Генерал Империи (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 44

– Самому любопытно. Красивая какая. – Произнес наш герой, подходя.

В этот момент она «уронила» свои тряпки и попыталась нанести удар кинжалом, который она тоже подобрала с пола. Как ей казалось, незаметно. Но Меншиков это заметил и был готов. Тряпки полетели вниз, а кинжал – вверх, норовя вспороть живот и добраться до сердца снизу, под ребрами. Опасный удар, но неопытный. Да и готовился Максим к чему-то подобному, поэтому легко отшатнувшись, пропустил руку, перехватил и грубо выкрутил, заламывая за спину. Незнакомка вскрикнула и уронила кинжал.

Несколькими мгновениями спустя Максим прижал ее к себе спиной. Вдохнул аромат волос и самым беззастенчивым образом сжал ее очень приятную на ощупь грудь. Эта особа дернулась, вырываясь и что было сил топнула ногой, норовя попасть по носку сапога Меншикова. Промахнулась. И тут же, без раскачки, попыталась укусить его за ладонь, которой он сжимал ей грудь. И, что примечательно, вцепилась, проявив чудеса гибкости. Но ненадолго. Максим чуть надавил на взятую в захват руку и девица, взвыв от боли, прекратила кусаться и как-то обмякла что ли. Боль не тетка – мало кому приятно.

– Допросить эту проказницу, – толкнув ее по направлению к солдатам, произнес Максим. Девица и тут сориентировалась. Она должна была бы упасть, но не упала. Оглянулась и потирая освобожденную от захвата руку зашипела что-то на турецком, сверкая совершенно безумными глазами.

– Эх… если бы не был женат – женился бы. Определенно женился. – Добродушно произнес Меншиков. – Будьте с ней по нежнее. Дикая. Товарный вид не надо портить. Вряд ли такая девица от хорошей жизни решилась на самоубийство. Как допросите и все разузнаете – дайте знать. Хочу пообщаться с ней. И глядите чтобы руки на себя не наложила. Эта – может.

Солдаты незнакомку подхватили под ручки и уволокли, несмотря на то, что она брыкалась и что-то выкрикивала. Дверь закрылась. Максим снова сел на каменную ступеньку древнего храма. Залпом опрокинул в себя остаток вина из бутылки. И откинулся на спину… прямо на камни. Такие твердые и едва прохладные.

Впервые за эти два года, что он провел в этом мире… или времени… он задался вопросом: «Зачем он тут?» В случайное попадание он не верил. Реалист и прагматик. Даже если между мирами и эпохами и есть какая-то дверка, то она открывается очевидно не алкоголем. Иначе бы все прошлое России было сплошь завалено алкоголиками из спальных районов Москвы. Аномальная зона? Тогда почему он провалился в прошлое один. Там весь была такая попойка, что все друг на друге валялись вповалку. Нет. Тоже не сходится дебет с кредитом. Что еще остается? Чей-то промысел или злой умысел? Но чей? И зачем?

Он не мог понять. Ему остро не хватало входных данных. Очень сложно искать в черной комнате черную кошку, особенно если ее там нет. Логика не оставляла выбора – это было чья-то проказа. Здравый смысл и весь жизненный опыт утверждал, что такого быть не может. Будучи убежденной бездуховной скотиной Максим не верил ни в Бога, ни черта, считая их плодом больной фантазии сельских пастухов. Но больше всего его настораживала та мистика, которая охотно стала его окружать при первой возможности. И та дама… и те вороны. И если даму в поле можно было отнести к индивидуальным галлюцинациям, то воронов видели многие. Более того – эти веселые пернаты засранцы регулярно наведывались к нему в гости, и он их подкармливал. Что в том походе, что потом. Даже сейчас – по нескольку раз в день перед носом маячат. И это было странно до неприличия. Умом-то понимал, что он их банально прикормил, и умные птички привязались, но где-то подсознательно рождались совсем иные эмоции и мысли…

– Хрень какая-то… – тихо пробормотал Максим и осекся. Вновь в помещении был какой-то едва уловимый шорох. Только еще более нежные и тонкий. Словно ветер гулял.

Он резко поднялся и увидел перед собой ту самую даму в черном покрывале, что наблюдал на поле под Флоренцией. Но тогда – вдали, а теперь – на расстоянии вытянутой руки. Руки ее утопали в складках ткани. А лицо… его не было видно и казалось, что эта черная, зияющая пустота под капюшоном совершенно бездонна.

