Младший советник юстиции (Повесть) - Карелин Лазарь Викторович - Страница 43

— Нет, не могут, — ответила Осокина.

— Какой же вывод напрашивается теперь? — спросил Антонов.

— А вывод таков: две тонны овощей, проданные колхозом, испортились в неправдоподобно короткий срок. А если бы вам сообщили, что эти же самые две тонны овощей уехали из колхоза в город? Что бы вы на это сказали, товарищ Антонов?

— Сказал бы, что чудес не бывает.

— Правильно. Не бывает. — Громов достал из своей папки еще один документ. — Вот, товарищи, выписка о продаже «Огородным» ранних овощей в прошлом году. Читаем: в апреле продано ранних овощей две тонны. Отступаем еще на год — та же цифра. Как будто бы все правильно: каждый апрель в течение трех последних лет колхоз «Огородный» продавал по две тонны парниковых овощей. Отлично! Но что интересно?.. Мой хороший знакомый и тезка, здешний пасечник и огородник Василий Алексеевич Зачиняев, рассказал мне, что в ночь с двадцатого на двадцать первое апреля к его парникам была подана грузовая машина, на которой приехал неизвестный ему человек, и те самые две тонны овощей, что были проданы искровскому сельпо, уехали в город.

— Те самые? — удивился Антонов.

— Да, те самые!

— А доказательства? — спросил Трофимов.

— Доказательства в расписке, которую потребовал Зачиняев, когда выдавал овощи.

— Где же она?

— При погрузке овощей присутствовал бухгалтер «Огородного» Кочкин. Он взял эту расписку у Зачиняева, и она исчезла.

— Исчезла?

— Да. Спрашиваю у Кочкина, где эта расписка, а он отвечает, что расписки, о которой говорит Зачиняев, вовсе и не было. «Что ж, — спрашиваю, — выходит, Зачиняеву все приснилось?» — «Нет, — говорит, — не приснилось. Машина, действительно, была, ее завмаг нанял, овощи увезла, но не в город, а в искровское сельпо. Пожалуйста, вот расписка от завмага». Хорошо. Вызываю его. «Давали, — спрашиваю, — вы эту расписочку Зачиняеву?» — «Давал, — говорит, — при Кочкине давал, он это хоть сейчас подтвердит». — «А как могло случиться, что Зачиняев вас не признал? Вы же друг друга много лет знаете?» — «В плаще был, — отвечает, — в капюшоне — вот ночью и не признал». — «А по голосу, неужели и по голосу не узнал?» — «Мы с ним не разговаривали, — отвечает, — погрузились — и все». Так правды я и не добился. Зачиняев же клянется и божится, что человек, который дал ему расписку, был не завмаг. Хорошо. «А какие, — спрашиваю, — приметы у этого человека?» — «Клеенчатый плащ, капюшон — вот какие приметы. Лица в темноте не разглядел».

— Но почему же Зачиняев решил, что машина уехала в город? — спросил Трофимов.

— А вот почему… Когда овощи были уже нагружены, Зачиняев услышал, как шофер спросил у того человека, что был в плаще, какой дорогой им ехать: прямо к переправе или в объезд к мосту? Ну, а известно, что на пути от парников до искровскою сельпо нет ни переправ, ни мостов. Прямая дорога метров триста — и все.

— Как объясняет этот случай бывший председатель колхоза «Огородный»? — спросил Трофимов.

— Разводит руками. Вообще, товарищ Трофимов, у меня сложилось впечатление, что Стрыгин, если и виноват в чем, так только в том, что слепо доверился Кочкину. Сам он в хищении участия не принимал.

— Я такого же мнения, — сказала Осокина. — Стрыгина я знаю давно и могу оказать, что он всегда мне казался человеком честным, советским, но… вот в председатели колхоза выдвигать его не следовало. Слишком уж он мягок, покладист. Нет чтобы спросить, потребовать отчета. А ведь в нашем деле без этого нельзя. И опыта у него было маловато. Десять лет с молочной фермы не выходил, и вдруг на тебе — председатель большого колхоза. Поторопились…

— Помнится, на докладе в прокуратуре, — сказал Бражников, — товарищ Громов утверждал, что вина Стрыгина им установлена.

— Я и теперь говорю, что Стрыгин виноват, — Громов замялся. — Но не в хищениях колхозного добра, а в том, что поддался обману.

— Значит, раньше вы ошибались? — спросил Трофимов.

— Ошибался, товарищ младший советник юстиции, кое в чем ошибался.

