Покинутые небеса - де Линт Чарльз - Страница 65

• Предыдущая
• 65/121
• Следующая

– Не понимаю, как мое пребывание в клинике поможет ему разбогатеть.

Кэти вздохнула:

– После смерти бабушки они рассчитывали получить землю и дом. Это порядочный куш. Даже если просто вырубить лес, можно неплохо заработать. Но бабуля обманула их надежды и завещала все одному из природоохранных комитетов, в котором и сама состояла, да еще с условием, чтобы участок остался в неприкосновенности. Все остальное она завещала тебе.

– А что это – «все остальное»?

– Гонорары за переиздание книг. Свои картины. Все.

– Я и не знала об этом, – совершенно искренне призналась я.

– И никогда бы не узнала, потому что все деньги ушли в трастовый фонд, организованный нашим дорогим папочкой. Он продает все подряд – картины, наброски, акварели. И поэтому считается богатым.

– Но мне все равно непонятно, почему они держат меня здесь.

Кэти печально покачала головой:

– Да потому, что все это должно перейти к тебе, как только тебе исполнится двадцать один год, вот только в фонде уже почти ничего не осталось и передавать нечего. В момент твоего совершеннолетия должна быть назначена проверка. И тогда родителям придется туго. А вот если ты останешься в клинике, никакой проверки не будет.

– Но до этого еще много лет. Почему они сейчас меня не выпускают?

– Чтобы ты им не мешала. Они не любят тебя, Керри, как не любили бы и меня, если б я родилась. Как не любили бабулю.

Я понимала, что Кэти права. Родители всегда ненавидели бабушку. Когда мы еще жили в Хазарде, они отпускали меня повидаться с ней и даже оставляли на ночь. Но потом мы переехали. И бабушка умерла…

И все же я никак не могла смириться с фактом, что родители меня не любят.

– Папа с мамой любят меня, – сказала я.

– Так почему же они ни разу тебя не навестили?

Я не знала, что ответить. Зато знала Кэти. А теперь объяснила и мне.

Все это меня выбило из колеи. Я начала плакать. Кэти пыталась успокоить меня, но тут подошла медсестра, увела меня в палату и позвала доктора. Я пыталась объяснить ему, что все в порядке, что мне просто стало грустно, но не могла же я рассказать о Кэти, а как иначе объяснить причину грусти? Тогда мне снова назначили более сильные лекарства, и я погрузилась в прежний мир, где Кэти не было места. Прогулки были запрещены, и я все время сидела взаперти, хотя контроль при этом остался получасовой, а не пятиминутный, что было бы неизбежно, будь доктор Стайлз на месте.

Кажется, прошло несколько недель, прежде чем появились книги. Их было две, обе проиллюстрированы акварелями и карандашными зарисовками. Одна книга – сборник рассказов о природе – называлась «Песни холмов», а вторая представляла собой дневник путешествия по окрестностям Хазарда и называлась «Песни полей». Автором книг была Аннета Бин. Книги прислала Кэти. Она снабдила каждую из них надписью «Любимой Керри от Кэти» и приложила письмо, из которого следовало, что книги присланы одной из школьных подруг и куплены они на распродаже. В письме также говорилось, что в книгах описываются те места, где я провела детство. У меня никогда не было подруг в школе, но при всей своей подозрительности врачи и не подумали усомниться в правдивости письма.

Доктор Стайлз сочла посылку безвредной и разрешила мне взять книги. Для меня это было одновременно и благом и проклятьем. Я радовалась возможности прочитать мысли бабушки, иметь вещественное напоминание о ней. Но вместе с тем книги напоминали и о Кэти, о том, что я ее не выдумала. Думаю, это одна из главных причин посылки мне книг.

Я могла бы еще долго рассказывать о своем пребывании в клинике, но, думаю, ты уже получил достаточное представление о моей юности. Еще несколько раз я сумела увидеть Кэти, когда ослабевал контроль и я умудрялась отвертеться от приема лекарств, но меня всегда уличали и немедленно увеличивали дозы, погружая в полусонное состояние. Одно время Кэти писала мне письма и оставляла между страниц книг, чтобы, очнувшись, я могла их найти и вспомнить, кто я такая, понять, что находиться под воздействием лекарств неестественно. Но однажды медсестра обнаружила письма.

