Право на возвращение (СИ) - Крутских Константин Валентинович - Страница 1

Глава 1

Многолюдная Антарктида

Мой папа часто говорил:

— Самое большое добро, которое можно совершить, это сделать так, чтобы никто не плакал по тебе.

Он повторял эту фразу и во время прогулок, и за хозяйственными делами, и неожиданно отрываясь от работы. Он заканчивал ею воспоминания о своей жизни и вставлял ее в дискуссии с оппонентами. Даже иногда бормотал во сне.

Насколько я понимаю, это был девиз его жизни. И причина моей. Ах да, я до сих пор не представилась. Так вот, меня зовут Юрате Ажуолайте. Мне пятнадцать лет. Я родилась в 2092 году.

И вот здесь, почти в первых строчках моего рассказа я уже вынуждена допускать неточности. А все из-за условностей, которые придумали люди.

Если быть до конца точной, то меня не зовут, мне не пятнадцать лет, и я не родилась.

Это объясняется очень легко. Просто я робот. Правда, как говорят, весьма совершенный. Я появилась еще задолго до того, как кибернетические создания заселили всю планету. Меня не изготовили для производственных нужд, а создали по заказу моего папы. Я одна из детей-роботов, разработанных для одиноких людей.

Хотя некоторые представители моего типа выглядят относительно взрослыми, нас все равно называют детьми-роботами. Всех, кто создавался для человеческих семей. Те же андроиды, что создавались для других целей, называются доспелыми, что по-чешски означает "взрослые".

Чешский стал официальным языком всех роботов по закону Йержабека — Грегорсена. Так договорились наши создатели потому, что слово "робот" придумали два брата-чеха. Конечно, каждый из детей-роботов знает язык своей семьи, а каждый из доспелых — той страны или местности, где его создали. Андроиды копируют человечество во всем его многообразии, в том числе и через повторение языковой палитры. Кое-кто, как я, например, знает помимо "родного" и еще несколько языков, выученных для удовольствия или для каких-то рабочих нужд. Для меня, кстати, стали родными и русский, и литовский.

В жизни я пользуюсь, в-основном, русским, ну а литовский язык помогает мне в психологической разгрузке. Когда мои схемы готовы перегореть, я мысленно перебираю все двести видов литовских чертей, и как-то успокаиваюсь, вспоминая о том, что все они безобидные. А когда становится грустно, начинаю цитировать по-литовски "Маленького Принца". Почему именно его по-литовски? Да просто книжка была у меня с самого раннего детства, и я прочла ее прежде, чем русскую или французскую. А еще мой папа написал по ней сценарий, который вскоре поставила вильнюсская киностудия.

Ну а поскольку папа занимался переводами, то и я вместе с ним выучила кое-что. Самую малость — все крупные языки Европы и Азии. И все-таки, чешский играет ведущую роль. Он имеет для роботов примерно то же значение, что когда-то имела латынь, только гораздо большее. На нем создаются все документы и делаются сообщения, не говоря уж о том, что только он используется при написании команд и программ.

У меня есть серийный номер и личный код заказа. Он выбит где-то внутри моего черепа, но мне самой знать его не полагается. Я должна носить фамилию моего папы и то имя, которое он мне дал.

Пожалуй, я точная копия человека, если только не считать ввода-вывода жидкостей. Ну и питания, конечно. Я ничего не запихиваю в рот, который служит мне только как речевое устройство. У меня и глотки-то нет. В качестве питания мои глазные фотоэлементы поглощают световую энергию даже при относительно низком освещении. А во всем остальном… Мой основной двигатель постоянно поддерживает температуру тела в 36,6 градусов, а так же вздымает мои металлические ребра со скоростью человеческого дыхания. Причем этот процесс ускоряется в экстремальных ситуациях — в кровь выделяется что-то вроде людского адреналина, и срабатывает специальный датчик. У меня даже бьется сердце и прощупывается пульс.

Еще у меня течет кровь. Точно не знаю ее состав, но по свойствам очень похожа на человеческую. Конечно, она не циркулирует по всему телу, а находится в резервуарах под кожей. Специально на случай раны или царапины. Когда я после обычной уличной потасовки с мальчишками приходила домой, вся покрытая боевыми "трофеями", папа смазывал их йодом, заклеивал пластырем или бинтовал. Кровь постепенно переставала идти и даже сворачивалась.

