Двоепапство (СИ) - Поляков Владимир "Цепеш" - Страница 34

Раньше у него были любящие родители, брат, две сестры. А затем пришла она… оспа. Не стало родителей, затем, от невыносимости жить с изуродованным болезнью лицом и полуслепотой, бросилась в реку сестра. Осталась последняя, Гретхен. Только она, после всех постигших семью несчастий, решила, что сделает всё, дабы избежать болезней, скудости, жизни в небольшой деревеньке. И уж тем более не могла понять брата, который отправился в монастырь, чтобы удалиться от так жестоко обошедшегося с ними всеми мира.

Не могла понять, но родственные чувства всё равно никуда не исчезали. Потому время от времени, но не реже раза в год, она появлялась поблизости от монастыря францисканцев близ Франкфурта, а уж там всегда находила возможность встретиться с ним, со своим братом, рассказывая о произошедшем в жизни и то хвалясь успехами, то сетуя на неудачи. Год за годом, постоянно и неизменно. Потому Отто знал и о замужестве, сперва казавшемся Гретхен удачным выбором, а затем… превратившемся в нечто иное. А поскольку сестра ещё тогда, после смерти от оспы родителей, поклялась, что сделает всё, лишь бы миновать подобной участи… Неудивителньо, что знающий, какими именно травами и настоями из них можно лечиться, ведает и об ином применении растений. Особенно том, которое укорачивает или и вовсе прерывает жизнь.

В общем, муж Гретхен умер «естественной смертью», выпив слишком много вина и упавв реку, где его и нашли. А уж о том, какие именно добавки в вине вынудили его сперва полностью потерять разум. а затем и лишиться чувств… Это знала лишь его нынешняя вдова и он, брат Отто, францисканский монах. И оба они, знающих, не собирались раскрывать тайну кому-либо третьему.

Затем… Гретхен, попробовавшая жизнь в брачном союзе и разочаровавшаяся в ней, второй раз к подобному не стремилась. Поскольку жить она хотела хорошо, но при том была женщиной, то… О нет, никакой торговли собственным телом! Зато торговля травами, и не только целебными составами на их основе. но и иными, помогающими избавиться от нежелательного плода… Покупали подобное многие. Да и осторожность Гретхен соблюдать удавалось, ведь торговала подобным она не там, где жила, в иных местах.

Опасный способ заработать. Очень опасный, учитывая никогда не утихающие, а вдобавок то и дело усиливающиеся охоты на «ведьм и ворожей». В их же число постоянно попадали и такие вот травницы. Особенно варящие составы для скидывания плода. Если, конечно, у них не было высокопоставленных покровителей. У Гретхен был… но умер. А вот новым или новыми, столь же влиятельными, она обзавестись не успела. За что и поплатилась, попав под взгляд очередного инквизитора из числа тех, кто любил проехаться по городам, выискивая и вынюхивая ересь с «колдовством».

«Добрые христиане» редко когда заступаются не просто за «колдунью», но еще одновременно красивую женщину, что замечена либо подозревается в торговле снадобьями. А уж слухи о «рыжей Гретхен» шли давно. Как и о том, что та может продать самые разные настои. Правды среди слухов было, ясно дело, мало, но… Инквизиторам правда никогда не требовалась, а вот яркий костер всегда. Правда, в пламени большого костра горело уже мёртвое дело – знающая толк в травах и лишённая наивности женщина всегда держит при себе яд – но доминиканцам и такое годилось. Заодно сожгли и десяток других, опять таки женщин из числа «затронутых ведьмовской заразой», а проще говоря тех, кто покупал что-либо у Гретхен и вместе с тем был достаточно молод и красив, чтобы сталь показательной жертвой.

Что сам Отто? Он про это ничего не знал. Сперва не знал, потому как забеспокоился, когда единственный родной человек не появился в примерно условленное время в окрестностях монастыря. Месяц, другой… Беспокойство за сестру достигло края, и он покинул монастырь, даже не озаботясь разрешением. Впрочем… ничего особого ему и не грозило, ведь достаточно умных, грамотных и в то же времяне стремящихся к росту в иерархии монастырской было немного. Очень немного.

