Странствия Персилеса и Сихизмунды - Де Сервантес Сааведра Мигель - Страница 28

• Предыдущая
• 28/99
• Следующая

Тем временем Поликарп, видя, что в дыру, проделанную в днище судна, вливается, вытесняя воздух, вода, приказал подтащить корабль к пристани и вытащить на берег, что и было исполнено с великим проворством. Оставшиеся в живых ступили на твердую землю, и король Поликарп, равно как и его дочери, а также именитые граждане сего королевства встретили их с радостью и восторгом. Однако ж все они, и главным образом Синфороса, особенно восторгались несравненною красотою Ауристелы. Впрочем, восхищались они и прелестью Трансилы, а также необычностью и изяществом одежды, юностью и приятностью Констансы, коей в миловидности и стройности не уступала Рикла. А как до города было близко, то все, не воспользовавшись чьими бы то ни было услугами, направились туда пешком.

Между тем Периандр успел сказать несколько слов сестре своей Ауристеле, Ладислав — Трансиле, Антоньо — жене своей и дочке, те также рассказали им о своих приключениях — все, кроме Ауристелы, — Ауристела долго молча впивалась глазами в Синфоросу, наконец все же заговорила.

— Скажи мне, брат, — спросила она Периандра, — вон та очаровательная девушка — уж не Синфороса ли это, дочь короля Поликарпа?

— Так, это она, олицетворенная красота и учтивость, — отвечал Периандр.

— Такая красавица не может быть неучтива, — заметила Ауристела.

— Если б даже она и не была так хороша собой, все равно мой долг по отношению к ней вынудил бы меня, милая сестра моя, смотреть на нее как на красавицу.

— Уж если речь зашла о долге и если ты только из чувства долга восхищаешься женской красотой, то в таком случае меня ты должен признать за первую красавицу в мире — столь многим ты обязан мне.

— Небесное не подобает сравнивать с земным, — заметил Периандр, — самые велеречивые похвалы не должны, однако ж, переступать определенные границы. Если кто-нибудь скажет про женщину, что она прекрасней, чем ангел господень, то это пышная фраза и ничего более, а чувство долга тут ни при чем. Лишь к тебе, ненаглядная сестра моя, это правило не относится, — самая громкая хвала красоте твоей не может быть неискренней.

— Если только я не подурнею от горестей и треволнений, то, пожалуй, придется мне поверить в искренность твоего славословия. Однако ж я пребываю в надежде, что когда-нибудь по воле благого провидения злополучие мое сменится благополучием, бури душевные — тишиною, а пока что я молю тебя, брат, ради всего святого: пусть чувство долга по отношению ко мне возьмет в тебе верх и возобладает над восхищением чьей бы то ни было красотой; да не прельстит тебя еще чье-либо пригожество, ибо только моя красота способна совершенное дать тебе удовлетворение, способна захватить тебя всего, без остатка. Помни, что только гармоническое сочетание телесной и душевной моей красоты утолит твою жажду прекрасного.

Слова Ауристелы смутили Периандра: впервые ощутил он в ней ревнивицу; они были знакомы давно, но до сего дня не было еще такого случая, когда бы присущая рассудительной Ауристеле сдержанность ей изменила; речь ее всегда выражала мысли невинные и безгрешные; ни разу еще не сорвалось у нее с языка такое слово, которое не могла бы сказать сестра брату, и притом! — где угодно: и наедине и при всех.

Арнальд между тем завидовал Периандру, Ладислав наслаждался обществом супруги своей Трансилы, Маврикий — обществом дочери и зятя, Антоньо-отец — обществом жены и детей, Рутилио радовался тому, что все они опять вместе, злоречивый же Клодьо тому, что теперь он при всяком удобном случае будет рассказывать всем и каждому об этом огромном и чрезвычайном событии.

В городе радушный Поликарп принял гостей своих по-царски: он всем велел располагаться у него во дворце; Арнальду же король оказал особые почести: королю было известно, что это датский наследный принц и что заставляет его странствовать по белу свету любовь к Ауристеле, а как скоро он на красавицу Ауристелу взглянул, то мгновенно нашел в сердце своем оправдание для Арнальда.

