Школа Северного пути (СИ) - Астахова Людмила Викторовна - Страница 35

Стратегу Ли только и оставалось, что за голову схватиться. Причём в прямом смысле — ладонями чуть повыше ушей. Чтобы самая важная и полезная часть её тела не лопнула от излишка нахлынувших переживаний.

— Ты чего, сестрёнка? Бай Фэн и так тебя всю жизнь бережёт. Чтобы никакая скотина и пальцем не тронула — ни спьяну, ни с умыслом, ни от глупости. Иначе ты сломаешься окончательно. Так Мастер когда-то объяснил.

Помнить, что сделали с ней мародёры, Имэй никак не могла. Зелье забвения, которым напоил её братец Люй, вытерло память о том случае навсегда. Но умом-то она отлично понимала, как именно поступает часто-густо с маленькими девочками озверевшая от безнаказанности солдатня. Память не тревожила, а что до страхов, то все женщины от начала времён боятся чужих мужчин, их силы и похоти. Своих тоже боятся, но тут уж ничего не сделаешь. Скажем, Бай Фэна можно было не опасаться.

— Я представляю, как вэйца перекосило, когда Бродяга обернулся. Гы-гы-гы! Хотел бы я видеть его рожу, — широкая спина стрелка затряслась от сдавленного хохота. — Из собаки-то оно ещё забавнее вышло бы. Превращение, в смысле. Но, я вот что подумал: наша Пуговка тоже из таких. Она и нечисть чует издали, как брат Бай Фэн? А? Ей просто не дали до конца обернуться, потому и лапка собачья осталась.

Имэй хотела возразить, да так и застыла с полуоткрытым ртом.

— Сестричка, ты отомри, пожалуйста, а? — взмолился Сяо Чу, когда обернулся назад. — Или ты стратегию придумала?

— Я всё поняла, — выдохнула она.

Даже глаза закрывать не потребовалась, чтобы представить, как Бродяга скидывает личину и бросается на генерала Хоу, как лупит его всем, что под руку попадётся: свиток — так свитком, ножны — значит ими. В ярости Бай Фэн страшен и свиреп, куда там Лю Ханю, хоть он вдвое шире. Милосердный смертельный удар врагу ещё заслужить надо. Иначе же брат Фэн будет бить до тех пор, пока не сломает все кости, какие в человеке есть, пока противник не спятит от боли и ужаса. Тут же Бай Фэн жаждал не столько убить, сколько отрезать кое-что, по его мнению, лишнее.

Хоу Цзину повезло, его спасли, отбив у Бродяги, но, тут Имэй готова была биться об заклад, потом генерал рассказал о превращении принцу Сяо Гану. И тот как-то догадался, что вместо матери на том злосчастном пиру был Бродяга. Вот только как?

— А ты уверена, что братец Бай жив? — спросил одноглазый стрелок, выслушав соратницу.

— Уверена, но объяснить, почему — не могу. Чувствую.

Сяо Чу задумчиво почесался.

— Помнишь, в Погребальной зале они что-то там говорил про «поганого выродка», может, это — про Бродягу?

— Ты тоже заметил, да? — обрадовалась Имэй. — Уверена, что принц держал Бай Фэна не во дворце и не в поместье Чжу И. А вдруг, — она сама не верила, — он уже вернулся в Школу?

— Не хочу тебя разочаровывать, сестричка, но если бы Бродяга добрался до Аньчэна и узнал, куда ты делась, он бы примчался: тебя — спасать, а генерала с принцем — убивать.

И тут снова захныкала Пуговка, застонала, заёрзала в объятиях Сяо Чу, крепко прижалась к его груди, заходясь в беззвучном плаче.

— Опять! Сколько же можно? Издеваются они!

Возмущению стрелка предела не было. И стрел у него осталось слишком мало, чтобы излить своё недовольство в умерщвлении преследователей.

— Идем в Фулин, — сосредоточенно молвила Имэй, но вместо того, чтобы бодро зашагать в сторону дороги, устроилась на большом камне. А на вопросительный взгляд братца Чу ответила: — Погоди корзинку надевать. Поработаешь для меня столиком?

— Хорошо хоть не конём, — вздохнул лучник, безропотно подставляя спину.

Тихий снег шёл всю ночь, засыпая округу, накрывая дорогу, деревья, поля и крыши белым и тонким одеялом. Фулин оказался ещё унылей Аньчэна. Ни озера красивого, ни реки рядом и, кроме кумирни с резным деревянным буддой на бедном алтаре, смотреть не на что.