По словам доктора Стайлз, они были свидетельством тяжелого рецидива. Она заставила меня порвать письма в ее присутствии, но, к счастью, позволила оставить книги. Эти две книги были единственным напоминанием о том, кем я была до лечения. Книги и еще две плюшевые игрушки – собака и обезьянка, подаренные бабулей. Когда становилось совсем плохо, я заворачивала их в тряпку и укладывала с собой в постель. И то только по ночам, когда риск попасться был меньше.

После случая с письмами за мной следили так строго, что я видела Кэти лишь несколько раз. Наконец я и сама почти поверила врачу. Я стала думать, что Кэти когда-то давно была настоящей, но потом пропала. Немало поспособствовала этому и наша последняя встреча, когда Кэти сказала, что собирается уехать. Я только что вернулась в свою комнату после приема лекарств и застала там Кэти.

– Я собираюсь уехать, – сказала она. – Потому что всегда причиняю тебе только одни неприятности.

Я ничего не ответила, ведь так оно и было на самом деле. Я не хотела, чтобы Кэти уезжала, но я устала. Я так сильно устала. От пребывания в клинике. От всего. Теперь я понимаю, что это действовало лекарство, но дело было не только в нем.

– Я буду скучать по тебе, – сказала Кэти. – Но, думаю, так будет лучше.

Наверно, она хотела, чтобы я попросила ее остаться, но ее фигура уже таяла перед глазами. Я едва различала ее. Тогда я сгребла все мои талисманы – обе книги и игрушки, прижала их к себе и свернулась калачиком на кровати.

– Так лучше, – пробормотала я.

Прошло еще три года, прежде чем мои родители погибли в автокатастрофе. Это известие не вызвало во мне никаких чувств, но в те времена мне давали столько таблеток, что вообще говорить о каких бы то ни было чувствах не приходилось. Никаких падений, никаких подъемов. Я просто существовала. День за днем.

Но потом я все же вспомнила слова Кэти о наших родителях. И снова я стала избегать приема лекарств. Я брала лекарства, глотала их, а потом, как можно скорее, покидала пост медсестры и шла в телевизионную комнату. Там я кашляла, чтобы извлечь еще не растворившиеся таблетки. Любители телевизионных просмотров в основном были настолько заняты передачами, что никто не обращал на меня внимания.

Нельзя сказать, что я совсем освободилась от действия медикаментов, но я сумела несколько ослабить их эффект, чтобы продумать условия сделки с доктором Стайлз. Понимаешь, фонд и после смерти родителей продолжал оплачивать мое лечение, но доктор перестала получать дополнительные чеки, поскольку умер отец, подписывающий их прежде ежемесячно.

Помню, как я боялась в тот день зайти в кабинет доктора Стайлз. Она вполне могла назначить мне сверхдозу лекарства, даже применить шоковую терапию, как было с Мэган. Но доктор Стайлз долго смотрела на меня через свой стол, а потом заговорила совершенно спокойно.

– Не могу обещать, что соглашусь с тобой, – сказала она, – но предложение твое выслушаю.

Из ее слов я поняла, что доктор Стайлз уже размышляла над моим положением. После нашего разговора я вышла из клиники, пообещав отказаться от фонда в ее пользу. Но самое смешное, что после встречи с адвокатом отца я выяснила, что долги родителей почти сравнялись со стоимостью их имущества и остатков фонда. Дом и автомобили были давно заложены. После оплаты счетов у меня осталось четыреста долларов, и я приберегла их для себя.

Надеюсь, доктор Стайлз знала, что больше не будет получать денег. Она была неглупой женщиной. Может быть, она просто хотела покончить с этой проблемой.

А я, став свободной, немедленно снова захотела вернуться обратно в клинику.

Мир забавная штука. Когда я размышляла о нем, находясь в клинике, он иногда представлялся мне огромным, неподатливым и угрожающим. А иногда – драгоценным камнем, совсем небольшим, который можно было взять в руки и неторопливо изучать. Вне клиники мир со всей очевидностью предстал передо мной в разных своих обличьях, и игнорировать его существование было невозможно, его было слишком много, он не давал ни секунды роздыху.

• Предыдущая
• 65/121
• Следующая