Максим вытащил пистолет и просто положил рядом. Почему-то ему показалось, что он абсолютно лишен смысла. Незнакомка не пошевелилась. Казалось, что она статуя, ибо одежда даже не колыхалась. Совсем. Не было слышно ни дыхания, ни сердцебиения, ничего… Просто тишина и какой-то легкий холодок. Приятный такой. Освежающий.

– Я всегда боялся оглядываться… С того самого момента в детстве, когда я первый раз не погиб, – тихо проговорил Меншиков. – Там ведь всегда была ты?

Тишина.

Он усмехнулся и пригляделся к ткани… у которой просто не было текстуры. Она была словно застывшая ночь. Ни волокна, ни пылинки. Густая такая ночь, отражая лишь отблески огоньков свечи.

Максим попытался встать, но ноги его не слушались. Попытался поднять руку и прикоснуться к ткани. Очень хотелось понять, какая она на ощупь. Казалось, что удивительно нежная и приятная.

– Ты пришла за мной? Ты хочешь меня забрать? Да, наверное, так будет правильно. Я слишком сильно меняю естественный ход вещей.

– Я никого не забираю. – Прозвучал удивительно приятный женский голос у него в голове, однако определить даже его тембр он был не в состоянии. Просто где-то на уровне подсознания он был в безумном восторге от того, что слышит этот голос. И все. – Я просто прихожу и беру за руку, чтобы никому не было одиноко и страшно в такие моменты.

Собрав всю волю в кулак, он попытался все же поднять руку и коснуться черного балахона. Но смог только лишь пошевелить пальцами. Да и то – чуть.

– Не надо, – вновь прозвучал у него в голове этот приятный голос. – Тебе еще рано.

– Почему я не вижу твоего лица?

– Тебе еще рано.

– Я могу что-нибудь для тебя сделать? – После долгой паузы спросил Максим.

– Ты? Для меня? – С нескрываемой усмешкой переспросил этот самый приятный голос и звонко так засмеялся. Но недолго. Смех резко оборвался, и незнакомка в балахоне впервые пошевелилась, чуть наклонив голову на бок. – Развлеки меня.

– Развлечь? – Переспросил наш герой, но ответа уже не услышал, все вокруг погрузилось во тьму, сквозь которую доносилось: «Максим Иванович! Максим Иванович!»

Он с трудом разлепил глаза и уставился на своих солдат. Тело затекло и онемело настолько, что практически не шевелилось. Было холодно… очень холодно… просто ужасно. Его начал бить озноб.

– Максим Иванович, что с вами?

– А что с-с-о м-м-мной? – Прошептал он.

– Вы уже часа три тут находились. В тишине. Мы заглянули, а вы лежите на спине без сознания. И холодный такой, словно умерли. И пульс едва прощупывается.

– Так это было всего лишь сон… – с нескрываемым разочарованием прошептал Меншиков. Так тихо, что думал, будто сам себя и услышит. Но нет, его люди напряглись.

– Что сон?

– А… мелочь… мне приснилось, что я беседовал со смертью…

Все вокруг напряглись, но промолчали, многозначительно переглянувшись. Безумец? Нет. Вряд ли его им посчитали. Учитывая то, сколько мистики и легенд окружало нашего героя, они поверили в его слова. Тут ведь как? Сначала ты работаешь на репутацию, потом репутация на тебя. И теперь уже все, что хоть как-то можно было трактовать в мистическом ключе именно так и трактовали.

Тепло потихоньку возвращалось в затекшее тело, которое стало нещадно колоть. Так, словно он умудрился отлежать себе его все целиком и сразу. Пришлось стиснуть зубы, зажмуриться и терпеть. Отмахиваясь от помощников, которые были совсем не уместны в этой ситуации, как и комментаторы.

Наконец все закончилось. В целом. Меншиков открыл глаза. Чуть повел взглядом в сторону и наткнулся на свой пистолет. Он лежал там, где он сам его положил… во сне…

– Сон значит, – произнес он, беря оружие и осматривая.

– Максим Иванович, не берите близко к сердцу, – вкрадчиво и излишне осторожно сказал прибежавший адъютант, слишком очевидно пытаясь его подбодрить. – Мало ли какая жуть присниться?