— Ты как маленькая, Ли Имэй, честное слово, — бухтел Сяо Чу. — Нашла время любоваться красотами. Ты еще на качелях покатайся.

Спорить девушка не хотела, но и свое любопытство не считала чем-то зазорным. Не так уж часто она выбиралась из Школы и Аньчэна, чтобы пренебрегать шансом увидеть что-то новое. Опять же, потом можно по памяти зарисовать пейзаж и показать мальчишкам. Мир так велик, и по большей части прекрасен, что грех равнодушно проходить мимо уютного домика, живописной рощи или очаровательного маленького храма на склоне горы.

Однако, в целом городишко сразу не понравился Имэй. Стражники на воротах — тощие, как больные почесухой овцы, и такие же издёрганные — придирались почём зря, вымогая взятку на ровном месте. В харчевне за две миски лапши и суп цену заломили несусветную. Зато клопы на постоялом дворе поразили одноглазого стрелка в самое сердце. Точнее, их количество и размеры.

— Ты такое видела? Это же не клопы, это — волки! — возмущался братец Чу, отряхивая одежду на всякий случай. — Они за ночь нас живьём сожрут!

Толкотня на улицах, месиво из грязи, навоза и снега под ногами, скулёж нищих, запах горелого масла — то же самое, что и везде в это время года, но Имэй все равно насторожилась. Нет-нет, да и прорежется отчаянная нотка в выкриках зазывалы. Словно не отобедать зовёт тонкошеий мальчишка в здоровенных отцовских сапогах, а на помощь кличет. И слишком уж много попрошаек прибилось к убогой фулинской кумирне, где и троим монахам не прокормиться-то.

Мастер Дон Син любил повторять, что люди, хоть любопытны без меры, но при этом редко бывают внимательны и чаще всего мыслят шаблонами. И, главное, склонны возводить первое впечатление в ранг истины. А все потому, что никто не хочет признаваться в глупости, некомпетентности и отсутствии опыта. Но, на самом деле, беда не в легковесности суждений, а в том, что красоту равняют с добродетелью, богатство — с удачливостью, учёность — с мудростью. Верно же и обратное. Когда на обочине дороги слепой нищий весь в лохмотьях и язвах просит подаяние, то даже среди доброхотов редко сыщется тот, кто не посчитает, что несчастный сам повинен в своих бедах. Слепец, поди, плохо работал, не думал о будущем, о здоровье своём не пёкся, а может, он и вовсе преступал закон. Оттого убог, сир и одинок.

Имэй ещё в младших учениках ходила, когда Мастер взял её в компании с баловницей Мэн Ти и братцами Сяо Чу и Чжу Юанем на аньчэнский базар. Вроде как помогать с покупками, а на самом деле учить уму-разуму. И против всех ожиданий принялся рассказывать жизненные истории нищих, которых в таком маленьком городе не так уж и много. Так вот, грязный одноногий слепец оказался воином и героем, чья семья сгинула во время войны, старушка в рванье, через которое виднелось скрюченное тело, родила дюжину детей, а тех всех — и малых, и взрослых — забрало в одночасье моровое поветрие. Кто-то и впрямь свою жизнь сгубил через азартные игры и выпивку, а кому-то сломала хребет сама Судьба. И таких было большинство.

Они с Мэн Ти на пару даже разревелись от жалости ко всем этим несчастным людям.

А Мастер, помнится, указал пальцем куда-то в небо и сказал: «Никому не ведома его судьба, и жизнь имеет обыкновение жестоко смеяться над всеми нашими планами. Всякий из вас может оказаться в канаве со сломанным ногами, и люди станут презирать за слабость и немощь, не разглядев за шрамами и грязью достоинств. Но вы всегда должны помнить, кто вы есть. Даже стоя на коленях и протягивая чашу для подаяний прохожим».

Фулинские нищие от холода и непогоды защищались плащами и шляпами из тростника, отчего походили на неопрятные копны, брошенные в поле. Так часто бывает, когда кормилец на войне сгинул, и не осталось в семье мужчины хотя бы десяти годов от роду, чтобы вытянуть на себе хозяйство.

Несколько женщин в белых, забрызганных грязью одеждах продавали себя в рабство. Чего не сделаешь ради семьи или же достойных похорон для родителей. Им бы в Цзянькан податься, там возле городской стены таких много.

Калека, весь в пропитанных кровью и гноем бинтах, громко пел боевой марш, а его товарищ по несчастью с лицом, закрытым широкой повязкой, стучал в такт палкой по краю своей миски для подаяний. Слепец или прокаженный, не разберешь. Но звук этот — яростный и пронзительный, ввинчивался в уши, как пыточный инструмент.