Месть до первой крови (СИ) - Логинова Анастасия - Страница 28

   — Значит, Лина… — вместо приветствия произнесла она в трубку. – Вы супруга Владимира Андреевича?

   — Бывшая супруга, — поправила Лина, но в который раз поблагодарила судьбу за столь близкое знакомство с сильными мира сего. Если бы не имя ее мужа, вряд ли бы Патрова стала с ней вообще разговаривать.

   Сейчас, выслушав предложение относительно кассеты с компроматом на Катасонова, Софья Павловна ненадолго замолчала, а потом спросила:

   — Лина, можете ли вы предоставить мне гарантии, что кассета сейчас у вас?

   — Она у меня! – заверила Сухарева. – Не с собой, конечно… но она спрятана в надежном месте.

   Под «надежным местом» она имела в виду свой комод с нижним бельем – кассета лежала на его дне, а сам шкафчик ко всему прочему был закрыт на замочек. А вот ключ был у Лины с собой, в сумке.

   — Я надеюсь, не дома? – с улыбкой уточнила Патрова. – Было бы очень глупо с вашей стороны прятать эту кассету дома. И знаете, какая неприятность, Лина, я совсем недавно общалась с человеком, который тоже уверял меня, что кассета у него. Так что вы меня своим предложением ставите в тупик.

   Сухарева и сама страшно удивилась: еще у кого-то есть эта запись? Но как?! Копий быть не могло, а Линину запись никто не видел. Только Катька, но не могла же она!.. Она, правда, пыталась ее просмотреть, но говорит, что ничего не поняла – да это и не мудрено! Снято издалека, звука вообще нет. И Катасонова она в лицо не знает… Да нет, понять ценность кассеты сможет только тот, кто в теме.

   «На всякий случай сегодня же перепрячу кассету», — твердо решила она.

   — Хорошо, Лина, — оборвала ее мысли Патрова, — допустим, я вам верю. Что вы хотите за эту запись?

   Это был самый важный и самый деликатный момент беседы.

   — Я хочу, чтобы вы и ваши люди оставили в покое Маликова и его редакцию, — видя, как скептически приподняла одну бровь Софья Павловна, Лина поспешно продолжила: — если хотите, он никогда больше не станет печатать никаких статей о Катасонове и «Старогорск-туре»! Он вообще забудет эти названия!

   — Ах, Линочка-Линочка… — пропела Патрова. – Как это благородно с вашей стороны. Вот уж поистине – нет предела возможностей для влюбленной женщины, и нет предела ее глупости. Вы ждете, что Маликов это оценит, да?

   — Это к делу не относится, — отрезала Лина.

   Относительно кассеты у Лины были большие планы. Она могла моментально устроить свою карьеру, обнародовав запись – после такой публикации она была бы нарасхват в самых престижных редакция! А могла бы сделать, как хотела Наташа – попридержать запись хотя бы пару лет, выждать, когда страсти улягутся, а потом выгодно продать кассету и безбедно жить до старости… На планах пришлось поставить крест, когда выяснилось, что Наташу убили. Ведь ясно же, что это из-за той кассеты: Наташа и сама много раз повторяла, что это очень опасно. А теперь еще и Игорю угрожают… И дело даже не в том, что Лина без ума в него влюблена – хотя это действительно так – просто она все равно не смогла бы спокойно жить до старости с этими деньгами, зная, что кого-то из-за той записи убили. Наверное, Патрова этого не понимает.

   — Не относится, так не относится, — легко согласилась Софья Павловна, — меня ваше предложение устраивает, можете в любое удобное время оставить кассету в ресторане. Официантам или метрдотелю – все равно.

   — Нет, Софья Павловна, — теперь улыбнулась Лина, — так не пойдет. Я не хочу недоразумений, так что давайте нашу сделку заверим у нотариуса.

   — Люблю деловой подход, Линочка, — развеселилась Патрова и пожала ее руку. – Вам перезвонят и назначат время.

