Кибердемоны. Призрак (СИ) - Зимин Дмитрий - Страница 14

Налево пойдешь - коня потеряешь. Направо - жену... А если вниз? - пробормотал Мирон. Он никак не мог заставить себя подойти к тёмному провалу. - Чёрт. Чёрт, чёрт чёрт...

Хоть бы миллиграмм лития. Или аддерола, или дексамина... Чего угодно, лишь бы успокоить нервы. Пальцы дрожали и он сжал их в кулаки в карманах куртки. Язык был сух, как пыльный бетонный пол под ногами.

Можно не ходить. Можно вернуться в ту прозрачную комнату, позвонить Хидео и рассказать, что удалось нарыть. А потом спокойно вернуться домой и обо всём забыть.

- Чёрт, - повторил Мирон в сто восемнадцатый раз и сделал шаг к лестнице.

Рыжий, вопреки ожиданиям, спускаться не стал. Утопив уголки губ в диких складках кожи - это должно было означать улыбку - он отступил в сторону и замер. Мирон, сжав зубы, чтобы не дрожал подбородок, шагнул на лестницу и заглянул в провал.

- Темно, хоть глаз коли, - пожаловался он Рыжему. - И посветить нечем... - тот чуть заметно пожал плечами: мол, моё дело - предложить...

Когда его голова опустилась ниже уровня пола, сзади раздался грохот - проводник захлопнул дверь. Скрежетнул замок, а потом повисла тишина. Мирон замер. Поборов отвращение, он дотронулся до стены - ноздреватый бетон был холодным, но не влажным - и сделал еще один шаг.

Странно, но как только глаза привыкли, он стал различать бледные светящиеся пятна. Они шли вдоль ступенек, почти на уровне пола, вдалеке сливаясь в белесую дорожку.

Выяснять, что это: краска? плесень? - он не стал. Ноги не сломаешь - и на том спасибо.

В натуре, это была канализация. Старая, и уже лет двадцать как заброшенная... После того, как появились эти новые ферменты - такой порошок, просто посыпаешь им дерьмо, или еще какую гниль, и оно превращается в серый пепел.

Было сухо. Стены не бетонные, как показалось вначале, а из покрытого тонким кружевом ржавчины железа. Да и вообще это были не стены, а широченная, метра три в диаметре, труба. Он шел по самому дну, стараясь не наступать на кучи подозрительного мусора, который копился здесь десятки лет.

Света хватало лишь на то, чтобы видеть, куда ставить ноги.

Сверху просачивался ритмичный гул - шум концерта проникал даже сюда. Но потом гул затих и Мирон понял, что выбрался за пределы стадиона. Как только это случилось, накатила волна паники. Ритм являлся успокоительной ниточкой. Связью с поверхностью. Но теперь, когда она пропала и остался только звук его дыхания и отраженное эхо шагов, он почувствовал страх. Начинаясь где-то пониже спины, страх волнами поднимался по позвоночнику и сводил кожу между лопаток.

Он остановился и закрыл глаза. Сделал глубокий вдох...

Подождал, когда под веками перестанут прыгать цветные пятна и выдохнул. А затем стал мысленно представлять функции, сопоставляющие каждому натуральному числу одно из слов. "Январь", "февраль", "март"... На функции, сопоставляющей слову "ноябрь", его отпустило.

И сразу Мирон увидел лестницу, ход наружу.

Не прочные ступени из бетона, а просто скобки, приваренные к железной стене.

Наверху было темно, и неясно, куда они уходили. Он подумал, что стоит рискнуть. В худшем случае спустится обратно.

Некоторые скобы шатались и он старался распределять вес между руками и ногами - если одна подломится, то он повиснет на руках или останется стоять.

Люк, которым заканчивались скобы, был немного сдвинут. Не то, чтобы открыт, но всё-таки Мирон почувствовал струю свежего холодного воздуха. Это придало сил и уверенности, так что пара минут - и вот она, свобода. Попахивающая мочой и мусорными бачками, но свобода.

Люк находился в какой-то подворотне, в чудом уцелевшей арке старинного проезда. В Москве частенько соседствовали такие вещи. Суперэргономичные дома-роботы, а рядом - зассанные кирпичные пятиэтажки. Это называлось "сохранить наследие старинных Московских двориков".

