Лиса в курятнике - Демина Карина - Страница 46

Пускай.

От отрав императрица и сама избавлялась с легкостью, а молоко просто было вкусным.

— Не стоит… ты будешь чувствовать себя виноватой, хотя не понимаю почему.

Аннушка подбирала змей.

Она гладила их, собирая избытки силы, которые вливала в кристаллы, благо их имелась целая коробка. Темные куски необработанного горного хрусталя наливались цветом, становились прозрачнее и… менялись.

Позже Аннушка отнесет коробку в сокровищницу.

— Мне жаль этих девочек…

— Стоят ли они твоей жалости?

— Не знаю… просто… этот конкурс… он кажется мне не совсем честным.

— И тебя это мучает?

Аннушка склонила голову.

— Возможно, и так… но… посмотри, никто не заставлял их. Они пришли сюда, желая… чего? Славы? Богатства? Выгоды?

— Так, но…

— Но ничего не бывает даром. — Камень в руке императрицы потемнел, съежился, становясь размером с крупную каплю воды, правда, угольно-черную. Стало быть, прибудет и редких черных алмазов. Впрочем, сколь императрица помнила, в сокровищнице уже имелась дюжина.

Хватит, чтобы заказать пару браслетов.

Лешеку пригодятся.

— Чем они готовы были платить?

— Когда ты так спрашиваешь… я теряюсь.

— Не стоит. — Императрица погладила подругу по щеке. Всем Аннушка была хороша. Умна. Тактична. Неболтлива. Вот только в честности своей порой слепа. И наверное, это свойство всех хороших людей: полагают они, будто бы и прочие, даже прогнившие душой, тоже хороши, просто изменились в силу обстоятельств. И если обстоятельства эти вновь переменить, то и люди исправятся. — Просто поверь, они знали, что будут проигравшие, но не предполагали, что это будут они. Давай по очереди. Кто первая?

— Стражевская Ксения. По силе — огневичка, однако воспитание получила домашнее, и ее явно баловали. Совершенно не способна управиться с собой. Контроль отсутствует… и такта никакого. Вчера отхлестала по щекам горничную, а старушке отказала в словах совершенно непотребных. — Аннушка вздохнула. — Ее бы в пансионат отправить хороший… огонь без контроля опасен.

— Вот и отправь. К Игерьиной, допустим… Справится?

— Полагаю…

— Напиши письмо. И родителям этой красавицы тоже… от моего имени.

Возражать Аннушка не стала, в силу особенностей характера своего она, конечно, девушке сочувствовала, ибо видела в нынешнем ее поведении исключительно родительское упущение. Была ли права? Как знать…

— …Конюхова… очень груба, заносчива. Грозилась, став императрицей, отправить двух девушек на конюшни, а всем низкорожденным вовсе запретить жить в столице…

— Надо же…

— Ее родители погибли после Смуты. Вальяжский голодный бунт. Растил дед, а у него… специфические взгляды.

— И ее в пансионат отправь. Хотя нет… кто она по профилю?

— Целитель.

— Тогда в городскую лечебницу… для бедных. Пусть поработает, скажем, год…

— А повод?

— Повод? — Императрица задумалась. Как все-таки сложно с людьми. Повод… — Скажем… я желаю, чтобы отныне все барышни благородного сословия примером своим показывали людям простым, что есть милосердие и сострадание, и организую особый отряд…

— Отряд?

— Не придирайся, как назовешь, так и будет… так вот, начнем со столицы, а там… а то, право слово, целителей не хватает что воздуха, а эти выучатся и по домам сидят. Расточительно оно как-то… Эта красавица как, дело знает?

— Одовецкая о ней неплохо отзывалась.

— Значит, знает… вот пусть подберет себе дюжину товарок… И представь это наградой. Точно, — императрица взяла другой камень, с сожалением прикинув, что и его в черный алмаз переменить не выйдет, силы иссякли, — особая служба при ее императорском величестве… в память родительских заслуг и все такое… грамотку покрасивше найди.

Аннушка фыркнула и назвала следующее имя.

