Цветы Эльби (Рассказы, сказки, легенды) - Юхма Михаил Николаевич - Страница 24

— Большую помощь оказал нам Сарри-батор, большую помощь, — вздохнул царь, лицо его было мрачным.

Кто-то из чувашских военачальников спросил царя:

— Хотел бы я знать, о какой помощи вы говорите, батюшка? Кто знает, вернется ли Сарри-батор? В лучшем случае песни его ободрят осажденных.

— Пусть, — сказал царь, — пусть приободрятся. Недолго им песни слушать.

Уже потом стало известно, что русский царь решил вести подкоп под стены, а сколько до них шагов, точно никто не знал. Ошибаться нельзя. Пороху маловато. Вот и считал царь шаги батора, чтобы, значит, ошибки не было, взорвать, так уж наверняка, под самой стеной.

Прошло сколько-то времени, и под крепостью загрохотало так, что в небо поднялись глыбы камней, тучи песка, а в стене образовалась брешь. В нее кинулось войско царя. И долго еще над полем брани звучали разноязыкие крики победителей.

А Сарри-батора так больше никто и не видел.

С запада подул ветер, стало свежо.

— К дождю, — промолвил дед Ендимер, глядя в небо.

Я поднял голову. Над нами ни облачка, чистая глубокая синева. Даже не верилось, что небо заволокут дождевые тучи. Но я знаю, дед не ошибается, недаром его называют в селе живым барометром.

Бывает, Чебоксары предсказывают по радио «ясно», а сельчане, отправляясь в поле, берут с собой плащи.

И глядишь — хлынул дождь.

Вот и сейчас дед пророчит ненастье. А как узнал — мне невдомек. Спросил об этом, стараясь особенно не выдавать своего любопытства. Он лишь пожал плечом:

— Каленое солнце. Чуваши еще говорят — «дождевое». Видишь, как печет на закате.

— Это все?

— Все, да не все… Потяни воздуху.

Я сделал глубокий вдох.

— Ну, и что?

— Как «ну и что»? — удивился дед. — Пары. Водяные пары.

— Ничего не чувствую. Воздух как воздух.

Мы сидим на старом бревне перед дедовым домом, ждем с лугов стадо. Частенько сходятся сюда соседи — поговорить, посудачить о новостях, благо у деда на закате свободная минута: как стемнеет — уходит в ночное.

«Ка-а-ак! Ка-ак!» — послышалось над головами.

— А, — сказал Ендимер, — моя правда. Птицы тоже непогоду чуют. Гляди, вон ласточки заметались…

Некоторое время мы наблюдали за птицами, чертившими небо.

— Разные бывают птицы, — заговорил Ендимер. — Наши деды считали, что одни приносят счастье, другие — беду. Скажем, была такая птица — куйкырыш, та приносила богатство. Может, слыхал?

Я покачал головой.

— Мало интереса у вас к старине, — добавил он с укоризной. — Слушай, расскажу тебе об этой птице.

Мне показалось, в глазах старика мелькнула лукавая искорка.

…В соседнем селении жил когда-то богатый мужик. Звали его Ямбар. Ямбар из рода Багая. Ох, и богатый был. Одиннадцать мельниц у него вертелось в окрестностях. Из них три — водяные. В Симбирск-городе лавки держал — торговал яичками да пухом. Помню я его, хорошо помню. Бывало, тройка у дома стоит наготове, кони — огонь, все вороные. Тарантас с рессорами. Свистнет ямщик — понесутся быстрее ветра, только пыль к небу.

Говорили о Ямбаре разное. Но больше всего о его богатстве, откуда оно взялось. Дескать, дед его Багай поймал птицу куйкырыш — и пошло от нее все благоденствие.

Птичка-невеличка, с воробья, может, чуть больше. Хвостик у нее красный, по бокам — белые полоски. Откуда она взялась? Сказывали, будто петух, проживший семь лет, сносит три яйца. Из одного вылупляется змея, из другого — собака, а из третьего — сама куйкырыш. Вот она и дает богатство, лишь сумей словить.

— И что же — всяк разбогатеть может?

