Среди гор (Рассказы из жизни народов Закавказья) - Буткевич А. - Страница 3

Мулла был стар и сед. Он свыкся с тем, что паства его живет в вечной вражде с соседями, часто обижая последних. Он видел много крови как правоверных, так и тушин. Он знал, что и его голова не раз была в опасности, хотя кисты и берегли ее. Если уж они сейчас высылают его, а сами попрятались, следовательно, одна голова — и именно его — должна была отвечать за все другие.

Но Котэ не хотел с ним говорить. Пусть с муллой говорят из отряда, — они скорее достигнут того, чего он хотел получить, имея голову муллы. А ему надо видеть Садыха.

— Добро пожаловать! — приветствовал старый мулла начальника отряда. — По каким делам принес Аллах вас в наше мирное селение?

— Пустое говоришь, старик! — перебил его начальник отряда. — Зачем мы приехали в ваше воровское гнездо, ты и без нас знаешь. Не напрасно мы здесь в горах стоим между кистами и тушинами. Видишь, мы хорошо вооружены, следовательно, мы сильны. Ваши это знают и попрятались. Конечно, мы их можем найти, стоит только хорошенько поискать. Но делать это мы пока не будем. Ты знаешь, что ваши угнали тушинских овец, — так вот мы пришли за ними. Если они сейчас же не будут возвращены, мы отыщем их сами. Смотри, чтобы это не было хуже.

Старый мулла не был глуп.

— Зачем нам спорить? — отозвался он. — Я знаю, что вы — сила. Баранта вам будет возвращена, в том порукой моя седая голова. Только дай срок. Ведь овцы не в кармане у меня.

Пока мулла беседовал с начальником отряда, Котэ отправился к Садыху, тому самому, который несколько дней назад назвал его своим братом и обещал дружбу до гроба, и который после этого угнал их баранту. Но Котэ не будет мстить Садыху, не будет проливать его крови, а погонит его вместе с овцами, которые будут получены обратно, к своему селению, чтобы выкупом за вероломство киста можно было получить еще несколько десятков лишних овец.

Котэ подошел к крайнему домику, слившемуся с горой, и постучал в дверь.

Ответа на стук не было.

Юноша постучал настойчивее.

— Кого Аллах принес? — наконец послышалось из-за двери.

— Отвори, Садых! Это я, Котэ Бакрадзе, тот, кого ты назвал другом и братом своим. Отвори мне, Садых!

Дверь не сразу приотворилась. Выглянуло испуганное лицо Садыха.

— Не бойся, Садых, а выходи. Выйди и помоги мне собрать нашу баранту, которую вы угнали, и помоги догнать ее до нашего селения.

Садых не был большим трусом, и он знал свою вину перед Котэ, который подобрал его на дороге, лечил, поил, кормил, и кроме того он знал, что все равно его жизнь в руках юноши. И Садых пошел за Котэ.

МУША[4]

Жаркий до дремности день.

В теневой стороне на углу шумной улицы расположилась кучка мушей. Когда солнце на зените, работы немного у муши, и можно подремать. Каймасу, самому молодому из них, не дремлется и скучно. Он вытаскивает из кармана деньги и считает. Итог говорит, что день был удачный, и брат будет доволен. Сосчитав деньги, юноша смотрит на солнце, которое еще высоко и не скоро побежит за горы. День впереди большой. Но Каймас больше работать не хочет, он пойдет домой и там может быть увидит Сережу. С этим решением молодой муша встает, перебрасывает куртан[5] на спину и направляется домой.

Каймас живет недалеко, в доме, выходящем на шумную улицу. В том доме, в подвальном этаже, расселилась целая колония курдов[6]. Каймас живет вместе с братом, тоже мушей, который недавно женился на Зейнал, дочери старого курда Раша, торгующего летом льдом, а зимой углем.

Путь до дома короток, но и он в полдневный жар тяжел. Вот и дом. Под воротами ларек. Каймас знает, что у Мамед-Али, турка, торговля идет хорошо, так как, кроме московских товаров, у неге есть и другие, контрабандные, торговать которыми воспрещается, но зато за них хорошо платят Тут же под воротами отец Зейнал — старый Раша — держит лед. Лед летом так же необходим, как угли зимой, и торговать им выгодно.

