гулять на северную стену. Здесь было пусто: похоже, редко кто сюда ходил. За садом не ухаживали — и деревья росли, как хотели. Карликовые уродцы, посаженные людьми. Тот там, то здесь белел бок заросшей беседки — но госпожа всё шла и шла дальше, не обращая на них внимания.

— Меня здесь десять раз пытались убить. Точно. Десять раз. Три раза отцовские фаворитки, и семь — королева. Пять раз у них почти получилось, — сказала она вдруг. Обернулась, посмотрела на меня. — Думаю, все были бы только рады, если бы меня не было. Как думаешь?

— Как скажете, госпожа.

Она вздохнула. Мы как раз добрались до стены, и госпожа, подпрыгнув, села на край того, что когда-то, наверное, было маленькой башенкой (честно говоря, я плохо разбираюсь в человеческих укреплениях). Здесь стена возвышалась над обрывом: внизу шелестел верхушками крон лес. Незнакомо, надрывно пели птицы, и солнце нет-нет, но поблёскивало на скрытом среди деревьев ручье.

Госпожа опасно передвинулась на край и опустила ноги, как будто собиралась прыгнуть в этот обрыв. Я замер рядом, не решаясь опуститься на колени и думая, что если она и правда соберётся спрыгнуть, надо успеть её подхватить. Я отлично знал, что бывает с рабами, позволившими господам умереть.

— Знаешь, Ллир, я тут поинтересовалась: у вас ведь странная религия, да? У Рей-на, — и тут же, передразнивая, ответила за меня: — "Как скажете, госпожа". Ну так вот — вы ведь верите, что самоубийство — грех. Да? Эта ваша Праматерь так говорит. Да?

— Да, госпожа.

— Чудно. А довести кого-то до самоубийства — тоже грех? Ну, чего уставился? Отвечай.

— Да, госпожа.

— Пре-вос-ходно. А что бывает с рей-на, который доводит живое существо до самоубийства? Он попадает в ад?

Я осторожно подошёл ближе. Спрыгнет, дурочка.

— Да, госпожа.

— Замечательно, — она упёрлась руками о шершавый камень. — Ну, в общем, я — живое существо, и ты меня, рей-на, доводишь. Со мной творится что-то странное, я не понимаю, что. Мне страшно. Мне так страшно, что я лучше покончу с собой — всё равно всем плевать. И ты единственный, кто может меня остановить. Ну так что, не будешь секретами волшебными делиться? — она подняла взгляд на меня.

Я не опустил голову, хотя хотел и должен был. У неё нечеловеческие были глаза — демона, и мне больших трудов стоило напомнить себе, кто она. Спина помогла — шрамов не останется, но прикосновение к ткани рубашки пока что лучше ошейника и клейма напоминало мне, кто я. И из-за кого я это терплю.

Госпожа пожала плечами и отвернулась.

— Гори в аду, рей-на.

Я всё-таки не успел её поймать. Она мелькнула в воздухе — солнечный зайчик скакнул по чешуе, рогам. А потом в воздухе затрепетали, сначала бесполезно полощась, потом — поймав ветер, крылья.

Госпожа взлетела, зависла над стеной, потом опустилась передо мной. Её колотило.

— О-обалдеть! — она посмотрела на меня. Демон, не человек. Глаза огромные, голый хвост нервно стегает воздух. — Я… я могу летать! Я… Значит, это правда?! Правда, что я могу колдовать? Они все ошибались! — она радостно рассмеялась. — Ллир, они все ошибались!

— Да, госпожа.

Она услышала — взгляд прояснился.

— Ты знал.

— Да, госпожа.

— Ты не с-с-собирался мне помогать, — зашипела она, скалясь, а вокруг её руки появился чёрный сгусток. Совершенно машинально — от полноты чувств. Большего она всё равно ещё не могла создать.

— Ты хотел лишить меня этого?! — она занесла руку, а я не стал падать на колени. Теперь это было неуместно. — Ты хотел, чтобы я продолжала жить вот так, ненужная, слабая принцесска, тогда как на самом деле я могу. Я всё могу!

— Да, госпожа.

Её рука дрогнула. И медленно опустилась.

— Это потому, что я человек, да?

Я молчал, и она тихо, горько рассмеялась. Крылья, хвост, — всё это растаяло, струйкой дыма улетев вниз, в лес.