На узкой тропе (Повесть) - Кислов Константин Андреевич - Страница 18

— Какая станция? — приподняв взъерошенную голову и заглядывая в едва тронутое рассветом окно, опросил Насыров.

— Коканд, — ответил вошедший. Это был Саитбаев.

Не задавая больше вопросов, Насыров повернулся лицом к стене. Саитбаеву очень хотелось последовать его примеру, но он боялся проспать. Сел к столику, опустив на руки голову, и перед глазами тут же встал кривой басмач Курасадхан. Даже фотографии его не видел, и, тем не менее, перед ним стоял он, живой басмач, знакомый по книгам и кинофильмам.

«Вот тебе и кривоглазый курбаши… решил причислить себя к лику святых. У правоверных появился еще один святой „великомученик“!.. Итак, Курасадхана больше нет… Но ведь живут же еще ему подобные. Живут, на что-то надеются, чего-то ждут, хотя руки их теперь не только оружия — палку едва удерживают. Где-то там топчет чужую землю еще один известный курбаши — Хамракулбек… А Вали Каюмхан? Живут на подачках иностранных разведок и чем могут благодарят своих хозяев. А чем — известное дело… Похоже, что они решили волосатых нищебродов использовать. „Нищеброды“… Чье это словцо, такое меткое? Кажется, Шишкова… Хорошо, если это первый выход на них. А вдруг уже кто-то проторил к ним дорожку? И неужели мы могли просмотреть что-то?»

…Сквозь сон он почувствовал прикосновение чьей-то руки, услышал голос:

— Товарищ, а товарищ, вам неудобно, повернулись бы на бок.

Саитбаев открыл глаза. Полное купе солнца. В чуть приоткрытое окно, отбрасывая к потолку исхлестанную занавеску, врывался ветер и вносил в вагон запах полыни. Против него сидел только что умывшийся и чисто выбритый сосед по купе.

— Извините, не хотелось будить, — сказал он, виновато улыбаясь. — Но пришлось, уж слишком громко вы говорить стали.

Саитбаев сдержанно поблагодарил и, скинув вельветовую куртку, пошел умываться.

Когда он вернулся в купе, Насыров уже раскладывал на столике завтрак: сыр, холодную курицу, тугие, в каплях воды, свежие помидоры.

— Садитесь завтракать, — пригласил он Саитбаева. — Сейчас принесут чай.

— Но у меня нет ничего с собой, Джура Насырович, — ответил Саитбаев.

— Как, вы знаете меня?! — с удивлением спросил учитель, во все глаза глядя на своего спутника.

— Конечно, знаю. Если бы я не знал, с какой стати стал бы с вами даже во сне разговаривать.

— Ну, это вы шутите!

— Шучу, разумеется. Но вас я действительно знаю. Вы учитель из Ашлака и возвращаетесь домой из отпуска. Вы были в санатории?

— Ставлю вам пять. Вы угадали.

— Нет, отгадывать я не умею и даром ясновидения не обладаю. Просто хорошо знаю, где вы были.

— И каким образам?

— А вы разве меня не знаете?

Насыров старался вспомнить, видел ли он когда-нибудь этого парня с лицом стопного табунщика и сильными руками рабочего человека. По возрасту он молод. И война, конечно, прошла мимо него — тогда он был мальчиком.

— Нет, не знаю, товарищ, — признался Насыров.

— Алимджан Саитбаев! Будем знакомы. — Он показал свое удостоверение.

— Очень рад. Сразу же вопрос. Наша встреча случайна?

— И да, и нет, — присаживаясь к столику, сказал Саитбаев. — Мне давно хотелось познакомиться с вами. И вот представился случай…

— О чем будет разговор: о школе или…

— Нет. В школе все хорошо. Не беспокойтесь. Дело вот в чем, — начал Саитбаев, помешивая ложечкой в стакане. — Есть в Ашлаке мальчик Курбанов, а проще сказать — Саидка. Вы его знаете?

— Да, знаю.

— Ну и чем примечателен этот паренек? Расскажите.

— Чем примечателен? Тем, что единственный из кишлака не учится в школе… Конечно, мы виноваты в том, что он не учится, — немного помолчав, печально проговорил учитель. — Редкий случай… Отец у него знаете… Наверно, он не позволяет. Парнишка, в общем-то, не глупый и озорником его не назовешь… Осенью нам удается посадить его за парту, но проходит немного времени и…

— Теперь будет учиться, — улыбнувшись, сказал Саитбаев. — Он уже работает в вашем саду и ночевать остается там, в хижине Душанбы, вместе с ребятами.