Камеры в них никогда не работали, полицейские не заглядывали, и даже дроны облетали стороной - анонимусы свято следили за тем, чтобы в программах ищеек были "слепые зоны".

На самом деле, законы об охране исторической недвижимости в тесной сцепке с запутанными правами на землю не давали возможности снести эти халупы - чем и пользовались разнообразные теневые личности, обделывая свои делишки.

В пятиэтажках давно никто не жил.

Кое-как сдвинув тяжеленный диск люка обратно, Мирон затравленно огляделся. Снег кончился и в воздухе повисла хрусткая тишина, которая бывает перед рассветом. При каждом вдохе ноздри слипались, а когда воздух всё-таки проходил, лёгкие обжигало холодом.

Надо было заказывать пуховик, а не выпендрежную кожу, - пожалел он, просовывая руки карманы и делая несколько пробных шагов.

Не подумал. Отвык. Забыл, что на улице бывает так холодно.

А ведь я собирался избавиться от одежды... - сейчас эта мысль выглядела дико. Самоубийственно. Но он выбрал сторону. Оставив карточки в комнате под стадионом, он дал понять, что не собирается играть по их правилам. Так что раздеваться придется - иначе его жизнь не продлится и получаса.

Нужно выбраться на людную улицу...

Он шел, ориентируясь на шелест покрышек по асфальту и негромкий гул, который издаёт толпа, даже когда она безмолвна. Дыхание сотен глоток, шелест сотен курток, шарканье сотен ног... Толпа безлика. Она не интересуется никем, кроме себя и ни на что не обращает внимания.

Где-то там, в перекрестье старинных улиц стоит дом, в котором живёт его друг. Точнее, бывший друг, они не виделись со времен распада команды. Он думал, что Чебурашка, если он еще жив, если его не повинтили копы или не случилась ещё какая-нибудь хрень, непременно поможет отыскать Уммона.

Тем не менее, Мирон замедлил шаги. Да, на проспекте людно и безопасно. Там светят фонари, патрулируют копы - гуляй, хоть до утра, даже если ты девочка в бантиках, с учебником по квантовой физике в руках... Но есть и другая сторона: всё, как на ладони. Вездесущие камеры фиксируют каждый шаг. Стоит ему попасть на одну из них - и Технозон возьмёт его тёпленьким. Не особенно при этом напрягаясь.

В подворотнях, конечно же, стрёмно. Можно нарваться на торчка под "Хохотунчиком", на гопников - ловцов зазевавшихся гуляк... Но если вести себя тихо, не выходить на открытые места и вообще не отсвечивать, можно пройти незамеченным.

- Эй, урка, дай закурить.

Голос был сиплым и чуть дрожащим - собачонка на тонких лапках, а не голос.

Повернувшись к источнику звука, Мирон понял, что обречен. Не гопники, нет. Гораздо хуже. Скрещенные скальпели под черепами, глубокие капюшоны, заточки, впаянные в подошвы ботинок... Хирурги. Банда, промышляющая органами. Один - здоровенный, метра два, и столько же в плечах. Второй поменьше, движения быстрые, как у змеи. Третий - тот самый Табаки с треснувшим голосом. Шестерка. Его дело - зацепить жертву, а потом постоять на стрёме. А может и нет. Может он - самый опасный. Комплекс Наполеона...

- Не курю.

Он не понял, как вырвались эти слова. Ведь в голове он лихорадочно прокручивал варианты "может, договоримся", и "пощадите, люди добрые"...

- Раздевайся, - самый крупный подошел вплотную, склонился, почти обнюхивая макушку Мирона и осклабился. На лице - дебилоидная непоколебимость. - Курточка у тебя ничего. Не хотелось бы почикать.

В руке громилы сверкнул электроскальпель. Лезвие вибрирует так быстро, что почти невидимо.

- Хорошо.

Мирон расстегивает магнитку на куртке, медленно, делая вид, что запутался в рукавах, стаскивает с себя, а затем накидывает на голову громиле. Тут же бьёт по коленной чашечке - от души, всей подошвой высокого берца, нагибается - над головой стремительно проносится синее лезвие - и бьёт по второй коленке громилы. Тот валится в снег.

Мирон уже поднял ногу, чтобы со всей силы пнуть его в морду, по приплюснутому, с вывернутыми ноздрями носу, но почувствовал движение сзади и отпрыгнул.