Марионетка. Странная связь (СИ) - Мельрих Ксения - Страница 1

1

«Как мы можем знать, что такое смерть, когда мы не знаем еще, что такое жизнь?»

Конфуций.

«А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас.»

Мф.5:44

Пролог.

— Говорю тебе, я схожу с ума! — выпалила я раздраженно. — Эти сны…они сводят меня с ума!

— Смотри поменьше всякой ерунды перед сном, — усмехнулся мой брат, продолжая подкидывать теннисный мяч к потолку и ловить его. — Вот мне вообще ничего не снится.

— Такого не бывает, всем что-то снится. — я все-таки не удержалась и начала рассказывать, даже села на кровати, скрестив ноги. — Я постоянно куда-то еду, далеко. Ты как будто рядом, я это чувствую, но не вижу. Что-то плохое и темное маячит на горизонте, этого чего-то я очень, очень сильно боюсь.

Брат задумчиво поглядел на меня, словно сомневался в чем-то. А потом сел на кровати, кинул мяч в угол, взял гитару, провел нежно по грифу тонкими пальцами.

— Твой отец вчера звонил, знаешь? — вдруг спросил он, перебирая струны и не глядя на меня. — Мама с ним о чем-то долго говорила на балконе.

Я внезапно почувствовала, что мне трудно дышать, словно в глотку залили свинец, как часто выражаются поэты. С трудом сглотнув, я поглядела на профиль Кири. Он младше меня на три года, еще ребенок, хотя и ломается голос, меняется тело, но он еще ребенок и…он все понимал, знал, что это для меня значит. Мне было больно, очень больно и…

— Ты…ты слышал, — я с трудом справилась со своим голосом, — ты слышал, о чем они говорили?

Он покачал головой, ссутулился, словно ограждая себя от всего.

— Так мама тебе не сказала? — будничным, но немного взволнованным голосом спросил он. По-взрослому усмехнулся, так делали парни в моем классе, поглядел на меня из-под лба и спросил: — Как ты думаешь, у Ирки Рябининой реально такие большие сиськи? Или она что-то подкладывает под лифчик?

Он так невинно на меня смотрел, что я не выдержала и расхохоталась.

— А тебе какая разница? — свысока спросила я. — Ты для нее малолетка, а она любит парней постарше.

Он засмеялся почти беззвучно, качая головой.

— Ты так говоришь, потому что сама себе вату суешь?

Я,вскочив, швырнула в него подушкой, не на шутку рассердившись, и метнулась к двери. Моя грудь — это больная тема для меня. Из всех своих подруг я отличаюсь самым маленьким размером, у меня еле-еле доходит до первого.

— Иди-иди, тебе же статью писать надо, а то такую тупую да не сисястую никто без мамкиной помощи не возьмет!

Он хохотал во всю, закрываясь от меня ногами и руками, я била его тапкой, хлестала, куда попаду. Мне было обидно, что он так издевается надо мной, но в глубине души, я была ему благодарна, что отвлек меня от больного.

Закончив воспитывать брата, я пошла на кухню, где на столе меня ждал ноутбук и чистая страница ворда. Мне нужно было написать краткий обзор по молодежному марафону, направленному против курения, прошедшего вчера. Я на него сходила, помокла два часа под проливным дождем и теперь совершенно не знала, что нужно писать об этом глупом событии, на котором присутствовало мало народа из-за дождя и из-за того, что в конце июля среди недели молодежи почти нет в городе, а те, кто есть находят себе занятие поинтересней, чем подобные глупости. Подперев рукой щеку, я задумалась, глядя на дисплей. Вот почему, в нашей семье не все, как у людей? Мне всего 16, я через месяц иду в 11 класс, а уже должна делать все, чтобы меня взяли в институт на журфак. Кому это надо? Мне? Ага, щас прям! Моя мама и учительница по литературе вдруг решили, что из меня выйдет хороший журналист и давай меня гонять! Уже год я посылаю дурацкие статьи в разные издательства. Четыре раза меня напечатали, так теперь мама с меня не слазит и…Почему мы не уехали, как все дети на дачу к бабуле? Почему Киря без конца должен ходить на это сольфеджио, в бассейн, а через неделю и того уедет в лагерь для музыкантов-детей? Лето на дворе, а мы паримся в городе, никуда не выходим, потому что не с кем, так еще…

— Мам! — заорала я, зная, что она в зале смотрит телик. — Я не знаю, что писать! Иди сюда!

