Безальтернативная история (СИ) - "Шлифовальщик" - Страница 16

Холодов подумал, что неплохо бы пригласить сюда Железную Берту с наганом, чтобы она привела оратору пару свинцовых контраргументов в голову. Но, разумеется, он этого делать не стал — нельзя упускать из виду националиста. Виктор легонько постучал по виску, в реале моментально отозвалась девушка-оператор: Мемконтроль был начеку. Холодов по своему печальному опыту понял, что через пять-десять секунд здесь материализуется группа задержания с полным набором пыточных инструментов для экспресс-допроса подозреваемого на месте. Они, силовики, и в реале не гнушаются допрашивать с пристрастием, а уж в мемориуме у них руки полностью развязаны. Зато эффективно — через десять минут допроса зампредседателя сознается хоть в покушении на президента Боливии.

Мемсвязь — штука не совсем удобная. Погруженцу слушать комфортно — голос абонента раздаётся прямо в голове. А вот отвечать приходится голосом, иногда говорящий сам с собой человек вызывает удивление у прошляков. К тому же, чтобы разговаривать с погруженцем, который использует хистсжатие, нужно использовать специальную переговорную мемкабину, в которой временной ритм синхронизируется с погруженцем.

Виктор по мемсвязи шёпотом дал условный сигнал тревоги — кодовая фраза «О, чёрт, совсем забыл!» и стал ждать группу захвата. Чтобы оттянуть время, он вмешался в речь зампредседателя.

— В колхозы русских крестьян загоняют тоже иудеи? — невинно спросил Виктор.

— А как же! — без особого энтузиазма отозвался оратор, подозрительно глядя на фатумиста. — Нельзя нашему мужику без славянского хозяина. Где нет русских хозяев, появляются еврейские. Всемирное масоно-сионистское правительство.

— Нетолерантные ты вещи говоришь, Серёга, — заметил Виктор, подойдя ближе. — Или ты товарищ Игнатьев? Или Игорёк Северцев?

Зампредседателя содрогнулся, побелел и захлопал по карманам в поисках сердечных капель. Когда Холодов догадался, что он не капли искал, было уже поздно. Игнатьев-Северцев резко вынул мемнавигатор, и через долю секунды перед Виктором вместо националиста-совра стоял уже порожденец и глупо хлопал глазами.

— Где он? — Двое оперативников возникли перед фатумистом, предусмотрительно облачённые в форму ГПУ.

— Ушёл… — расстроено пробормотал Холодов.

В порыве гнева он подошёл к порожденцу и отвесил ему пинка.

Хорошо, что отдел регистрации отреагировал довольно быстро.

— Виктор, перемещайся в тринадцатый год на Златорусьинскую ярмарку! — раздался в голове голос Бурлакова. — Запоминай координаты…

Через секунду Холодов оказался в благословенном тысяча девятьсот тринадцатом на окраине Златорусьинска. Перемещение было организовано наскоро, поэтому своим появлением Виктор чуть не сшиб с ног двух крестьян, стоящих в тени, отдыхая от полуденной жары. На перемещенца, как водится, они не обратили внимания. В метрах двадцати начинались торговые ряды. Среди толп покупателей, расхаживающих вдоль рядов, Холодов заметил улепётывающего во все лопатки Игнатьева. Националист двигался сквозь толпу в противоположную сторону, туда, где на горизонте высилось ненормально высокое колесо обозрения.

Молодец Бурлаков, что додумался в комплект хистприборов положить и мемобраз. Фатумист достал хистприбор и моментально соорудил себе наряд, украдкой подглядывая за крестьянами и стараясь повторить основные черты их одеяния. У Игнатьева явно не было мемобраза, раз он удирал в том самом виде, в котором только что пропагандировал колхозникам арийские ценности. По фасону одежда дореволюционных крестьян и советских колхозников мало чем отличалась, разве что у вторых она была победнее, погрязнее и похуже качеством.

Соорудив себе наряд и смоделировав окладистую бородищу для убедительности, Виктор хотел продолжить преследование. Но тут ему пришла в голову здравая мысль, что у неуловимого Игнатьева тоже есть совромер — не может человек на такой рискованной работе обходиться без этого нужного хистприбора. А раз так, то националист запросто вычислит преследователя, и никакая борода не спасёт.

— Да, Николенька, погода — просто благодать, — говорил стоящий рядом крестьянин постарше другому, молодому и безбородому. — Боженька нашу ярмарку благословляет.

