Выгодный риск - Чиж Антон - Страница 14

Пушкин заглянул в лицо старухи. Глаза ей не закрыли. Она смотрела зло и удивленно, раззявив рот. Как будто не могла доругаться.

– Доктор, взгляните, что это? – Пушкин указал на шею чуть выше трахеи, где виднелся крохотный пупырышек.

Как ни не хотел Воздвиженский, но все-таки наклонился.

– Прыщик. Или бородавка…

– Черного цвета?

– Вы еще не видели, какие бывают бородавки…

– Могу я попросить хирургический пинцет?

Просьба была столь неожиданной, что пристав не выдержал:

– Господин Пушкин, собираетесь сами проводить вскрытие?

– Проверить гипотезу. Могу я рассчитывать на пинцет?

Чтобы насладиться позором дилетанта, Воздвиженский не поленился сбегать к себе в медицинскую. Он вручил чиновнику сыска большой и неудобный хирургический пинцет с особым предвкушением.

Не снимая перчаток, Пушкин пристроил пинцет в руке, подвел стальные концы к бородавке, сжал и дернул. Из тела мягко выползла игла. Тонкая, немного длиннее вершка[9]. Не выпуская зажим, Пушкин подставил ее под свет керосиновой лампы.

– Это что же такое? – спросил Носков, забыв, что минуту назад больше ничего не хотел знать об этом деле.

– Булавка, – ответил Пушкин и развернул ее к Воздвиженскому. – С точки зрения анатомии такое попадание в шею может привести к смерти?

Доктор пребывал как раз в таком состоянии, которое готовил для чиновника сыска.

– Ну, область трахеи… Колотая рана… Инородное тело… Задета сонная артерия… Или яремная вена… Или ствол блуждающего нерва… Кто-то из них задет, надо смотреть… Возможно, паралич голосовых связок, тахикардия и тахипноэ… Кровотечение не наружное, а в окружающие ткани с образованием гематом… Дыхание сильно затруднено…

– Скажите определенно: ранение смертельное?

– Не слишком… Она могла выжить… То есть если оказать своевременную медицинскую помощь… Не ножом по горлу ударили все-таки… Да и от ножа не сразу умирают…

– При этом вдова задыхалась…

– Медленно… Вероятно, наступила паника…

– Не побежала в дом, а упала через перила…

– В таком состоянии потеря ориентации, равновесия… Возможно…

– Но маловероятно.

Пушкин протянул пинцет с булавочкой.

– Господин Воздвиженский, прошу занести в протокол осмотра тела и определить, где именно применяется эта булавка…

Доктор покорно принял неприятную находку.

– Михаил Николаевич, дело о несчастном случае надо перевести в разряд преднамеренных убийств.

Такая перспектива пристава совсем не обрадовала.

– Может, старуха сама… Шила и укололась… Выбежала на крыльцо за помощью и свежим воздухом, тут и свалилась… Лед же…

– Хотите занести эту гипотезу в протокол?

Больше всего пристав хотел закрыть дело, которое было уже раскрыто утром. Если бы сыск не сунулся. Хотел бы, но теперь об этом можно забыть. И как прикажете искать того, кто ткнул старуху булавкой? Глупость какая-то… Эти мысли Носков оставил при себе. Пушкину он обещал, что в протокол попадут только факты. Подтвержденные медицинским заключением.

– Не могу поверить, что старуху кто-то прикончил, – добавил пристав. – Она, конечно, была редкой мерзости ведьма, но чтобы жизни лишить… Кто же так обиделся…

– Татаринов делал осмотр. В доме что-то пропало?

– Да как узнаешь, она же никого к себе не пускала…

– То есть подпоручик Татаринов не проверил, на месте шкатулка с ценностями или наличные?

Упрек был слишком очевидным, чтоб приставу было чем парировать. На его счастье, дверь мертвецкой распахнулась, пропуская санитаров с носилками. Двое крепких мужиков сгибались под тяжестью. От порыва ветра простыня соскользнула, раскрывая мертвого господина, покрытого коркой льда.

– Это что такое? – спросил Пушкин, разглядывая тело.

Пристав готов был обрушить громы и молнии на головы санитаров, которые умудрились объявиться в самый неудобный момент.