   После кладбища пришлось поехать на поминальный обед, который организовала Вера Борисовна. Ехать очень не хотелось, но Наташа все—таки была ее подругой… Домой Сухарева попала только через три или четыре часа, и про то, что нужно переложить кассету, вспомнила далеко не сразу, а только тогда, когда ей внезапно пришла идея, что надо бы оставить себе копию. На всякий случай. Лина отыскала в сумочке маленький ключ от комода – пользовалась этим замком она, честно говоря, впервые. Когда она, приподняв ворох белья, нащупала рукой только гладкие доски, даже не удивилась сначала. Решив, что что-то перепутала, она выдвинула следующий ящик и точно так же обследовала его. Кассеты опять не было. Уже в некотором беспокойстве Лина бросилась к двум оставшимся и опять ничего не нашла. Не на шутку перепугавшись, она начала выбрасывать из комода кучки одежды, а следом и сами ящики. Распотрошив весь комод, она перетрясала каждую тряпочку, надеясь, что кассета чудом откуда-то выпадет. Потом, оставив все в беспорядке, бросилась проверять видеомагнитофон – может быть, когда она пересматривала кассету сегодня утром, забыла ее вытащить… И только сейчас ясно поняла, что запись действительно пропала. Она помнила, как утром вытащила ее из видеомагнитофона, как положила в ящик комода и прикрыла шелковым пеньюаром. А главное, видеомагнитофон кто-то включал в ее отсутствие: с некоторых пор Лина, воспользовавшись электроприборами, спешила отключить их из сети – поступила так и утром. Сейчас же штекер магнитофона был вставлен в розетку.

   — А я тебе говорю, это не яблонька! – взвизгнула Женька.

   — Бу-бу-бу-бу-бу… — неразборчиво прозвучал голос Донина.

   В подобном духе диалог продолжался уже долго. Катя, решившая было, что на свежем воздухе обязательно отоспится на неделю вперед, поняла в этот момент, что все равно не уснет, и, зевая и кутаясь в халатик, выбралась на балкон.

   — Я с пяти лет эту грушу лично поливала. Вот этими руками! А ты мне будешь рассказывать, что это яблонька… – Сестра переходила на ультразвук, в чистом утреннем воздухе её голос на километры разносился по дачному поселку. — Катька! Мы тебя разбудили? — подняла она голову вверх. — Говорила я тебе, Донин, не ори так. Все, я пошла готовить завтрак, а ты вскопай мне грядку отсюда и до груши…

   — Женечка, это яблонька.

   — А я тебе говорю, что это не яблонька!

   Дискуссия возобновилась. Катя впервые за месяцы знакомства с Володей Дониным, будущим сестриным мужем, подумала о нем если не с симпатией, то хотя бы с сочувствием: Женька, если ей по-настоящему что-то нужно, не перестанет пилить человека, пока не добьется своего. Катя состроила ему сочувствующую гримаску, Донин благодарно улыбнулся в ответ. Потом он поправил очки, вцепился тощими ручонками в лопату и, кряхтя и обливаясь потом, начал копать грядку. Блики играли на его обнаженном, с выпирающими лопатками торсе… Нет, смотреть на этого хилого интеллигентика оказалось выше Катиных сил, а заставлять его копать было вообще жестокостью. Вот если напрячь фантазию и представить, как первый Женькин муж в полуголом виде копает эту грядку… Ладно, чего попусту душу травить.

   — Володя. Иди, умывайся и завтракать! – повелительно крикнула за грушу-яблоньку Женя.

   — Бегу-бегу, Женечека! – он попытался по—мужицки вогнать лопату в землю, но чуть не попал себе по ноге. Смущенно улыбнулся Кате и проскользнул в дом. Вскоре спустилась и Катя.

   Владимир Донин, весь из себя перспективный и преуспевающий психоаналитик, разъезжающий на дорогом джипе и одетый в дорогой костюм, заявил о своем намерении жениться на Женьке еще до того, как ее официально развели с первым мужем. При этом Донин из всех сил старался понравиться матери и сестре будущей жены. Впрочем, без особенного успеха. Мама, хоть и приютила у себя старшую дочь, когда та бросила мужа, но целую неделю принципиально с ней не разговаривала. Ольга Дмитриевна – мать сестер – бывшего зятя обожала, души в нем не чаяла. Это Катя догадывалась, что он большой любитель сходить «налево», и что это, скорее всего, и стало причиной развода, но для всех вокруг Сережа Салтыков был образцовым мужем. Донин даже вместе со своим джипом и всеми подарками—подношениями ему, по мнению Ольги Дмитриевны, проигрывал.