Ах, все же утомительная это работа — находить дело бесполезным людям. Впрочем, спустя час императрица была уже не столь уверена в бесполезности их. Если по-хорошему разобраться, то сколько ресурсов пропадает…

Димитрий разглядывал покойниц, пытаясь найти меж ними общее. Девицы лежали в холодной, на двух столах, обе укрытые простынями до самых подбородков, будто и после смерти пытались сохранить свое достоинство.

Вскрытие провели.

И результаты его были однозначны: смерть наступила в результате асфиксии, причем если в первый раз душили ремнем, то во второй явно использовали ленту, причем именно ту, которую нашли при девушке. И о чем это говорило? О том ли, что ее выбрали заранее?

Но почему?

Они не похожи.

Димитрию попадались дела о безумцах, одержимых жаждой убийства, но… не похоже… одна высокая, другая, напротив, миниатюрна. Цвет волос разнится. Черты лица… Тогда почему выбрали ее?

Не потому ли, что была влюблена, растеряна и являлась легкой добычей?

Такую просто убедить… в чем? Да в чем угодно. Она так ждала письма от своего сердечного дружка, что с готовностью поверила в эту записку.

В побег.

Он вздохнул. Девушек было жаль. И себя тоже…

А Бужевых надобно проверить. Если кто и выжил, то и отрешенный от титулов, лишенный былой власти, вряд ли он смирился с этакой потерей. Вернуть все? Не в этом случае… да, государь простил многих, без этого никак, но не Бужевых.

Они возглавили хлебные рейды, опустошая деревни.

Они руководили уничтожением Шебейского храма. И обороной Кардаша. И руководили, что говорить, довольно грамотно. На той высотке много крови пролилось. Нет, их не простили бы… попадись он, что бы ждало?

Суд?

Всенепременно. А там… может, ссылка, может, каторга. А может, найдись кто, способный в лицо высказать обвинения, то и веревка. Нет, рисковать не стали бы. Тогда что? Уйти за границу, как некоторые? А что им за этой границей делать?

Остаться?

Кем?

Судя по рассказу Кульжицкого, они и при титулах не больно-то с жизнью управлялись… Друзья? Отрекутся, а то и первыми сдадут властям. Родственники? Единственной осталась сестра родная. А вот она… она смогла бы принять блудного брата?

Пригреть его?

Спрятать?

Пожалуй, что да… а больше если? На первое время, допустим, действительно хватило бы малости. Вряд ли бы Бужев вышел из боя вовсе без потерь. Добавить опять же опасения, что и сестра предаст… тут и суды, и казни, пожалуй, усмирившие страну куда быстрее, нежели войска…

Да, он бы затаился.

Постарался бы скрыться, и не факт, что рискнул бы появиться пред сестрицей, которая ко всему не сразу из-за границы вернулась… а уже потом, когда все подуспокоилось…

Возможно?

Вполне.

Кульжицкий сказал, что после его женитьбы матушка запросилась отдельно жить, своим, так сказать, домом, поблизости, но все же… все же… случайность? Или блудный брат вернулся, и она поняла, что Бартольд молчать про родственника не станет?

А тому помощь нужна.

Надобно послать кого побеседовать со старушкой… и жаль, что Стрежницкий слег, его старушки очень даже жаловали, особенно такие, которым былая слава жить спокойно не давала. Кого послать? Или… что-то подсказывало, что коротает дни престарелая боярыня отнюдь не в родовом поместье. Но снизойдет ли она до беседы с каким-то писарем?

Или даже лучше, что писарь?

Высокие господа людишек ничтожных полагают априори глупыми, и потому… Решено, ныне же с визитом наведается, принесет письмецо соболезнующее от императрицы матушки.

Лизавета ерзала.

Уж больно… внимательно ее разглядывали. Особенно вон та сурового вида дама с лорнетом на палочке. Почему-то не отпускало чувство, что палочкой этой дама с превеликим удовольствием перетянула бы Лизавету по плечам, а после…

Лизавета отвернулась.

Не хватало еще. Будь ее воля, она бы вовсе к ужину не вышла, тем более тот оказался куда менее приватным, нежели предыдущие.

Зашелестел веер.

Донесся раздраженный шепоток… а Лизавета, уже не чинясь — все одно равной ее не признают, — задрала голову, разглядывая узорчатый потолок аванзалы. Выбеленный, он был расписан звездами и младенчиками, протягивавшими друг другу миртовые ветви.