— Да, вроде бы так. — Дед замялся. — Точно не скажу, иной раз сомненье берет. Вот послушай, жил в нашей деревне мужик Тэвенеш. Бедняк из бедняков. Весь их род был таким: хлеб водой запивали. Тэвенеш этот на гражданской погиб. Кавалеристом был. Помню, сам рассказывал мне любопытную историю.

Пошел однажды в лес, забрел в самую глушь. Грибные места искал… Заплутал, да и вышел на большую поляну. Смотрит, сидит на кусточке птица. Хвост красный, а по бокам белые полоски — куйкырыш! Обрадовался Тэвенеш, стал подкрадываться. Птичка сидит, хвостик красноперый чистит.

Подобрался к ней Тэвенеш, протянул руку, птица, то ли почуяла недоброе, а может, ей надоело сидеть на одном месте, вспорхнула и плавно понеслась над поляной. Тэвенеш, не будь дураком, прыг следом да схватил ее за кончик хвоста. Птица пискнула, и только он хотел ее ладонью накрыть — оступился и упал в яму, головой о сучок ударился, весь лоб расшиб. Худо ему было, свет в глазах померк. А когда опамятовался — птицы и след простыл, лишь на травке перышко красное.

— Вот и смекай теперь, всем ли она приносит счастье. Таким, как Тэвенеш, и птица не дается. А вот почему у иволги желтое оперенье, знаешь? Это наши старики тоже по-своему объясняют.

Ендимер задумчиво поглядел вдаль. Оранжевый круг солнца тонул в зеленых волнах леса, небо по горизонту было золотисто-синим, а легкие облачка казались совсем прозрачными.

— Когда-то иволга была некрасивой, перышки неказистые, серенькие, под цвет земли. И звали ее пикайк. Но была она добрая, доверчивая, с отзывчивым сердечком.

Так пикайк жила, по утрам с подружками щебетала, на солнышко глядела. Однажды стало ей жаль солнышка. Нет у него подружек, одно-одинешенько день-деньской бредет по небу. Верно, скучно бедняжке.

Так подумала, вспорхнула с ветки и полетела. Долго летела, через семь небес. Вот уже и солнце близко.

— Здравствуй, Солнце красное. Верно, тошно тебе в небе одному. Хочешь, я спою тебе песенку?

— Спой, добрая птица, — ответило Солнце. — И как это ты догадалась повеселить меня? Никто еще не жалел Солнца. Я-то всех грею, а меня — никто.

И пропела пикайк Солнцу лучшие свои песни.

На прощанье сказало Солнце маленькой птичке:

— За доброту твою, за веселые песни подарю я тебе новый наряд. Пусть он напоминает тебе о нашей встрече.

Радостная вернулась пикайк домой, в родную рощу. Перья ее сверкали, как лучи солнца. А люди, увидев ее в новом наряде, стали звать «саркайк», что значит птица со светло-огненным опереньем.

И сейчас дружит иволга с Солнцем. Старается быть поближе к нему. Потому и вьет свои гнезда на самых верхушках деревьев. А по утрам дает знать о себе дружку: дескать, все у меня хорошо, все в порядке, порхает над деревом, поет-заливается.

Говорят, деревенское наше солнышко лучшее лекарство от всех болезней. Иволга тоже хворому человеку помощница. Недаром от желтухи у нас лечатся водой, настоенной на ее перьях. Многим помогает.

— Я и сам видел, как лечились чуваши этой настойкой.

— То-то и оно, — ответил дед, — в каждой сказке своя правда.

— А нет ли у тебя еще байки о какой-нибудь птице.

— Как же нет, — усмехнулся дед. — Вот, скажем, о голубе. Она так и называется:

Дед опять вынул трубку, да так и не закурил: уж больно хорошо дышалось под вечер. А тут еще ветерок с полей подул: принес с собой запах чебреца, терпкий аромат разнотравья.

— Ну, так вот, — сказал Ендимер, — хорошего человека иной раз зовут голубем. И не зря. Всякое слово свой смысл имеет. Голубь по-чувашски — кавакарчан, похоже на «кавакарчин» — то бишь голубой человек. В этом вся суть!