— Верно, дядя Митяй, — ответил безбородый Николенька и невпопад, но очень патриотично, добавил: — И Россию нашу тоже благословляет.

— Потому что нет в мире страны, более духовной, чем матушка Русь, — глубокомысленно вздохнул дядя Митяй. — Ну, вкусим, что ли, от трудов наших.

Николенька развязал мешок и вынул пару бутербродов с чёрной икрой и корзинку с кусками копчёной оленины. Мужики, перекрестясь, чинно принялись за еду. Виктор прятался за ними так, чтобы вести наблюдение за Игнатьевым, который остановился и начал водить совромером по толпе покупателей.

— Есть ведь в городе лихие люди, дядя Митяй, — рассуждал, жуя, Николенька, — которые Россию нашу погубить хотят. Революционеры или как их…

— Антихристы это, Николенька, всем недовольные. Не рады они ни солнышку ясному, ни небу чистому, ни царю богопомазанному. Всё хотят уничтожить, всё погубить, всю стабильность нарушить. Всё бы им стачки да майданы устраивать. Нелюди это, прости господи! Столыпина убили, который так хотел Россию сделать ещё могучее. А какой человек был Пётр Аркадьевич! — Дядька Митяй всхлипнул и истово закрестился на виднеющиеся вдалеке золотые купола. — Как крестьян любил, царство ему небесное!

На слове «майдан» Холодов вздрогнул, поняв, что дядя Митяй употребил его не в значении «площадь». Потом вспомнил, что мемлингвисты часто адаптируют старые эпохи, чтобы мемтуристы чувствовали себя комфортно, и им не резали слух постоянные «гой еси», «житие мое» и разные «аки-паки». Но часто мемлингвисты юного поколения при адаптации перебарщивают, и прошляки древней эпохи начинают вворачивать в речь современные термины и жаргонизмы.

Из своей засады Виктор разглядел, как Игнатьев, закончив обшаривать толпу совромером, двинулся вдаль через торговые ряды. Прошмыгнув мимо столыпинофилов дяди Митяя с Николенькой, Холодов осторожно двинулся вслед за националистом. Неизвестно, боженька благословил или местный Гидрометцентр, но жара стояла ужасная. Страшно хотелось пить, тем более что вокруг Виктора покупатели то и дело дразняще пили: или хлебный квас, или клюквенный морс, или воду со льдом на бруснике, заедая мидиями, устрицами либо жульеном из крабов. Фатумист прекрасно знал, что где-то там в реале его тело, лежащее в мемкапсуле, исправно подпитывается водой и питательными смесями, и жажда вызвана скорее привычкой, но от этого пить хотелось не меньше. Пьющие же, влив в себя щедрую порцию освежающей жидкости, удовлетворённо крякали, ухали, и, крестясь, благодарили бога за благодать, тем самым раздражая и без того дёрганого фатумиста.

Под лёгкое треньканье далёких балалаек и выкрики зазывал из ярмарочных балаганов, Виктор быстро двигался сквозь торговые ряды, стараясь не упустить Игнатьева и одновременно не попасть ему под совромер. Благо, силовая подкачка помогала преодолевать сопротивление толпы без особых усилий. Националист порой оглядывался, и Холодов моментально прятался за розовыми свиными окороками, кадками с икрой, связками балыка, бочками с маринованной стерлядкой, гирляндами домашних свиных колбасок, мясных рулетов или гор тульских печатных пряников. Продавцы косились на подозрительного бородатого малого, но Виктор немедленно реагировал. «Во имя господа и во благо России» — говорил он, крестился и прижимал палец к губам. Услышав о боге и России, суровые продавцы моментально таяли и вежливо крестились в ответ.

Ближе к торговому дому стали появляться мемтуристы. В других эпохах, где побывал сегодня Виктор, мемтуристами и не пахло. Значит, лето тринадцатого года пользуется популярностью: желающих посмотреть Россию, которую мы потеряли, очень много. Вероятность столкнуться в мемориуме двум группам туристов крайне мала. Если их разделяет одна миллионная доля секунды, то они уже друг друга не увидят. А Виктору попалось на глаза уже трое. Значит, плотность туристического потока в эту эпоху очень большая. Есть популярные эпохи, куда мемтуристы лезут как мухи на варенье. Ещё следует учесть тех погруженцев, которые сейчас незримо присутствуют в режиме бога. Любого начинающего мемтуриста поначалу это пугает — что его в любой момент могут увидеть невидимые погруженцы. Ему потом и в реале начинает казаться, что за ним незримо следят тысячи глаз. Это называется синдромом боязни всевидящего ока.