— У Душанбы?! — вскинулся учитель. — Вы и это знаете? Это правда?..

— Конечно. Вот поэтому-то мне и хочется с вами поговорить. Вы не замечали у Саидки кусочка кожи на шнурке, с которым он никогда не расстается? Тумар?

— Н-нет, не замечал… Не замечал, — повторил он.

— Ну, ладно. Главное, что ребятам удалось оторвать Саидку от бродяг, — проговорил Саитбаев. — Но это еще не все… У меня есть небольшая просьба.

— Если это в моих силах, пожалуйста.

— Надо так сделать, чтобы Саидка пока не оставался ночевать в саду. Сможете так сделать?

— Наверное, — недоуменно протянул Насыров. — И это вся просьба?

— Да, пока вся.

Позавтракать и напиться чаю они так и не успели. Поезд, сбавляя бег, подходил к станции. Саитбаев не стал ждать его полной остановки, кивнул головой учителю и вышел из купе.

После ночного визита Гузархана Алихан уже не мог заснуть. Он вышел из худжры, сполоснул из кумгана лицо и руки и принялся за работу.

Ребята спали, спасаясь от комаров под легким пологом — пашшаханой. Алихан не стал их будить. Из головы не выходила мысль: почему Гузархан бросил нож и убежал? Что с ним случилось? Не мог же он испугаться спящих детей? Что ему дети, если он никогда не имел и не знал их? Дети и дом не для него… «В доме и в семье — зло», — вспомнил он слова, не раз слышанные от своего бывшего пира. Теперь, когда «шайтаны» знают, где он и что с ним, они не оставят его в покое…

Но вот поднялись ребята. Надо покормить их.

— Зачем не разбудили нас, Душанба-ака? Мы теперь меньше успеем сделать… Вчера и позавчера мы просыпались раньше, — поздоровавшись, с легкой обидой проговорил Иргаш.

Алихан не стал спорить. Он молча принялся за свой завтрак. Против него, на циновке, сидел Саидка. На нем не было его замызганного халата и дервишской шапки — свое одеяние он скинул в тот же день, когда вернулся из тугаев. Скинул и забросил за штабель сухих кизяков у себя во дворе. Волосы ему остриг Иргаш, не так уж ровно, как бы это сделал парикмахер, зато теперь не торчат грязные вихры. Федя отдал ему совсем еще новую тюбетейку. Ромка — штаны и рубашку. Саидка стал неузнаваем, неузнаваемы стали его глаза, улыбка. А Душанба, глядя на него, все больше тревожился. Он не хотел рассказывать ему о встрече с Гузарханом, но был уверен, что и за Саидкой отныне будет ходить опасность. А вот как устранить ее, он не знал и поэтому тревожился.

В полдень за Саидкой пришла сестренка Рано и сказала, что его зовет мать. Алихан отозвал Саидку и, придерживая за плечо, тихо, едва скрывая волнение, сказал:

— Будь осторожен, Саиджан. Понял ты меня?

Саидка только моргал глазами: почему Алихан так встревожился, ничего ведь не случилось.

— Еще раз прошу тебя, дружок…

Саидка мотнул головой и, толкнув сестренку, пошел за нею.

К вечеру, когда уже разошлись ребята, в саду появился Джура Насырович. Алихан радостно вскрикнул и схватил руки учителя. Учитель тоже обрадовался встрече.

— Все ли у вас хорошо, Алихан-ака? — спрашивал он. — Здоровы ли вы? Устали?

— Ой, Джура-ака! Я здоров и чувствую себя хорошо. Очень рад за вас, что вы вернулись! Раны больше не беспокоят?

— О, врачи теперь такие волшебники! Посмотрели, пощупали и сказали: ни-ни!

Они прошли в беседку и сели. В саду уже появились птицы, отдохнувшие от дневного зноя, и робко пробовали голоса, чтобы затем не умолкать до полуночи.

— Не успел приехать и так много узнал хорошего. Тургунбай-ата рассказывал мне о вашем походе в тугаи. Заслужить похвалу старого партизана — надо быть действительно очень смелым. Он не разбрасывается словами.

— Ничего хорошего мы не сделали, Джура-ака, — печально склонил голову Алихан. — Тургунбай-ата достоин уважения, но он преувеличивает. А вам скажу: не уверен я, что все это благополучно кончится.

— Что вы имеете в виду? — насторожился учитель.

— Этот самый наш поход может вызвать злобу и месть «волосатых». Сумасшедших не судят — они очень хорошо усвоили эту часть закона.