Папа запрограммировал меня абсолютной хлопачарой. Хлопачара, или хлопчица — это чудесное польское слово, которое обозначает мальчишистую девчонку. В чешском аналогичного слова почему-то не оказалось, и польское вошло во все славянские языки к середине двадцать первого века. И для того, чтобы я стала такой, в мой мозг заложили программу, созданную исходя их поведения воинственных девчонок всех времен, от античных амазонок до наших дней.

Моего папу зовут Арунас Ажуолайтис. По его собственным словам, он окончательно обрусевший литовец. Но только со стороны отца. А со стороны матери, кажется, татарин. Он говорил, что это и значит быть настоящим русским. Желательно, чтобы среди предков еще намешались немец, еврей и армянин. Быть русским, говорил мой папа, это значит любить и понимать все народы.

Мне не слишком понятно, что значит русский, литовец, немец, еврей и армянин. То есть, я знаю, что так назывались разные народы. Они говорили на разных языках, да и то не всегда. Но разве это причина, чтобы отгораживаться друг от друга границами и, тем более, воевать? То, что татарин чем-то отличается от них — это более понятно для меня, это, насколько я знаю, уже другая раса, которая иногда выглядит чуть-чуть иначе, да и то не всегда. Но и она почему-то делится на множество народов. А на тюркских языках, к которым относится татарский, говорят народы, относящиеся к двум расам — как к европейской, так и к монгольской. Так что, все равно ничего не понятно. По-моему, люди придумали, сами не знали, что. Все-таки, они слишком похожи друг на друга, чтобы создавать какие-то барьеры. У нас, роботов, барьеров нет. Правда, мы все равно говорим на разных языках, для поддержания людской традиции, но вражда между нами просто невозможна.

Кажется, будто людям было нечего делать, кроме как попусту убивать друг друга. Вся эта бессмысленная вражда, продолжавшаяся до недавнего времени, ужасно угнетала моего папу, и он боролся с нею, тем способом, каким мог — писал и переводил добрые детские книжки. И хотя папа, в отличие от меня, человек, он тоже говорил, что люди непонятные и нерациональные существа.

Впрочем, я вообще много чего не понимаю в жизни людей. Не понимаю, например, почему я девочка. То есть, папа говорил, что дело во внешнем дизайне. Но большинство моих знакомых мальчишек очень походило на меня, обладало такой же короткой стрижкой, отчаянным взглядом и желанием выказывать свою удаль. Конечно, я способна по лицу отличить девочку от мальчика — ведь в мою память заложены миллиарды образов — но объяснить это различие все-таки не могу. Однажды папа обмолвился, что какое-то явное и легко объяснимое различие скрывается под одеждой в нижней части корпуса. Рассказывал, что моя прабабушка даже была ремонтником, специализировавшимся именно по наладке этих различий. После нее в доме осталось несколько старинных научных книг, посвященных данной теме. Но папа сказал мне, что юным девушкам нельзя туда заглядывать. Даже рассказал, что когда он сам впервые заглянул туда, ему стало плохо, и он даже не поверил написанному, так что, мне уж и подавно не стоит их раскрывать. И я слушаюсь. Тем более, теперь, когда папы со мною нет.

Насчет рождения вы уже, наверное, поняли, что меня собрали в специальной мастерской. А возраст… Я действительно появилась на свет в 2092 году. Конечно, я никогда не была младенцем. Сначала я выглядела, как одиннадцатилетняя девочка. Так продолжалось до тех пор, пока мне не исполнилось двенадцать. После этого по желанию папы мне каждый год в день рождения стали делать апгрейд, слегка увеличивая мое тело и придавая лицу более взрослые черты. В 2112 году меня сделали было двадцатилетней, но папа быстро передумал, и решил вернуть меня к пятнадцати годам. Уж очень я ему не понравилась взрослой. Да и себе самой, честно говоря, еще больше не понравилась. С тех пор мой облик не изменялся, и мой биологический возраст… То есть нет, какая может быть у меня биология? Но вы не обращайте внимания, я привыкла говорить о себе, как о человеке, в том числе, и используя человеческие метафоры. Словом, с тех пор я всегда выгляжу пятнадцатилетней. Хотя на самом деле существую уже около тридцати лет. А что? Пятнадцать лет — совсем не плохо. Идеальный возраст, капитанский.