Ответом мне была тишина.

— Уснула что ли? — спросила я себя и слезла с углового дивана. — Мам? Ты спишь что ли? Еще восьми нет!

Пришлось идти самой. Телевизор работал громко, горел торшер у дивана, на котором она сидела, молча глядя в телевизор.

— Я тебя зову, зову! — проворчала я недовольно. — Ты чего молчишь?

Подойдя ближе, я внезапно почувствовала себя нехорошо. Что-то было не так. Затылок взмок, стало трудно дышать. Я хватала ртом воздух, но никак не могла вздохнуть. Я хотела убежать, развернуться и бежать в комнату, сесть на кровать напротив Кири, сделать вид, что ничего не произошло, ведь ничего и так не произошло, ведь так? Но как-то удалось себя заставить пройти два шага на трясущихся ногах, дотронуться до руки матери, сжимающей пульт.

— Мам? — пискнула я, еле слышно. — Мам?

Я сильнее затормошила. Голова ее качнулась и безжизненно упала на грудь. И тут я закричала так сильно, что едва не оглохла, а после рухнула в обморок.

«Как мы можем знать, что такое смерть, когда мы не знаем еще, что такое жизнь?»

Конфуций.

«А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас.»

Мф.5:44

Пролог.

— Говорю тебе, я схожу с ума! — выпалила я раздраженно. — Эти сны…они сводят меня с ума!

— Смотри поменьше всякой ерунды перед сном, — усмехнулся мой брат, продолжая подкидывать теннисный мяч к потолку и ловить его. — Вот мне вообще ничего не снится.

— Такого не бывает, всем что-то снится. — я все-таки не удержалась и начала рассказывать, даже села на кровати, скрестив ноги. — Я постоянно куда-то еду, далеко. Ты как будто рядом, я это чувствую, но не вижу. Что-то плохое и темное маячит на горизонте, этого чего-то я очень, очень сильно боюсь.

Брат задумчиво поглядел на меня, словно сомневался в чем-то. А потом сел на кровати, кинул мяч в угол, взял гитару, провел нежно по грифу тонкими пальцами.

— Твой отец вчера звонил, знаешь? — вдруг спросил он, перебирая струны и не глядя на меня. — Мама с ним о чем-то долго говорила на балконе.

Я внезапно почувствовала, что мне трудно дышать, словно в глотку залили свинец, как часто выражаются поэты. С трудом сглотнув, я поглядела на профиль Кири. Он младше меня на три года, еще ребенок, хотя и ломается голос, меняется тело, но он еще ребенок и…он все понимал, знал, что это для меня значит. Мне было больно, очень больно и…

— Ты…ты слышал, — я с трудом справилась со своим голосом, — ты слышал, о чем они говорили?

Он покачал головой, ссутулился, словно ограждая себя от всего.

— Так мама тебе не сказала? — будничным, но немного взволнованным голосом спросил он. По-взрослому усмехнулся, так делали парни в моем классе, поглядел на меня из-под лба и спросил: — Как ты думаешь, у Ирки Рябининой реально такие большие сиськи? Или она что-то подкладывает под лифчик?

Он так невинно на меня смотрел, что я не выдержала и расхохоталась.

— А тебе какая разница? — свысока спросила я. — Ты для нее малолетка, а она любит парней постарше.

Он засмеялся почти беззвучно, качая головой.

— Ты так говоришь, потому что сама себе вату суешь?

Я,вскочив, швырнула в него подушкой, не на шутку рассердившись, и метнулась к двери. Моя грудь — это больная тема для меня. Из всех своих подруг я отличаюсь самым маленьким размером, у меня еле-еле доходит до первого.

— Иди-иди, тебе же статью писать надо, а то такую тупую да не сисястую никто без мамкиной помощи не возьмет!

Он хохотал во всю, закрываясь от меня ногами и руками, я била его тапкой, хлестала, куда попаду. Мне было обидно, что он так издевается надо мной, но в глубине души, я была ему благодарна, что отвлек меня от больного.