Тайна трех подруг - Королева Лариса Анатольевна - Страница 10

Большую часть листа занимал раскрашенный зеленым цветом забор. Сквозь распахнутую калитку вдали виднелся крошечный домик с одним окошком на фасаде и одним — на чердаке, из трубы валил густой черный дым. А на переднем плане была изображена замотанная по самые брови в черный платок женщина, которая, неестественно изогнувшись, единственной рукой то ли опиралась на метлу, то ли мела двор. При этом один рукав разноцветного, словно сшитого из лоскутков платья был длинным и доходил до кисти руки, державшей метлу. Второй рукав, если бы в нем была рука, пришелся бы до уровня локтя. Но женщина была однорука. Один глаз у калеки был таким, как обычно рисуют дети: удлиненный, с длинными, загнутыми вверх ресницами, другой — круглый, словно выпученный, и неестественно большой. Узкое лицо искажала какая-то вымученная улыбка, напоминающая скорее гримасу плохо скрываемой боли. Из-под искривленной верхней губы торчали два явно великоватых для этого лица зуба, выкрашенные почему-то желтым карандашом.

— У нее было только два зубика, а одна ножка короче другой? — жалостливо спросила Евгения и, не выдержав, прыснула.

— Да нет, с ногами, у нее скорее всего было все в порядке. Не помню, чтобы она еще и хромала, — вполне серьезно ответила юная художница, но, внимательно взглянув на рисунок, вдруг тихонечко запела: — Одна ее нога была короче, другая деревянная была, один был глаз фанерой заколочен, другой совсем не видел ни фига…

Светка захохотала безудержно и звонко. Евгения присоединилась к сестре, посмеиваясь более сдержанно, но так же весело. На них стали оглядываться парочки, сидящие за соседними столиками, а один вихрастый парень в яркой «гавайке» с изображением моря и пальм даже хитро подмигнул из-за плеча своей подруги.

— Грешно смеяться над больными людьми, — еле выговорила сквозь смех Светлана.

— Это я-то смеюсь? — парировала Евгения, протягивая сестре пудреницу. — Да у тебя тушь по всему лицу растеклась!

Старшеклассница принялась оттирать извлеченной из пудреницы губкой черные полоски, образовавшиеся под глазами, и, когда ей это почти удалось, уже вполне серьезно продолжила рассказ. Повествование лилось легко и гладко, поскольку в последние дни Светлана неоднократно мысленно облекала в словесную форму воспоминания детства, нахлынувшие внезапно и теперь неотступно преследовавшие ее. То, что на долгие годы было погребено где-то в глубинах подсознания, теперь казалось очень важным, и девочка старательно, шаг за шагом, воспроизводила и в четкой последовательности выстраивала события десятилетней давности, стараясь припомнить малейшие подробности и нюансы происходивших событий. При этом главной задачей было ничего не переврать и не выдать детские фантазии за реальные факты. Сейчас-то она понимала, что таинственная женщина была давнишней маминой знакомой и Татьяна решила навестить ее по пути в санаторий. Наверное, мать хотела сохранить визит в тайне и рассчитывала, что по возвращении с моря маленькая дочка забудет об этом посещении.

…В маленьком южном городке они оказались уже поздно вечером, сошли с поезда и пошли вдоль частных домов, которые по сравнению с екатеринбургскими высотками казались Светке непривычно маленькими. Она буквально спала на ходу и сначала или не заметила, что у хозяйки дома, куда они с матерью пришли ночевать, не было руки или не придала этому факту значения. Мама завела дочку в крошечную комнатку, похожую скорее на чулан, чем на жилое помещение, раздела, уложила на высокую железную кровать, и усталый ребенок мгновенно провалился в сон. А ночью вдруг проснулась — мамы нет, место незнакомое и очень хочется писать.

