Полнолуние для магистра (СИ) - Горбачева Вероника Вячеславовна - Страница 1

Благодаренье небу, один из лучших выпускников Университета королевы Анны, без пяти минут доктор медицины, а пока что блестяще завершающий обязательную практику в госпитале святого Фомы Захария Тимоти Эрдман, эсквайр, был пока ещё холост. А вот его нынешний куратор, главный врач и администратор госпиталя, профессор Диккенс, обременён многочисленным семейством, любящим и любимым. Несмотря на страсть к научным изысканиям, на привычку пропадать в лаборатории или засиживаться за очередной особо хитрой историей болезни, ровно в шесть часов вечера профессор закрывал лабораторный журнал или захватывающий анамнез, передавал ключи от кабинета ассистенту и следовал к экипажу, где дожидались его появления супруга с чадами. Взрослые сыновья давно покинули отчий дом, отправившись кто в кругосветное путешествие в качестве корабельного врача, кто в исследовательскую экспедицию; младшие же, появившись на свет в то время, как возраст миссис Диккенс почти не оставлял надежды на дальнейшее продолжение династии, поглощали ныне всё внимание заботливой четы. Скучая по покинувшим их детям, всю недорастраченную заботу и любовь родители щедро изливали на несчаст… нет, пожалуй, просто изрядно замороченные головы юных сорванцов. Тем более что в головах этих обнаружились проблески незаурядного ума, а в организмах в целом — задатки магии, ныне легализованной королевским указом. Мальчикам предсказывали блестящее будущее. Целительская магия — пока ещё уникальное ответвление медицины; по-настоящему одарённых на этом поприще немного, а потому — Диккенс-отец мечтал, что юношей ждёт ещё больший успех, чем его самого. Академические мантии, например, и звание не менее чем Старших магистров в каком-нибудь созданном к тому времени магическом ордене целителей!

А потому — не удивительно, что ровно в шесть часов пополудни сей учёный муж и вершитель судеб пациентов и персонала госпиталя святого Фомы превращался в образцового отца семейства. Впрочем, немалую роль здесь играло и то, что именно в это время мистер Диккенс отвозил сыновей на лекции по началам целительства, основанные для талантливой молодёжи первым в столице магическим Орденом. И сам высиживал на оных чтениях от начального до финального гонга, под предлогом, что должен, как родитель, отслеживать уровень морали и нравственности занятий. На самом же деле — наряду с юными слушателями постигал азы целительской магии, стыдясь признаться в оном открыто…

Ничего удивительного, что и в этот весенний вечер, когда солнце ещё не думало скатываться за шпили соборов, но часы в профессорском кабинете педантично отбили шесть, Элайджа Диккенс вздрогнул, оторвался от чтения — и с торопливостью, несолидной для своего возраста и дородной фигуры, заметался в поисках плаща и цилиндра. Машинально протянул связку ключей на серебряном кольце к пустующей конторке ассистента, спохватился, постучал себя по лбу, пробормотал: «Ах, какой Lapsus memoriae[1], однако…» и выскочил в приёмную.

— Вообразите, Эрдман, совсем забыл, что мой Джейкоб отбыл на воды. Держите, дружище! Моя библиотека к вашим услугам, но не забудьте закрыть кабинет до того, как уйдёте на дежурство, а не после, не то опять всё прошляпите…

Молодой человек, поспешно поднявшийся из-за столика, за которым просматривал журнал сегодняшних посещений, покраснел.

— Простите, профессор, больше этого не повторится.

— Знаю-знаю и всегда на вас рассчитываю. Ну-с, хорошего вам вечера, дружище!

Захария Тимоти Эрдман почтительно поклонился его стремительно удаляющейся спине, подбросил на ладони тяжёлую связку ключей, всего от двух дверей — лаборатории и профессорского кабинета, но увесистых, будто отлитых из свинца. Сказывалось действие когда-то впервые осваиваемых мистером Диккенсом охранных чар, которые он умудрился наложить и на замки, и на ключи, а заодно и на двери; но переусердствовал, вот и получил интересный побочный эффект. Но переделывать работу не захотел, оставил как память.

Захария сердито посмотрел на ключи. Зажал в кулаке, потряс:

— А вот закрою все двери сразу, прямо сейчас, и дело с концом, да?