– Пьяный господин заснул в снегу, артельщики-ледорубы наткнулись на него, обобрали и хотели утопить в проруби… Городовой вовремя заметил. Артельщики арестованы и дают показания…

Пушкин подумал, что, если найдет на трупе что-то лишнее, пристав, чего доброго, запрет его в мертвецкой. Хотя ему хотелось заглянуть в кармашек жилетки неизвестного господина, из которого торчал кусочек чего-то. Чиновник сыска не стал испытывать удачу и терпение пристава Носкова. Если артельщики дают показания, значит, дело не стоит внимания.

Смерть вдовы Ферапонтовой сейчас куда важнее.

Трактир «Сан-Стефано» на Тверском бульваре, который держал Степан Иванович Дуринов, имел отличную кухню, бойких половых, но не имел такой славы, как трактир Тестова на Театральной площади. Зато порядки у Дуринова были куда демократичней: сюда можно было прийти с дамой. Если уж решился привести мадам, то желательно занимать стол подальше, в углу, где темнее, чтобы не мучиться от осуждающих взглядов гостей. Что с них взять: не понимают темные московские купцы, что женщинам в трактире допустимо появляться, чтобы щей да блинов поесть. А не только в кофейных и кондитерских, угощаясь «кофеями», «какавами» да нерусскими шоколадами.

Заняв столик заранее, месье Жано тоже не понимал некоторых особенностей. Но не понимал по-своему. Привыкнув к порядкам французских заведений, он наблюдал совершенно другой уклад. Огромный механический органчик наигрывал мелодии Вагнера, правда сам покойный автор узнал бы их с трудом. По залу сновали половые с гигантскими подносами, на которых возвышались пузатые чайники, ряды стаканов и чашек. Другие несли из кухни блюда, над которыми колыхались башни блинов.

Месье Жано наблюдал, как за столом, за которым собрались мужчины с огромными бородами, в длинных, до полу, кафтанах, происходило нечто похожее на дуэль. Сидя друг напротив друга, двое купцов ели блины… Жано понял, что они соревнуются, в кого больше влезет. Сколько съели участники поединка, он не знал, можно предположить, что проигравший, повалившись под стол, съел до этого не менее тридцати блинов… Чудовищная порция, которой можно накормить десяток французских крестьян…

Засмотревшись на варварское зрелище, месье Жано не заметил, как за столом появился гость.

– Месье Жано? Я не ошибся? – спросил он, хотя других иностранцев в трактире не было. – Прошу вас, не вставайте и не кланяйтесь, чтобы не привлекать внимания…

Это был молодой мужчина, не старше двадцати пяти лет, с аккуратными усами и окладистой бородкой, не идущей его лицу. На худощавой фигуре добротный костюм сидел немного мешковато. В отличие от других посетителей трактира, он не снял шляпу. На европейский манер. Незнакомца Жано изучил, насколько позволял полутемный угол, в котором ему приказали занять стол.

– Мы с вами знакомы, месье? – спросил он, стараясь вспомнить лицо. На память ничего не приходило.

– Я знаю вас. Этого достаточно…

По-французски молодой человек говорил бегло и чисто, как поживший во Франции. Месье Жано дружелюбно развел руками:

– Вы написали, и вот я к вашим услугам… Как ни безумно это покажется…

– Благодарю… Не пожалеете, что приехали в Россию…

– Приятно слышать, месье… – Жано показал, что хочет знать, как обращаться к незнакомцу. Хотя в письмах имя было.

– Лазарев, – ответили ему.

– Очень приятно, месье Лазарев…

Полового, который подбежал, чтобы принять заказ, Лазарев попросил обождать. И сказал что-то еще, чего Жано не смог разобрать. Слишком быстрая русская речь.

– С чего начнем? – спросил он.

– Сейчас Масленица, рекомендую блины, – сказал Лазарев. – Но прежде дело.

– Приятно встретить такой подход.

– Информация, которую сообщил в корреспонденции, нашла подтверждение?

Жано кивнул:

– Иначе меня бы здесь не было.

– Да, конечно, глупый вопрос. Все четыре случая можно считать убийствами. Не так ли?

Французу оставалось только подтвердить движением головы.

– Факты установлены, теперь нужны доказательства, – сказал он.