Каймас не идет домой, — дома ему все равно делать нечего. Он садится в тени подле ворот на землю. Он знает, что в это время возвращается из школы Сережа, с которым он в самых приятельских отношениях, и, кроме того, в это же время возвращается домой на автомобиле самый богатый жилец их дома. Он часто привозит с собой большие свертки, которые передаются Каймасу, чтобы тот отнес их наверх, в квартиру, за что юноше попадает несколько серебряных монет.

— Ну, как идут дела? — спрашивает мушу Мамед-Али. (Такой вопрос Каймас слышит ежедневно при встрече с владельцем ларька).

— Хвала Аллаху! Идут неплохо, — отзывается юный муша, побрякивая монетами в кармане.

Мимо струится человеческий пестрый поток. Вот за ворота выходит Зейнал, нарядно одетая. Зейнал совсем молоденькая, она только на год старше Каймаса, а Каймасу с весны пошел четырнадцатый. Зейнал очень любит наряжаться: из-под ее пышной красной юбки выглядывают белые шаровары; грудь белой кофты богато расшита перламутровыми пуговицами разной величины; на голове белый тюрбан, перевязанный пестрым платком, из-под которого сбоку спускается большая кисть из черного шелка. Нос Зейнал украшен золотой серьгой, как пуговкой, а на руках браслеты из цветных бус. Каймас смотрит на нее, такую пеструю, смотрит на снующую взад и вперед толпу, голова его тяжелеет и неожиданно опускается на грудь.

Бесшумно подкатил автомобиль. Как резиновый мяч, выскочил из него человек в белом костюме, в больших очках в черепаховой оправе. Вот хлопнула за ним дверь. Автомобиль так же бесшумно покатился дальше. А Каймас все спал.

Кроме Каймаса с братом и с Зейнал, в доме живет немало людей. Подвальное помещение занимают курды с семьями. Над ними ряд небольших квартир, связанных общей верандой. Тут живет тоже несколько семей грузинских, армянских и русских. Всех их не очень-то хорошо знает Каймас, только семью учителя Козлова он знает хорошо и больше потому, что с Сережей Козловым они приятели.

Правда, Сережу знают кажется все во дворе.

— Сережа! Сережа! Боже мой! Да он опять на дереве.

— Сережа, да не залезай ты, пожалуйста, на крышу!

— Сережа, Сережа, да иди же спать! — только и раздается целый день.

У Сережи целая улица товарищей. В приятельских отношениях он с Каймасом: даже пробовал учить того русской грамоте, а Каймас давал мальчику надевать свой куртан и учил его своему несложному, но тяжелому ремеслу.

Но в жизни каждого человека бывают перемены. Какая-то перемена, как видел Каймас, про изошла и в жизни Сережи. И это юный муша заметил с того времени, как увидел на шее своего приятеля красную тряпочку.

— Зачем она у тебя? — спросил как-то Каймас своего приятеля.

— Ах, ничего ты не понимаешь! — бросил тот на ходу, куда-то спеша.

Красная тряпочка заинтересовала Каймаса, он видел ее на шее у многих мальчиков, вышагивающих часто стройными рядами по улицам под дробь барабана.

Однажды, выполняя чье-то поручение, Каймас с корзиной за спиной проходил мимо площадки, на которой несколько десятков, а может быть, несколько сотен молодежи, с красными повязками на шее, под музыку и команду маршировали, точно на параде.

Каймас остановился. Сердце в груди его забилось так сильно, сильно. Вот если бы ему бросить свой куртан и чужую корзину и пойти туда, к ним.

— Э! Чего рот разинул! — крикнул кто-то из прохожих и толкнул юношу.

Сердце опять забилось сильно, сильно, но уже от обиды.

Еще раз взглянув на ряды, пестреющие красными галстуками, Каймас быстро и легко побежал вперед со своей ношей.

Подвал рано просыпается, — ведь там большинство живущих мужчин — муши, а их работа временем не ограничена, и ее надо ловить, быть к услугам тех, кому они могут понадобиться. Солнце еще только поднимается из-за Нарикальского хребта, и его первые золотисто-розовые лучи бегут по склонам горы Давида, а муши уже занимают закрепленные за собой позиции на людных скрещениях улиц.