Поликарп с Синфоросой поместили Ауристелу в одном из своих покоев, и Синфороса, не сводя с Ауристелы глаз, мысленно благодарила бога за то, что это не возлюбленная, а сестра Периандра. Синфороса полюбила Ауристелу и за несказанную ее красоту и просто как родную сестру Периандра, и ни на шаг от нее не отходила; она следила за каждым движением Ауристелы, ловила каждое ее слово; все в ней казалось Синфоросе очаровательным, все в ней нравилось Синфоросе — даже звук ее голоса.

Ауристела почти так же зорко и почти с таким же восхищением следила за Синфоросой, но только испытывали они при этом чувства совершенно разные: Ауристелой руководила ревность, Синфоросой — простодушная благожелательность.

Так, отдыхая от минувших тревог, провели путешественники в городе несколько дней. Арнальд намерен был либо возвратиться в Данию, либо сопровождать Ауристелу и Периандра куда они пожелают; он не уставал повторять, что их воля для него священна.

Клодьо от нечего делать с любопытством наблюдал за душевными движениями Арнальда; он видел, что все сильнее давит ему выю ярем любви; и вот однажды, оставшись с ним наедине, он обратился к нему с такими словами:

— Я всю свою жизнь открыто порицал пороки государей, я относился к ним без должного уважения и не заботился о последствиях, которые могут иметь мои обличения. Сейчас же я намерен, не предуведомляя, о чем пойдет речь, сказать тебе одну вещь по секрету, тебя же я прошу выслушать меня терпеливо, ибо то, что говорится в форме совета, в самом своем намерении находит оправдание, хотя бы это намерение и не пришлось по нраву.

Арнальд был озадачен: он не мог постичь, что означает это предисловие; наконец, снедаемый желанием это узнать, положил он все же выслушать Клодьо и о своем желании ему объявил, а Клодьо, получив дозволение, продолжал:

— Ты, государь, любишь Ауристелу… Да что я говорю: любишь? Не любишь, а обожаешь! И, сколько мне известно, ты знаешь о звании ее и состоянии не более того, что она сама соизволила тебе сказать, а она ровно ничего о себе не сообщила. Она находилась у тебя два с лишним года, в течение которых ты, должно полагать, делал все для того, чтобы смягчить ее суровость, умилостивить ее жестокость и покорить ее сердце, к сердцу же ее ты шел самым благородным и самым верным путем — путем предложения своей руки и сердца, однако она и сейчас так же непреклонна к твоим мольбам, как и в тот день, когда ты заговорил с нею об этом впервые, — право, можно подумать, что ты чересчур терпелив, а она недостаточно сметлива. Нет, тут что-то не так: если женщина отказывается от короны, отвергает руку наследного принца, вполне достойного ее любви, значит тут какая-то важная тайна. А еще мне представляется загадочным вот что: по свету скитается девушка, всячески скрывающая свое происхождение; сопровождает же эту девушку юноша, — говорят, будто бы ее брат, а на самом деле, может быть, и не брат; кочует она из страны в страну, с острова на остров, и не останавливают ее ни стихии небесные, ни грозы на суше, еще более страшные, нежели бури на море. Из тех даров, коими небо осыпало смертных, особенно высоко надлежит ценить те, что создают человеку доброе имя; блага житейские ставятся ниже. Люди здравомыслящие, даже когда они исполняют какую-нибудь свою прихоть, прислушиваются к голосу рассудка, а не повинуются слепо велению самой этой прихоти.

Клодьо намеревался продолжить свое глубокомысленное философическое рассуждение, но в это время вошел Периандр, и Клодьо, наперекор собственному желанию, а равно и желанию Арнальда, которому хотелось дослушать его речь, волей-неволей пришлось умолкнуть. Вслед за Периандром вошли Маврикий, Ладислав и Трансила, а после всех, опираясь на плечо Синфоросы, вошла занемогшая Ауристела, а занемогла она столь тяжко, что решено было немедленно уложить ее в постель, и этот ее недуг не на шутку встревожил и взволновал Периандра и Арнальда, так что если бы они предусмотрительно чувства свои не утаили, то и к ним, как и к Ауристеле, не преминули бы позвать врачей.

• Предыдущая
• 28/99
• Следующая