Танец марионетки (СИ) - Кравченко Елена Евгеньевна - Страница 2

Её пронзила боль, она не закричала, но всхлипнула как-то совсем по-детски и широко открыла глаза, но ничего не увидела, а кто-то рядом прошептал «прости».

Соло дуэтом или кто марионетка?

Жоффрей де Пейрак смотрел на Анжелику и молча одевался, почти машинально. Она лежала такая спокойная, беззащитная и… безмятежная. Сейчас она казалась ему совсем юной, почти ребенком, девочкой, и ослепительно красивой, как маленький зеленоглазый эльф.

Гнев и злость охватили его. Только он еще не понял на кого: на нее, на себя, на весь мир? На тех, кто продал ему её? На того, кто купил её? Он закрыл глаза, ему захотелось, чтобы этой ночи не было, чтобы все можно было повернуть вспять, изменить, переиграть. Он, так кичившийся своим знанием женщин, знанием любви… он оказался ничего не понимающим, незнающим мальчишкой… Самоуверенным, эгоистичным кривлякой. Граф вышел из комнаты, почти хлопнув дверью, но вовремя придержал её и аккуратно закрыл, чтобы только не видеть её — свою личную ведьмочку.

Он стоял и какое-то время ничего не чувствовал, как будто находился в пустоте.

Затем с тоской оглянулся, посмотрел на закрытую им же самим дверь и со стоном прислонился к ней лбом.

— Там, за дверью, на брачном ложе, лежат осколки твоего счастья, которое ты собственноручно разбил, уничтожил.

Граф развернулся и пошел к себе в комнату. Со вновь поднявшейся злостью, теперь он уже знал, что эта злость направлена на самого себя, стал срывать с себя только что надетую одежду.

— Ты должен был понять все еще тогда, когда встречал её на пыльной дороге, — с явным сарказмом проговорила его то ли совесть, то ли душа. А может это был его личный дьявол.

— Я понял. Я понял, что почти влюбился в нее, в её зеленые глаза, в её очаровательное лицо и волнующие губы. Она казалась ангелом, случайно забытым на дороге.

— Глупец. Ты должен был понять, что она смертельно боится тебя. Что её выдали замуж насильно и она не сможет полюбить тебя. Или полюбит. Но только… если ты приложишь для этого усилия… и терпение. Разве ты не видел, как она отшатнулась, когда твои волосы случайно задели её руку?

— Но она была так спокойна, когда разговаривала и отвечала на мои вопросы. И даже взволновано посмотрела на меня, когда я явно заигрался с архиепископом.

— О, да! — язвительно ответил личный дьявол. — А ты не бываешь спокоен, когда не хочешь показать свои истинные чувства? Ты должен был понять по её подчеркнуто высокомерной осанке, что она горда и имеет характер. Что она не из тех, кто будет бросаться на шею, чтобы привлечь твоё внимание или оскорбительно отвечать, если ты ей не нравишься или отвратителен.

Жоффрей де Пейрак отрешенно посмотрел на себя в зеркало, увидел в нем то же, что и всегда — спокойное, обезображенное шрамами лицо. Разве только в глазах проскальзывали искорки гнева. Ему страстно захотелось вызвать того, кого он видел в зеркале, на дуэль, чтобы он ответил за свои притязания к его жене, за нанесенное оскорбление. Затем бросился на постель и уставился в потолок. Под потолком парил то ли маленький эльф, то ли юная ведьма, а может и оба сразу, но и у того и у другой были одинаковые глаза, глаза цвета безмятежной зелени, цвета ягеля.

— Вспомни, когда ты увидел её сидящей на диване с гордо выпрямленной спиной, отрешенной от всех и всего… И она повернулась, услышав тебя… что ты увидел?

— Бушующий океан, который сразу сменился спокойствием луговых трав.

— И ты не понял? Не понял, что с ней не будет все так просто? Ты не увидел, что она слишком молода и неопытна, почти девочка, когда ты спрашивал её о трубадурах и говорил об Овидии.? Что она ничего не знает о любви, никогда не была так близка с мужчиной, не умеет кокетничать и играть в любовные игры?

— Но её тело… Когда я её поцеловал… даже не по-настоящему страстным поцелуем, а нежным и ласкающим, почти мимолетным… её губы затрепетали, как будто ждали продолжения.

— Глупец! Она была до ужаса напугана… еще только, когда ты склонился к ней. И глаза закрыла не потому, что возжелала тебя так внезапно и страстно, а потому что не хотела ничего видеть. Как маленький ребенок, который испугался. Да, потом проснулось её тело и уже оно ею управляло. Можешь быть доволен. Ты разбудил её тело, получил его… и даже доставил ему удовольствие. Тебе этого достаточно?

Де Пейрак промолчал. Он знал, что после сегодняшней ночи (брачной ночи, с сарказмом подумал он) ему этого недостаточно. Он хотел всего — и её тела, и её души, и её любви.

— Что ты чувствовал, когда сжимал её в объятиях, ласкал и целовал?

И граф с болью вспомнил, что держал в своих руках бездушную, тряпичную куклу, или марионетку, которая только трепетала в его руках, тело её отзывалось на каждый поцелуй и прикосновение, но сама… сама она была почти безучастна. Она к нему не прикасалась со страстью, не обнимала, желая удержать, и не отвечала на его ласки. Её жесты и прикосновения были мимолетны и почти неосязаемы, не имели цели доставить удовольствие, ответить или проявить свое желание. Кроме единственного раза, когда она положила руки ему на плечи. Но этот жест скорее напоминал схватившегося за скалу, чтобы не упасть в пропасть. А он принял это объятие за желание.

Он, глупец, очарованный красотой её глаз, обликом, телом, которое, как ему казалось, проявляло покорность и желание. И охваченный жаждой обладать, потому что он как муж имел на это право, принял все это за приглашение к следующему действию пьесы, принял за неумелую любовную игру застенчивой и неискусной в таких делах молодой жены.

И свою ошибку понял только тогда, когда было уже слишком поздно. Когда он уже причинил ей боль, лишив девственности самоуверенно и эгоистично, не слишком вдумываясь в чувства и не заглядывая в глаза, желая получить удовольствие, а не доставить его… и увидел их… глаза… которые широко распахнулись, но не обещали абсолютно ничего. Глаза куклы, марионетки, с которой играют и она выполняет все желания. Желания её хозяина.

Но зло уже свершилось… Даже то, что она подалась навстречу, когда он на мгновение отстранился, все это было зовом её тела, а не души и сердца. Её сердечко молчало. Он открыл ей мир чувств, но не мир любви.

Да, она обладала телом жаждущим любви, чутким и отзывчивым, еще не оформившимся, но обещающим со временем стать прекрасным и обольстительным. Хотя оно уже и сейчас обольстительно и прекрасно, и трогательно, — отметил он. Это его и обмануло. Он принял ангела с пробуждающимися желаниями за Еву-соблазнительницу. И то, с какой непосредственностью, невинностью она почти сразу заснула… отрешенно и безмятежно… только подтвердило это. За все время она произнесла лишь несколько слов, уже в полусне и полном довольстве… «Я — это звезды».

И додумав до этого момента, Жоффрей де Пейрак расхохотался, весело и искренне, без свойственной ему иронии и без той злости, которая им овладела ранее.

— А ведь меня обвели вокруг пальца. Меня использовали в полном смысле этого слова. Предоставили «хозяину» возможность доставить удовольствие своей «марионетке», и при этом оставили его с чувством вины за то, что он воспользовался этой возможностью. Пожалуй, такого со мной еще не проделывал никто. Никто… кроме моей маленькой колдуньи Мелюзины.

— И все же… Я сам себе усложнил жизнь… Я получил жену, не добившись её любви, и даже не попытавшись это сделать. Но может быть еще не все потеряно? Может быть зеленоглазый болотный эльф сжалится надо мной и отдаст мне свое сердечко? Подарит мне свою любовь? Потому что… потому что я и сам готов отдать ей свою любовь… и сердце.

Он снова посмотрел на потолок, но там уже никто не витал, и ответа на свои вопросы он не получил. Правда, ему показалось, что промелькнула искорка или звездочка… но скорее всего это просто был отсвет звездного неба за окном.

Мышеловка для марионетки

Когда на следующий день Анжелика проснулась, было еще очень рано, Небо только начало озаряться предрассветными лучами солнца. Первое, что она увидела, была роза. Прекрасный цветок на длинном стебле в хрустальной вазе стоял совсем рядом и лепестками почти касался ее лица. Утренний свет усиливал их удивительный нежно-розовый цвет.