Мертвая зона (Повести) - Чехов Анатолий Викторович - Страница 32

— То ж не я! То сам товарищ лейтенант! Там, возле Мокрой балки!.. Хлопцы послали узнать, чи есть на хуторе люди, а лейтенант как с неба упал, наставил на меня пистолет и приказывав все свое снять, а все, что на нем, — надеть и бегом к хутору. «Не побежишь, — говорит, — пуля догонит». Ну я и побежал.

— Деньги тоже его?

— И деньги его. Мне чужого не надо…

— Сам-то как в степи оказался?

Парень умолк, не сразу ответил:

— К тетке Ванюшки Крайнюка на хутор шел…

— Значит, вы с Ванюшкой Крайнюком из того эшелона, что под бомбежку попал?

— Ну да… Ребята от самолетов разбежались по степи, а Ванюшка мне говорит: «Пока бомбят, у тетки на хуторе пересидим, а улетят немцы, в эшелон вернемся и воевать поедем».

— А что ж Ванюшка сам на хутор не пошел?

— Так его ж тут все знают. Увидят и скажут: «Дезертир». Вроде как с фронта убежал.

— А вы все, значит, не дезертиры, просто к тетке в гости пошли?

— Ну да…

— Вот это действительно «да»! Так можно и до конца войны у тетки на хуторе просидеть.

— Та не, до конца войны мы не говорили, только пока бомбежка.

— Ладно… В Мокрой балке как оказались?

— А где ж еще? Вода только там… До хутора не дошли, увидели на шоссе военные машины, поховались в балке.

Сергеев переглянулся с Коломойцевой.

— Вот что, Степан Алексеевич, — сказал он задержанному. — Быстро снимай с себя лейтенантскую форму и клади сюда.

Коломойцева уже протягивала ему мешок из плотного пергамента. Майор, оглянувшись на них, сказал:

— Вы правы: самого Гайворонского нет, но форма и запах его есть.

— А форма будет подвергнута у нас самой тщательной экспертизе, — добавил внимательно наблюдавший за этой сценой капитан Мещеряков.

— Кроме формы и запаха Гайворонского, — добавила Коломойцева, — есть еще Альма, которая, надеюсь, если потребуется, вспомнит его.

Услышав свою кличку, собака насторожила уши, склонив голову набок, стараясь понять, что от нее требуется. Вожатый Чернышов, внешне оправдывавший свою фамилию — темноволосый и смуглолицый, — потрепал ищейку по холке, дал понюхать гимнастерку и брюки Гайворонского, которые задержанный Степа Глушко уже опускал в пергаментный пакет.

Альма вскочила на лапы, потянула своего вожатого снова к дороге. Но тщетно, след пропал у самого шоссе, а источник запаха упрятали вместе с пергаментной упаковкой еще и в прорезиненный брезентовый мешок.

«Квалифицированный разведчик» Степа Глушко, простоватый, рыхловатый, круглолицый, выглядел в майке и трусах, плотно облегавших его дебелые чресла, обескураженным и даже несчастным. «Сдобный», белый и «рассыпчатый», он ежился под взглядами командиров, не зная, куда себя девать.

— Иди садись в машину, — приказал ему Джегурда. — И не стучи зубами: без тебя на бездорожье трясет.

— Товарищ майор, теряем время, — напомнил Мещеряков. — Вы со своим батальоном остаетесь или едете с нами к балке?

— В оцеплении у меня командиры рот и взводов, — ответил Джегурда. — Они достаточно хорошо знают, что делать. Едем к балке.

Порывом ветра донесло треск автоматной очереди, вслед за нею — тугой, как удар бича, винтовочный выстрел. Стреляли в Мокрой балке.

— А очередь-то из немецкого «шмайссера»! — глянув на Сергеева и Мещерякова, сказал Джегурда. — Быстро по машинам! Лейтенант Крамаренко! Садитесь ко мне в эмку, будете показывать дорогу. Товарищ капитан, прошу…

Один из красноармейцев, сопровождавших майора, вышел из легковушки, вскочил в кузов полуторки, вслед за ним поднялся вожатый собаки со своей Альмой. Туда же приказали сесть и дезертиру Степану Глушко, которому водитель машины райотдела дал во временное пользование свой рабочий комбинезон. В кузов полуторки поднялся и Сергеев.

Проехали вслед за эмкой не более десяти минут, как увидели у заросшего свежей зеленью оврага взметнувшееся желтое пламя. От огня потянулся, становясь все более заметным, черный шлейф дыма.

«Вот тебе и Мокрая балка, — подумал Сергеев. — Зря не послушались старика…»

Подъехав ближе, увидели, что горело чадящим пламенем масло, разлившееся по сухой траве из плоской железной банки. Рядом валялась на боку коляска от мотоцикла с колесом, пробитым пулей. На коляске — следы крови. Вокруг — никого…

Остановили машины, некоторое время внимательно осматривались и, только убедившись, что опасности нет, спрыгнули на землю. Собака потянула вожатого к краю оврага, прошла по зарослям немного ниже склона, снова вернулась к коляске и стала судорожно чихать, жалобно повизгивая, виновато глядя слезящимися глазами на своего хозяина.

— Ищи, Альма, ищи!..

Но как можно искать, когда и без того ясно: Гайворонский не только сменил обувь и одежду, но еще и засыпал свой след табаком или каким-то другим ядовитым составом.

Подойдя к краю оврага, поросшему на диво зеленым боярышником, Сергеев крикнул:

— Есть кто-нибудь?

— Есть, — послышался слабый голос.

— Ну так выходи.

— Не можу…

В овраге увидели парнишку лет шестнадцати с кой, обмотанной окровавленной рубахой. Рядом с ним — уткнувшегося в землю деда Трофима в линялой, залитой кровью гимнастерке с четырьмя дырами от пуль поперек спины, от лопатки к лопатке.

— Петро!.. — бросился к парнишке Крамаренко. — Ах ты, беда какая!.. Говорить-то можешь?

Несмотря на пережитое потрясение, парнишка, видимо доводившийся родственником и убитому старику и лейтенанту, довольно связно поведал о трагической кончине Георгиевского кавалера Трофима Крюкова, воевавшего с немцами еще в первую мировую войну.

— Ехал я до дому мимо балки, — сбиваясь и останавливаясь, начал Петро. — Вижу: чужие… А в милиции никого нету… Дедуня сидит на завалинке с берданкой. Спрашиваю: «Где начальник?» Отвечает: «Все начальники поехали на машинах до шляху. А зачем тебе они?» Я ему: «Какие-то люди в Мокрой балке». Он отпросился у милиционера, что в самой милиции дежурил, садится в коляску — берданку между колен — и говорит: «Погоняй прямо туда!» До места не доехали, приказал: «Останови… Если тут кто чужой, мы его на мотоцикл выманим. Ему сейчас мотоцикл дороже золота». Выманули… Поставили мотоцикл на бугорок, чтоб его видно было, сами — в низинку, под кусты, на бровку балки. Дедуня берданку выставил, ждем… А только этот гад сзади обошел и с автомата по нас шарахнул. Сам бегом к мотоциклу. Дедуня только раз и выстрелил. Колесо в коляске пробил. А потом… Сомлел я, думал, тоже убитый… Очнулся, встать не можу. Рука болит, кровь идет, в глазах темень. Пояском руку перетянул, все равно идет. Коляска, гляжу, отцеплена, мотоцикла нет, и никого нет. Банка с маслом перевернута, масло вытекло. Зажег я спичку, сунул в коробок, вместе с коробком в масло кинул, чтоб вы дым увидели и приехали, сам в другой раз сомлел…

Несмотря на недостаток времени, тщательно изучили следы трех человек вокруг обрызганной кровью валявшейся на боку коляски мотоцикла, установили, что пуля из берданки деда Трофима, кроме того что попала в коляску, чиркнула по протектору заднего колеса самого мотоцикла, оставив след. Сергеев, Meщеряков и Коломойцева, спустившись в овраг, нашли отпечаток поврежденного протектора на сыром песке возле родника и второй такой же отпечаток на выходе из оврага.

С лупой в руках Коломойцева тщательно изучила эти следы, сфотографировала их, для верности еще и срисовала в блокнот.

— Есть у нас и особые приметы, — рассматривая следы, сказал Сергеев. — Для начала не так уж их мало: форма диверсанта, его запах, поврежденный протектор мотоцикла…

— От которого Гайворонский постарается избавиться при первой же возможности, — сказал Мещеряков.

— Думаю, что торопиться с этим делом не Судет, — возразил Сергеев. — Мотоцикл ему как подарок судьбы: во многом облегчит передвижение в пространстве. Вопрос в другом: взял ли он с собой рацию или где-нибудь здесь спрятал?

— Да, это один из основных вопросов, — согласился Мещеряков. — И ответить на него — ваше дело, на то вы и уголовный розыск.