Городские легенды - де Линт Чарльз - Страница 27

• Предыдущая
• 27/107
• Следующая

В чем была я? Проблема выживания занимала в то утро все мои мысли, и потому, одеваясь, я больше заботилась о том, чтобы слиться с окружающей средой, чем о моде. Я влезла в желтые джинсы и красные сапоги, натянула черную футболку с надписью «Моторхед» и потертый кожаный жилет в надежде выглядеть круто. Волосы стянула узлом на макушке, выпавшие пряди оставила висеть как попало и основательно налегла на косметику. Фотоаппарат – barato[24] компактный «Виторет», который я позаимствовала у Пипо еще прошлой осенью и так и не вернула, – сунула в бесформенную полотняную сумку и перекинула ее через плечо. Ну вот, теперь там, куда я иду, меня должны принять за свою.

Окинув беглым взглядом парнишек на роликовых досках и прочих подростков, которые с утра пораньше толкались по Грейси-стрит, я решила, что не ошиблась в выборе наряда. А когда один muchacho с розовым ирокезом подрулил на своей доске и стал ко мне клеиться, я окончательно в этом убедилась. И даже снова почувствовала себя шестнадцатилетней.

– Я иду прямо по Йор-стрит, – заявила Лори. – Фотоаппараты и пленка у всех с собой?

Мы с Рут послушно похлопали себя: я по сумке, она по сумочке.

– А я, наверное, в Катакомбы, – ответила я.

Не прошло и недели с тех пор, как в квартале между Лануа-стрит и Флуд-стрит, к северу от Мак-Нил-стрит, перестали скосить дома, а люди уже потащили туда всякую дрянь, от пакетов с мусором до старых автомобилей. Вот из-за битых машин это место и прозвали Катакомбами.

Утром, за чашкой кофе, пока я обдумывала предстоящий день, на меня снизошло озарение, не больше и не меньше, особенно учитывая предыдущий вечер. Я уже почти решила спуститься в квартиру этажом ниже, чтобы попросить Иззи, моего друга, пойти со мной и спрятаться среди мусорных куч в костюме обезьяны, как вдруг меня словно током ударило. Так вот что Лори затеяла. Сначала погоняет нас с Рут по пересеченной местности, а когда мы, грязные, потные, натерпевшиеся страху, приползем обратно, сунет нам под нос плохо сфокусированную фотографию какого-нибудь приятеля, наряженного обезьяной и заснятого в тот самый миг, когда он ныряет в подворотню какого-нибудь полуразвалившегося дома. А что, смешно, заодно и пообедать на халяву можно, да и вообще шутка как раз в духе Лори. Эх, пропал выходной, а ведь можно было по магазинам походить...

Мой новый план был таков: направиться якобы в Катакомбы, оттуда выбраться на Йор-стрит, проследить за Лори и заснять ее дружка, когда тот будет переодеваться обезьяной. Нет, все-таки моя матушка глупых ребятишек не рожала, что бы там соседки ни говорили.

Сделав им обеим ручкой, я зашагала по Грейси-стрит в сторону Лануа-стрит, которая ведет прямо к Катакомбам. Лори двинулась в противоположном направлении. Когда я оглянулась в последний раз, Рут все еще нерешительно топталась у метро, а потом толпа скрыла ее от моих глаз. Мой обожатель с волосами цвета фламинго провожал меня всю дорогу до Катакомб, а потом заложил крутой вираж и погнал к дружкам, лавируя между пешеходами с ловкостью заправского профессионала, которым он, собственно, и был. На вид вы бы дали ему лет тринадцать, не больше.

Когда ты еще совсем ребенок – а для некоторых и двадцать один год – возраст детсадовский, – нет ничего удивительного в том, что вопросы вроде: кто я? и где мое место? – не выходят у тебя из головы. Многие верят, что чем старше становишься, тем яснее ответы, а когда тебе столько лет, сколько сейчас мне, то ты уже и вовсе разобрался, что к чему. По крайней мере, когда я была nina[25] и мне казалось, что до совершеннолетия еще расти и расти, я именно так и думала.

Verdad, я и сейчас не знаю, кто я и где мое место. Когда я стою перед зеркалом, то вижу, что muchacha[26], которая рассматривает меня так же внимательно, как я ее, и впрямь повзрослела – с виду. Но внутри-то мне по-прежнему пятнадцать, никакой разницы.

