Младший советник юстиции (Повесть) - Карелин Лазарь Викторович - Страница 14

— Только не на Марьиных болотах, — заспорил Чуклинов.

— Так ведь не одно же солнце! И порубки и торфоразработки — все вместе болота и подсушило.

— На много ли? — спросил Рощин.

— Участок от деревни Чашкиной до Займищ — пять километров, который раньше и пройти было невозможно, стал проходимым и для пешего и для конного. А от Займищ, — Лукин указал на карте желтовато-зеленый разлив болотных трав, — до Черного ручья — два километра и сейчас пройти не просто. В них-то, полагаю, вся трудность и будет.

— Короче говоря, — сказал Зырянов, — на все сорок километров трассы надо класть пять трудных и два очень трудных — всего семь километров болотистых почв. Семь километров! Пройдя их, мы уже не встречаем больше препятствий. Итак, — Зырянов взял указку и решительным движением провел короткую прямую черту от корпусов бумажного комбината, обозначенных на карте в глубине широкого лесного массива, до Ключевого. — Итак, сорокакилометровая прямая дорога соединит строящийся бумажный комбинат с центром района, с железной дорогой. Сорок километров вместо теперешних ста шестидесяти пяти! Прямой путь вместо кружного и к тому же без всяких там паромных переправ через Вишеру. — Зырянов повел указкой по плутавшей в лесах узенькой ленте кружной дороги, которая, начинаясь от бумкомбината, шла в сторону от Ключевого и, лишь дважды перекинувшись через Вишеру, сворачивала к городу. — По-моему, Андрей Ильич, надо строить. Строить не откладывая. Правда, большая часть нашей бумаги пойдет, как и планировалось, по Вишере, на баржах, но новая дорога даст нам возможность пересылать наиболее ценные сорта бумаги и на автомашинах. Сейчас просто трудно учесть, какую огромную экономию времени, а следовательно и средств, получим мы, как только начнет действовать новая дорога.

— Вот, Сергей Прохорович, — обратился Рощин к внимательно следившему за разговором Трофимову, — каких-нибудь сорок километров лесной дороги, а посмотрите, что они нам дадут. Смотрите! — Рощин указал Трофимову на карту. — В местах, через которые проложим мы наше шоссе, расположены земли трех колхозов. Здесь находятся пятый, шестой и седьмой лесоучастки. Здесь же работают две геологоразведочные партии. И вот колхозников, лесорубов, геологов, я уже не говорю о рабочих бумкомбината, новая дорога на сто двадцать пять километров приблизит к своему районному центру. Останется всего сорок километров. Расстояние, по которому вполне можно будет пустить автобус. — Рощин взял Чуклинова за локоть. — Понимаешь, Степан, автобус до Чашкиной, до лесных порубок? Какой-нибудь час пути, и ты в городе — в театре, в кино, в магазинах, в библиотеке.

— Здорово! — загораясь, сказал Чуклинов. — Ну просто здорово! Вы только подумайте, Андрей Ильич, какая это для колхозников радость будет!

— А для лесорубов? — улыбнулся своей скупой улыбкой Лукин.

— А для нас, бумкомбинатовцев? — заметил Зырянов.

— Да и для геологов, и для нефтяников, и для торфяников, — начал перечислять Рощин. — Словом, для всего района. А значит, и строить будем мы эту дорогу всем районом. Мы уже связались с областью, и там наше начинание поддерживают.

— Еще бы! — горячо сказал Чуклинов. — Ведь это такое дело! За город, Андрей Ильич, я ручаюсь — дадим и людей и транспорт, а вот за Ключевский комбинат…

— Поможет, поможет и наш комбинат, — усмехнулся Рощин. — Это уж моя забота. Впрочем, как же им не принять участие в прокладке дороги, когда работа эта совпадает с работами по осушке болот возле комбинатского поселка? Должны помочь.

— Не станет дело и за нами, — сказал Зырянов. — Есть уже решение выделить нам специальные средства, материалы, машины.

— Смотри ты! — удивленно покачал головой Лукин. — А тут еще колхозники да лесорубы помогут. Видать, и впрямь конец пришел Марьиным болотам.

— И не сомневайся, — убежденно сказал Рощин. — Года не пройдет, как не останется на нашей земле этой комариной гнили.

— Да, похоже, что так и будет. Гниль комариная… Верно, из года в год переводится она у нас на земле. — Старик вдруг нахмурился, тяжело опустил голову. — Ведь вот забота-то какая досталась мне на старости лет, Андрей Ильич! Думал ли? Сын!.. Растил! Гордился! И на тебе — с гнильцой вышел парень-то.