Не слишком и долгий путь до Майнца, визит в место, где раньше жила Гретхен. Жуткая правда… И разом рухнувший мир. Снова рухнувший, оставивший понимание, что теперь он остался совсем один. А ещё знание о том, кто именно виновен. Если в первый раз это была болезнь, то теперь… Такие же как и он монахи, пусть и из другого ордена, доминиканцы. Служители того же самого бога, вера в которого разом исчезла, обратившись в тот самый пепел, который остался от Гретхен.

Впрочем, не совсем. Отто Виттерштейн продолжал верить в то, что тот самый бог существует, что его влияние велико, а силы почти безмерны. Это осталось по-прежнему. Зато благоговение и смирение перед этой силой, посылающей милости и кары, сменилось на самую лютую ненависть. Особенно ненависть к тем, кто представлял самые жестокие проявления сил и желаний этого бога – Ордену святого Доминика, инквизиторам.

Ненависть в целом и ненависть к конкретным людям, имеющим лица, имена, место, где те жили. Отто нужны были те, кто участвовал в поимке Гретхен, суде, кто вёз уже мёртвое тело на площадь, привязывал его к кресту над костром и подносил факел с политым смолой и маслом дровам. Они должны были умереть, все они, без исключений.

Пусть мести или же воздаяния, ибо бывший францисканец, бывший монах, бывший христианин не видел разницы. Были лишь он, цель и желание скорее закончить, после чего воссоединиться с родными. Неважно где, но точно не в том «раю», о котором говорили ему, да и он сам говорил раньше. Теперь Отто был полностью уверен, что уж сестра его точно не могла оказаться в средоточии всей той лжи, которая веками изливалась в уши мириадам людей во множестве городов и стран.

Ряса монаха, рубище нищего, чистые одежды писаря, мелкого странствующего торговца, иные обличья. Полтора года! Этого хватило, чтобы избавиться от стражников, схвативших Гретхен; от палача и его помощников, причастных к этому делу; от судьи, наконец. Двое из трёх инквизиторов также не миновали смерти, причём самой мучительной. Одного заживо сожрали крысы, другой же мучительно умиралсо вспоротым животом, будучи погружен по шею в выгребную яму. Но оставался один, покинувший германские земли, отправившийся на юг, в земли итальянские.

Туда отправился и Отто, ведомы сжигающим изнутри пламенем мести. Отправившись же, внезапно привлёк к себе внимание тех, кому до него вроде и дела особого не должно было быть. Внимания Борджиа. Необычное внимание, поскольку тогда ещё не королю Италии, но уже Великому магистру Ордена Храма Чезаре Борджиа не было дело до убитых Виттерштейном палачей и инквизиторов. Хотя нет, не совсем так. Дело было, но всё совершённое вызвало у сына понтифика не негодование, а понимание с одобрением. Более того, глава тамплиеров предложим ему, беглому монаху, роскошный подарок – того самого инквизитора, да ещё, по словам дарителя «в подарочной упаковке». Это не было преувеличением. Ведь жертву доставили Виттерштейну перевязанную шёлковыми ленточками, облитую маслом и с раскрашенным под яблоко кляпом во рту. Оставалось разве что факел поднести. Что он и сделал, понаблюдав вволю за тем, как не столь медленная, но очень мучительная смерть от огня забрала последнего из виновников.

А после такого… Бывший монах понимал – долги надобно отдавать. Особенно такие, связанные с жизнью врагов. Но к удивлению своему обнаружил, что прямо здесь и сейчас от него ничего требовать не собирались. Полная свобода, доступ в библиотеки Рима и даже Ватикана, возможность бывать в святая святых Борджиа – замке Святого Ангела. Пусть и без огласки, скрыв лицо под капюшоном плаща, открывая оное лишь по разрешению. И периодические разговоры то с самим Чезаре Борджиа, то с кем-либо из его приближённых.

Разговоры. Они оказались не простыми, а с подвохом. Он понял это не сразу, а когда осознал, всё уже было кончено. В том смысле, что Отто Виттерштейн осознал – его месть хоть и свершилась, но затронула лишь исполнителей, «руки». если так можно сказать, Да и то от потери нескольких рук голова, а именно руководство инквизиторов, ничего и не потеряла, и, тем более, не испугалась. А если так, то стали ли его усилия чем-то большим, чем укус комара? То-то и оно, что не стали. Зато наполненные ядом и сочувствием слова Великого магистра тамплиеров жгли душу так, как никогда раньше: