Комендантский год - Тамоников Александр - Страница 3

Отдел контрразведки корпуса располагался в старом клубе, по соседству с горкомом партии и городским советом народных депутатов. Никакой таблички на двери не имелось. Сама она находилась на задах дворовой территории, украшенной только часовыми и автомобилем «ГАЗ‑4» с пулеметом в кузове. Учреждение работало круглосуточно.

– Ты сущий буревестник, майор, – с толикой недовольства встретил подчиненного полковник Ломакин. – Всегда являешься перед крупными неприятностями.

– Что-то не так, товарищ полковник? Дело сдвинулось с мертвой точки. Вчера мы взяли агента Лилию. Задержание прошло чисто, никто не пострадал. Заместитель председателя горсовета Шнырев свою вину признал и сдал с потрохами соучастников. Начинаем разработку, которая обязательно принесет плоды. Сегодня ночью арестован агент Гром. Он тоже не будет запираться. Улики полностью изобличают его. В интересующем нас месте была устроена засада. Попалась еще одна птица, некий Спиридонов Николай Николаевич, шедший на связь с Громом. Злоумышленники рядились под патруль, что позволило им беспрепятственно пройти весь город. Двое при захвате были ликвидированы, поскольку не представляли интереса. Очная ставка Белоконя со Спиридоновым уже дала результаты. Через несколько часов оба так разговорятся, что от зубов отскакивать будет. Вагнера мы пока не трогаем, ведем за ним плотное наблюдение, ожидаем появления новых лиц. Убежден, проблем при задержании не будет. Что-то не так, товарищ полковник? Вы как-то странно на меня смотрите.

Какое-то время в кабинете висело нервное, напряженное молчание.

Полковник Ломакин был невысокий, угловатый, словно вырубленный топором, причем без дальнейшей чистовой обработки. Голову его венчал седой ежик. Больше всего начальнику корпусной контрразведки удавался суровый взгляд, способный заморозить не только кролика. Честь его удостоиться выпадала не только врагам.

– Ты же родом из Локтя, майор? – нарушил молчание Ломакин. – Из того самого, в Орловской области, где работает абверкоманда, засылающая агентов в наш город?

– Так точно, товарищ полковник! – В горле майора стало как-то сухо. – Я родом из поселка городского типа Локоть. Мой дом стоял на улице Лесной, это окраина Локтя. Я много лет не был на родине. В тридцать первом году я окончил школу, уехал в Орел, поступил в техническое училище. Годом ранее погиб мой отец. Он работал на конезаводе, занимал начальственную должность. Это был несчастный случай, удар копытом в висок. Мама скончалась в тридцать третьем. Обширный сердечный приступ. Я вернулся в Локоть на несколько дней, похоронил ее, оформил всю бюрократию, попросил соседей приглядывать за домом. Десять лет я там не был, товарищ полковник.

– Давай уточним, – как-то нараспев произнес Ломакин. – Для бестолковых, так сказать. Ты точно не был с тридцать третьего года на родине? Не писал письма, не общался с тамошними жителями? Может, однажды заглядывал, пробегая мимо, так сказать?

– Нет же, товарищ полковник, мимо не пробегал. Жизнь сложилась так, что на родине я больше не был. Нет у меня ни братьев, ни сестер, ни теток с дядьями. Стыдно, конечно. Ведь там могилы моих родителей. Они бурьяном уже заросли.

– Неважный ты сын.

– Нормальный сын, товарищ полковник. – Майор почувствовал укол обиды. – Не хуже других. Но с моей работой, сами знаете.

– Поступил в техническое училище?

– И даже окончил. Оказалось, не моя стезя. По полученной специальности фактически не работал. К нам пришли люди из ОГПУ, искали тех, кто им подходит, предлагали переориентироваться, посвятить свою жизнь служению в компетентных органах. Мою биографию вы можете прочитать в личном деле. С тридцать четвертого года НКВД, служба в особых отделах на озере Хасан, Халхин-Голе. Участвовал в финской кампании, был ранен, полгода провалялся в госпитале, потом опять получил назначение на Дальний Восток, летом сорок первого был переведен в Западную Белоруссию. К тому же мой родной город немцы оккупировали еще осенью того же года.

– Там и находится школа абвера, работа которой нас интересует, – задумчиво повторил Ломакин. – Улица Окружная, фактически окраина, бывшая средняя школа номер четыре поселка городского типа Локоть.

– Я знаю, товарищ полковник. И про среднюю школу, и про абверкоманду, в ведении которой находится данное заведение, и про агента Грача, с которым мы находимся в контакте. Я хочу поинтересоваться, почему вы об этом спрашиваете?

В кабинете снова повисло молчание.

Полковник Ломакин пробовал на прочность карандаш и доигрался. Ценное канцелярское изделие переломилось с сухим треском. Начальник отдела вздохнул, отправил его в мусорную корзину, достал из ящика стола новый.

Локотская школа абвера являлась сравнительно крупным заведением. Ранее она функционировала в польской Галиции, весной сорок второго переехала в Локоть. Это заведение отличалось, красиво говоря, интеллектуальным уклоном, готовило больше шпионов, чем диверсантов. Этих курсантов не выпускали в город, они не имели контактов с другими.

Режим секретности соблюдался строго. Даже немецкий персонал не мог разгуливать по всей школе. В ней работали лишь люди, имеющие специальный допуск.

К немалому удивлению майора Зорина, агент Грач был самым натуральным немцем. Фриц Карлберг связался с советской стороной еще в далеком сороковом, будучи полевым агентом военной контрразведки. Тогда он служил в Польше, занимался техническим обеспечением разведывательных групп, засылаемых в Советский Союз, в дальнейшем вырос, упрочил свое положение и работал уже с Главным управлением контрразведки наркомата обороны.

Гражданин рейха на службе у советских органов – явление не самое частое. Грача, конечно же, неоднократно проверяли. Человек этот был чист. У него имелись причины предать свое государство. В эти дебри Вадим предпочитал не лезть, знал про отца-антифашиста, трагическую гибель невесты-еврейки, глубокую неприязнь к нацистскому режиму, в котором первую скрипку исполнял черный орден СС.

– Шифрограмма от Грача прибыла неделю назад, – начал повествование Ломакин. – До этого он почти месяц хранил молчание, хотя работал без принуждения. Это наши специалисты выяснили. Смысл послания был таков: на днях появятся сведения из закрытого блока. Это фамилии, клички, личные данные агентов абвера, внедренных в наши тыловые структуры. Возможно, список будет не полный, но на такое счастье мы и не рассчитывали. Грач свой человек в школе, но работает в зоне «А», где обычные классы, преподает радиодело. Допуска в секретную зону у него нет. А теперь, по-видимому, возник канал. Приоткрылась, так сказать, форточка. Подробностей этой благодати мы не знаем. Следующее сообщение пришло через два дня. Это были данные на трех агентов: Грома, Лилию и Вагнера. А также на Спиридонова с его компанией, ползающей по нашим тылам. Сведения верные. Мы взяли двоих. Вагнер из той же оперы, что подтверждает внешнее наблюдение. У агента есть тайник, в котором он регулярно оставляет послания. Эти трое могут не знать друг друга. Они работают по своим направлениям.

– Большое спасибо Грачу, – сказал Зорин. – Хорошо бы поощрить сознательного гражданина Германии.

– Поощрим, когда отвоюем, – буркнул полковник. – Всех наградим, не волнуйся, никто не уйдет. Что ты там стоишь, как сломанный будильник? Тебе особое приглашение нужно, чтобы сесть? Так вот. Через два дня Грач обещал прислать свежие материалы, то есть данные по другим внедренным агентам. Ожидались еще как минимум трое. Видимо, информацию о них он получает последовательно, с временным интервалом, оттого и не шлет ее сплошным массивом.

– Радиограмма не пришла, – сообразил Зорин.

– Какие мы догадливые, – заявил Ломакин. – Да, радиограмма не пришла. После этого миновало еще трое суток. По-прежнему тишина.

– Предположим, не удалось ему добыть нужные материалы.

– На этот случай у нас имелась договоренность. Никакого молчания в эфире. Не удастся получить материалы, возникнет задержка с их получением – обязательная шифровка в центр. Мы должны быть в курсе, а не беситься тут в неведении. Грач молчит неделю. Это не к добру.