— А теперь?

— Теперь уверен, что прав.

— Твердо уверены?

— Твердо уверен.

— Хорошо, допустим, что у вас есть основания не верить завмагу и Кочкину, но какие у вас основания верить Зачиняеву?

— Очень большие, товарищ Трофимов. Я верю Зачиняеву потому, что вижу и всем сердцем чувствую, что он честный человек.

— Да… — Трофимов в раздумье смотрел на Громова. — Согласен, следовательская интуиция — вещь серьезная, но все-таки именно на Зачиняеве у вас, товарищ Громов, расследование и обрывается. Мы не можем строить обвинение на одной интуиции. Почему вы уверены, что как раз те самые две тонны овощей, которые колхоз продал в сельпо, попали вдруг в город?

— В этом-то все дело, — оживился Громов. — Помните, товарищ Трофимов, я говорил, что плох тот бухгалтер, который забывает о числах на документах?

— Помню.

— Вот Кочкин-то и оказался таким плохим бухгалтером. Что у него получается? Двадцатого апреля две тонны овощей продаются в сельпо. Двадцатого же апреля, если, конечно, верить Зачиняеву, две тонны овощей отправляются в город. Ну, а скажите, Анна Петровна, могут парники «Огородного» дать в один день четыре тонны овощей?

— Нет, не могут, — ответила Осокина. — И за неделю больше двух тонн не дадут. Я те парники хорошо знаю.

— И я знаю. Изучил! — торжествующе сказал Громов. — Не поленился и целую лекцию прослушал о парниковом хозяйстве.

— Еще одну науку решили освоить? — рассмеялся Бражников. — Мало вам быть бухгалтером, решили стать по совместительству огородником?

— Решил, — серьезно ответил Громов. — На старости лет к счетным книгам да на грядки потянуло. И вот результат… Связь, как это и предполагал товарищ Трофимов, между хищениями в колхозе и в сельпо мною установлена. Раз! — Громов загнул один палец. — Думали, что завмаг сгноил овощи по халатности, а он их и не получал. Два! — Громов загнул второй палец. — Установил, что Кочкин и завмаг продавали овощи на сторону. Три! Уверен, что Стрыгин в этих делах не участвовал. Четыре! А главное, нашел конец веревочки, которая, если по ней идти, приведет нас в город, к соучастникам Кочкина и завмага. Пять! — Громов сжал все пальцы в кулак.

— Все это при одном лишь условии, товарищ Громов, — сказал Трофимов, — при условии, что Зачиняев говорит правду. — Он поднялся из-за стола. — Что ж, попробуем пойти по этому пути. Будем считать, что Зачиняев говорит правду, одну только правду.

— Интуиция? — спросил Антонов.

— Да. Не одобряете?

— Зачиняева я знаю давно, — задумался Антонов. — С детских лет знаю. Не верить ему трудно. Стоящий дед. — Антонов подошел к Трофимову. — Простите, товарищ прокурор, что вмешиваюсь в ваши дела, но… хочется мне дать вам один совет.

— Слушаю вас.

— Зачиняев — старик. Человек не легкий. Если хотите дознаться от него правды, на допрос его не вызывайте. Попробуйте как-нибудь подойти к нему иначе, расположите его к себе… Вот и весь мой совет.

— Совет для меня очень ценный, — сказал Трофимов. — Благодарю. — Он обернулся к Осокиной. — Так как же, Анна Петровна, мы решим насчет Громова? Где он лучше себя проявил: как следователь или как бухгалтер?

— Затрудняюсь сказать, товарищ Трофимов, — рассмеялась Осокина. — Он и бухгалтер и огородник, а как начал все распутывать, так и вышло — не бухгалтер и не огородник, а следователь.

— И не плохой следователь, — сказал Трофимов, — протягивая Громову руку. — Благодарю вас, Василий Васильевич!

— Так за что же, Сергей Прохорович? — смутился Громов. — Нить-то оборвалась…

— А мы ее свяжем, Василий Васильевич. Главное вы сделали.

Разъезжая по району, Трофимов всюду, где приходилось ему останавливаться, не упускал случая потолковать с народом о том или ином законе, о задачах прокуратуры и народного суда. Необходимость в таких беседах была очевидна. Трофимов знал, что, разъясняя закон, рассказывая о своей работе, он не только выполняет свою прямую обязанность пропагандировать среди населения советское право, но и помогает самому себе в повседневной прокурорской деятельности.