Так когда же это происходит?

Может быть, никогда.

Ну и Польша.

Учитывая все обстоятельства – Верхний Фоксвилль все-таки, – денек для прогулок по мусорным кучам выдался совсем неплохой. В небе такой пронзительной голубизны, что глаза резало, ярко светило солнце. Хорошо, что я темные очки захватила. Повсюду блестели и сверкали бутылочные осколки, под ногами хрустело битое стекло.

И что это за страсть у людей – колотить окна, бутылки и прочее в том же духе? Такое впечатление, что стоит человеку увидеть целое оконное стекло, и камень сам прыгает ему в руку. Может быть, все дело в звуке – просто интересно слушать, как оно разбивается. И чувство при этом такое, такое... не знаю даже, как сказать. Мурашки бегут по коже, что ли. Как там у Ника Лоу поется? «Люблю звук разбивающегося стекла». Меня-то это, конечно, не трогает, ну по крайней мере больше не трогает. Да и вообще если кому-то надо бить стекла, то пусть лучше делают это здесь, чем на улицах, где полно прохожих и велосипедистов.

Проведя в Катакомбах с час или около того, я почувствовала себя настоящей панкершей. Так всегда бывает, стоит мне надеть кожаную куртку. Я, конечно, не совсем machona[27], в том смысле, что любое насилие не по моей части, – но куртка придает мне ощущение крутизны. Кажется, будто на ней крупными буквами написано: «Не подходи, убьет». По правде говоря, желающих поблизости не оказалось.

Долгое время я не видела никого, кроме пары барбосов, но и эти одичавшие, шелудивые perros[28] держались на почтительном расстоянии. Заворачивая за угол, я наткнулась на крысу, которая была настроена далеко не столь миролюбиво. Сначала она попыталась отстоять свое жизненное пространство, но стоило мне запулить в нее камнем, мгновенно слиняла.

Для наркоманов и прочего отребья было еще слишком рано, их время наступит ближе к вечеру, зато старухи мешочницы уже вышли на промысел: весь имеющийся в наличии гардероб на себе, скудные пожитки уложены на тележку или рассованы по пластиковым мешкам. Все чаще стали попадаться пьяницы, отсыпающиеся по заблеванным, пропахшим мочой парадным, и бездомные, которые грелись у костерков, выжидая, когда настанет время собирать субботнюю дань с прогуливающихся по улицам Кроуси и Фоксвилля обывателей. Меня мороз по коже драл от их взглядов – они пялились на меня так, будто хотели сказать: ты же не наша, какого черта ты здесь делаешь? И были, в сущности, правы. Интересно, поверили бы они мне, если бы я сказала, что охочусь на бигфута? Вряд ли.

Про запах я говорила? Если вам доводилось когда-нибудь бывать на свалке, то вы меня поймете. Липкая кисло-сладкая вонь насквозь пропитывает волосы, одежду и застревает в них, кажется, навсегда. Причем сам человек привыкает довольно быстро – я, например, перестала ее замечать минут через пятнадцать, – но сидеть рядом с собой в вагоне метро я бы не хотела.

Убив таким образом не меньше часа, я развернулась и взяла курс на запад, к Йор-стрит, в поисках Лори. Мне даже стала нравиться эта игра в казаков-разбойников среди развалин Верхнего Фоксвилля. Я так увлеклась, что едва не налетела на них.

Вот именно, на них. Все оказалось так, как я и думала. Лори сидела на полуразрушенном крыльце какого-то дома и потягивала пиво, то и дело передавая банку парню, которого я знала, его звали Байрон Мерфи. У его ног лежал пакет, из которого высовывалось нечто подозрительно похожее на лапу плоской обезьяны. То есть на плоскую лапу от костюма обезьяны, в котором в тот момент никого не было. Короче, какая разница, все равно обезьяна была плоская.

Байрон работал терапевтом в спортивной клинике университета Батлера. Как почти все бывшие бойфренды Лори, он остался ее другом, даже когда близкие отношения между ними кончились. Со мной такого почему-то никогда не случается. У меня расставание с любым парнем обязательно сопровождается ураганом предметов домашнего обихода, летящих в его голову. Всему виной мой латиноамериканский темперамент, скажете вы.

• Предыдущая
• 27/107
• Следующая