…Как уже упоминалось в самом начале повествования, молодой человек был холост; к этому стоило бы добавить, что склонности к светским и прочим развлечениям, свойственным своим годам, не имел, зато обожал рыться в книгах, погружаясь в чтение настолько, что полностью пропадал для мира. Оттого-то особо ценил возложенную на него миссию по ежевечернему обходу больницы. Кому-то она казалась тяжкой обязанностью, а нашему герою — истинным благословением, ибо в перерыве между завершением дневных работ и началом обхода он дорывался, наконец, до самого желанного действа: чтения!

Его собственные книжные запасы из-за скудости средств были невелики, публичная библиотека закрывалась рано, зато здесь, в кабинете Элайджи Диккенса поджидал подарок судьбы в виде необъятного книжного шкафа, любезно предоставленного в полное распоряжение практиканта. С единственным условием: рыться в книгах лишь в отсутствии профессора, ибо последний терпеть не мог, когда в его сокровищах хозяйничал кто-то ещё; но, побеждённый тягой делиться знаниями, шёл на компромисс с собственной фобией.

А потому — Захария был готов и ночевать на службе. Однако неделю назад с ним случился неприятный казус: зачитавшись почти до рассвета, он настолько одурел от бессонницы, что, уходя с поста, забыл закрыть кабинет. Книгу-то он поставил на место, затем машинально вытащил связку ключей из кармана, потряс ею… задумался над прочитанным и столь же машинально вышел, просто прикрыв за собой дверь. Очень неудобно получилось… С той поры молодой человек держал себя в руках, дав зарок прекращать чтение, едва услышав полуночный отзвон на колокольне соседнего аббатства.

Сейчас, охваченный стыдом после шутливого напоминания профессора о его досадном промахе, он в запале решил и вовсе нынче не прикасаться к книгам. Вот закончит сортировку историй болезней, разложит папки в картотеку, проверит, всё ли в порядке в примыкающей к кабинету лаборатории, работает ли магическая вентиляция, погашены ли все светильники… Замкнёт обе двери и как-нибудь поскучает до обхода, а потом сразу домой! Хоть выспится, наконец, да?

Но, подобно запойному пьянице, что не в силах не думать о бутылке дрянного бренди, спрятанного в соседней комнате, он то и дело возвращался мыслями к заветному шкафу. Замкнув дверь лаборатории, потоптался нерешительно, раздираемый чувством долга и порочной страстью… и пришёл в себя уже перед дверцей, гостеприимно поблескивающей стеклом. Там, в тёмных недрах, ждали своего часа непрочитанные страницы.

Решено: он почитает только до обхода, не дольше. Ровно без десяти десять вернёт книгу, закроет кабинет и не допустит повторения прошлого конфуза. Ну да, он иногда бывает рассеян. В быту. Гениям это простительно. Но он же борется с этим недостатком! …А сразу после обхода пойдёт домой.

По студенческой привычке пригладил пятернёй растрёпанные русые волосы. Да, ему некогда следить за модой и завивать кудри, он, в конце концов, не денди; тратить по два часа в сутки на причёсывание, подбор жилеток и шейных платков — удел вертопрахов и прожигателей жизни. Ещё ни один из знаменитых магов-целителей не потерял уникальных способностей из-за того, что игнорирует моду; зато их нарочито простой манере одеваться подражают знаменитые щёголи. Да. Вот так.

Даже в отсутствии хозяина в кабинете сохранялся тонкий аромат дорогих сигар, впитавшийся в светлые ясеневые панели; но особую изысканность ему добавлял ни с чем не сравнимый божественный запах свежей типографской краски. Сквозь застеклённые дверцы просачивался дух недавно вышедших в свет кних и медицинских альманахов. А из соседнего шкафа, более солидного, чьи стёкла отсвечивали матовой плёнкой заклинания, обеспечивающего целостность пергамента и ветхих переплётов, тянуло совсем иным — стариной. Духом Времени. Мудростью предков, что в тёмные века Средневековья, несмотря на царящие невежество и ужасающую грязь, на косность нравов и преследования религиозных фанатиков, сумели погасить костры Инквизиции и зажечь новое пламя — Науки. Знаний. Просвещения.