Они тихонько сползла с кровати, вышла из комнаты в крошечный коридорчик, босиком ступая по холщовым половицам, и тут до нее донеслись приглушенные женские голоса. Заглянула в полуоткрытую соседнюю дверь и увидела маму и ту женщину. Они сидели за столом, что-то одновременно говорили и обе плакали. Светка и сейчас четко помнит ощущение охватившего ее тогда липкого страха, она просто оцепенела. Во-первых, стало жутко оттого, что мама плачет, а во-вторых, при ярком свете удалось четко разглядеть полночную хозяйку странного домика. Сразу же бросилось в глаза то, что у нее не было руки: над столом нависал пустой рукав. Голова незнакомки была обмотана косынкой, а левый глаз был круглым и неподвижным, из-под него текла слеза.

Светка почувствовала, что вот-вот описается, и бросилась назад в ту комнатку, из которой только что вышла. Там она схватила с тумбочки пустой графинчик с широким горлышком и написала в него. Хотела выплеснуть содержимое в окошко, но потяжелевший графин выпал из дрожащих детских рук и с оглушительным грохотом разбился во дворе об асфальт. От этого звука, такого резкого в ночи, девочка еще сильнее испугалась, быстро вспрыгнула на постель, юркнула под белый вышитый пододеяльник, и в то же мгновение мама просунула голову в дверь и спросила: «Зайчонок, ты спишь?» Но Светка не ответила, притворившись спящей, и мама опять ушла.

Утром, когда девочка проснулась, мамы рядом снова не было. Светлана выглянула в окошко и увидела, как та страшная женщина ходила по двору с метлой. Она сметала в кучку осколки графина… Потом в комнату вошла мама, одела дочку и они сразу же ушли из этого дома. Кажется, хозяйка их не провожала, по крайней мере, Света не могла этого припомнить. Потом они долго ехали на автобусе, и девочка все ныла: где же море, ну скоро мы приедем? А когда она спросила, почему у тети такой страшный глаз и ручки нету, мама как-то отвлекла ее внимание и не ответила на вопрос. Потом, конечно, были море, карусель, мороженое и масса других удовольствий…

Уже дома Светлана изобразила свои впечатления от посещения маленького домика в незнакомом городке на бумаге. А мама вдруг страшно рассердилась, сказала, что рисовать надо красивое, а не уродство всякое. А когда девочка стала утверждать, что тетя была именно такая и рисовать надо правду, Татьяна сказала, что это не правда, вырвала лист из альбома, скомкала его и выбросила в мусорное ведро. Маленькая художница ревела, топала ногами, ломала карандаши и кричала, что все правда, мама сама врет, и тогда ее действительно отшлепали…

Припомнив давнюю обиду, Светлана и сейчас шмыгнула носом. Татьяна никогда ее не била, ни до этого эпизода, ни после, и те незаслуженные шлепки отразили в детском сознании всю несправедливость мира взрослых, где ты можешь оказаться неправым только потому, что младше и слабее. Тогда она поняла, что у мамы могут быть секреты, ради сохранения которых та готова отлупить своего ребенка, чтобы заставить его замолчать.

В американских фильмах сексуальный маньяк после своего разоблачения обязательно припоминает подобный эпизод из детства, и зрителю сразу становится ясно, что переживший такой кошмар ребенок просто обязан вырасти убийцей и извращенцем. Или, на худой конец, стать полицейским с целью искоренения на земле всяческого зла и несправедливости устройства бытия.

Наверное, российские дети обладают более устойчивой психикой, потому что Светлана мечтала стать дизайнером и убивать пока никого не собиралась. С мамой они тогда помирились и сели вместе рисовать море, по альбомный листочек, наделавший столько шума, девочка попозже незаметно извлекла из мусорного ведра, отряхнула от картофельных очистков, разгладила и запрятала в ящик письменного стола среди других рисунков.

— Слушай, Женя, я ведь не сумасшедшая и не смогла бы такое выдумать, — сказала Светлана, вытягивая из трубочки остатки кока-колы со дна бутылки. — У меня память, как у художника, фотографическая. Все это было на самом деле! Ты мне веришь?

— И теперь, насколько я понимаю, ты предлагаешь, раз уж поиски отца не увенчались успехом, поискать эту женщину с рисунка? — спросила Женя с обреченным видом. — Интересно только, каким образом? Ведь ни названия улицы, где она живет, ни номера дома ты не знаешь. У нас есть только «план-схема у фонтана». Или что это тут у нас в уголке? Ага, надо думать, это водяная колонка!