— Не спеши, Иваныч, — сказал Рощин. — Обвинить да осудить человека не трудно. А вот помочь ему в его беде куда труднее.

— Какая уж теперь помощь, когда до суда дошло, — уныло махнул рукой старик и, не в силах более сдержать себя, хрипло выдохнул: — Судят ведь, судят моего Константина!

— Знаю, что судят, Иваныч, — обнял старика за плечи Рощин. — Ну, а кто судит-то, — думал ли об этом?

— Кто? Кто? — Лукин осторожно глянул на Трофимова. — Вот хотя бы и этот товарищ, может!

— Нет, — спокойно встретив его взгляд, возразил Трофимов. — Я — не судья.

— И верно, — горько усмехнулся Лукин. — Вы ведь прокурор, обвинитель. Значит, обвинять будете, так?

— Возможно, Иван Иванович, что и буду, — тихо сказал Трофимов.

— А я вот — отец! — крикнул Лукин. — Я даже и заступиться за него не смогу! — голос его сорвался и стих. — Что скажешь? Как оборонишь? Виноват — дело ясное.

— Да так ли уж все ясно, Иван Иванович? — спросил Трофимов. — Я познакомился сегодня с этим делом и как раз ясности-то в нем и не увидел.

— А что же там еще? — насторожился Лукин. — Винить — вините, да много-то не накручивайте. Ну, да будет об этом! Будет!

Лукин выпрямился и, совладав с волнением, уже внешне спокойно заговорил, прощаясь, с Рощиным:

— Так что надейся, Андрей Ильич, лесорубы в стройке дороги подсобят.

— Надеюсь, Иваныч, надеюсь. Да и ты надейся.

— На что это? — не понял старик.

— Да вот хотя бы на него — на обвинителя, — кивнул Рощин в сторону Трофимова. — Не «накрутит», не бойся. Как, Сергей Прохорович?

— Разберемся по-настоящему, — серьезно сказал Трофимов.

— Ну, спасибо! Пойду я. — И Лукин, коротко кивнув всем на прощание, заспешил к выходу.

— Пойду и я, — сказал Зырянов. — Нам еще у дорожников надо побывать. Гордый старик, — оглянулся он уже в дверях. — Тяжело ему…

— Ведь вот как бывает, — после долгого молчания печально произнес, ни к кому не обращаясь, Рощин: — отец, старик, прокладывает новые дороги, новые пути в жизни, а сын, которому вперед бы идти, норовит с этих дорог свернуть в болото, в комариную топь. Да… — Рощин внезапно обернулся к Трофимову и громко, убежденно докончил: — А мы не дадим ему, Сергей Прохорович, не дадим ему свернуть — и все тут!

— Нельзя, что и говорить! — сказал Чуклинов.

Рощин подошел к столу и, позвонив, вызвал секретаршу.

— А что, — спросил он у нее, — парторг колхоза имени Сталина не приезжал?

— Приехал, Андрей Ильич. Здесь он сейчас. Рвется к вам — прямо сил никаких нет.

— Антонов да чтоб не рвался! — рассмеялся Чуклинов. — Сидеть да ждать — не в его характере.

— Попросите Антонова, пусть зайдет, — усаживаясь за стол, сказал Рощин секретарше.

Секретарша вышла и едва лишь успела сказать: «Товарищ Антонов, пройдите к первому секретарю», — как в кабинет, шурша брезентовым плащом, стремительно вошел огромный рыжеусый человек.

— Приехал, товарищ Рощин! Час назад! — еще на ходу пробасил он и, остановившись возле стола, по-военному застыл перед Рощиным.

В его размашистых движениях, в громком голосе и отрывистых фразах Трофимову почудилась такая озабоченность, что он, невольно подавшись вперед, приготовился услышать известие необычайной важности. Но Рощин, казалось, умышленно медлил с расспросами.

— Знаю, знаю, зачем пожаловал, — посмеиваясь, сказал он парторгу.

— А вот и не знаете! — топорща в улыбке свои кавалерийские усы, живо отозвался Антонов.

— Знаю, знаю… — Рощин обернулся к Трофимову и Чуклинову: — Приехал… час назад… Это означает, что товарищ Антонов вот уже целый час штурмует самые различные районные учреждения такими, к примеру, выразительными фразами: «Нам нужно! Мы требуем! Колхозники ждут!..»

— Если же эти возгласы попробовать расшифровать, — подхватил Чуклинов, — то получится, что нам нужно провести в колхозе лекцию о международном положении; что мы требуем сменить в клубе проекционную киноаппаратуру; что колхозники ждут, когда у них в больнице откроют хирургическое отделение с профессором во главе.