Второе дно (СИ) - Ахметова Елена - Страница 36

Я покорно проглотила это объяснение, хоть и чувствовала в его словах второе дно, как лиса — мышь под снегом; только укоризненно вздохнула и призналась:

— Хотела бы я когда-нибудь заслужить такую же преданность.

Взгляд Тао метнулся от макушки альционы на мое лицо — и в сторону. Заверять меня в том, что его преданность принадлежит прекрасной даме всецело, как сделал бы любой джентльмен на его месте, он не стал. На такую обезоруживающую честность я могла разве что ответить равной жестокостью, макнув Тао головой в безжалостную правду.

Я уткнулась носом в макушку нерожденной девочки, вдохнула сладковатый, нежный запах детских волос — и не стала отказывать себе в удовольствии.

Тао последовательно провел меня через всю гамму эмоций, свойственную подозреваемым на допросе. Я раскололась сразу же, отвечая предельно честно и полно, и от этого камердинеру было здорово не по себе. Он ждал соревнования, долгой игры в недомолвки и догадки — а получил безоговорочную капитуляцию, и теперь чувствовал себя полководцем, который собирался возглавить штурм легендарной крепости, окруженной рвом с крокодилами и охраняемой драконом, — но внезапно обнаружил на ее месте покосившуюся избушку с одинокой бабкой, чрезвычайно польщенной оказанным ей вниманием.

— Итак, за вашим левым плечом летает Его Величество, в исчезновении принца замешан его собственный камердинер, вы, скорее всего, можете зачаровать одного из похитителей, а еще ваш фамилиар при желании выглядит точь-в-точь как наша будущая дочь, — флегматично резюмировал Тао и сжал пальцами переносицу.

Я почувствовала себя той самой одинокой бабкой в кольце вражеских войск.

— Справедливости ради, моя дочь вовсе не обязательно будет от вас, — уязвленно заметила я.

Тао выразительно хмыкнул, не отнимая пальцев от переносицы:

— А от кого? От Кристиана, что ли?.. — и вдруг резко замолчал.

Я затаила дыхание и навострила уши, подспудно ощущая всю важность этой оговорки, но больше Тао не произнес ни слова.

Я не обольщалась насчет официального приглашения в Мангроув-парк. Оно было сродни дозволению отужинать за одним столом с губернатором в честь бала слуг: милость с барского плеча, исключение из правил, ни в коем разе не ставящее меня на одну ступень с «настоящими» гостями. Демократичный настрой Ее Светлости не простирался так далеко, чтобы филистерская дочка могла позволить себе зайти с парадного входа и завязать беседу с джентри — однако почтенная леди Эванс не видела ничего плохого в том, чтобы приобщить болотную ведьму к высокому искусству, а большего я от нее и не ждала.

Строго говоря, после утренних событий я вовсе не могла считать себя персоной, чьи ожидания относительно других людей хоть сколько-нибудь соответствуют действительности. По крайней мере, я никак не предполагала, что мужчина, только что узнавший, что у него будет дочь, о которой он рисковал никогда не услышать, преспокойно доест все печенье в доме, развлекая хозяйку придворными сплетнями, устаревшими на два месяца, а потом еще и откланяется в изысканной вайтонской манере, ни на гран не отступив от этикета!

С досады я разорила ледник, вытряхнув из него все остатки креветок и одинокого краба, и не придумала ничего умнее, кроме как снова затеять гамбо. Альциона не одобрила, немедленно стащив половину ингредиентов, и я, печально вздохнув — не отбирать же — опустошила еще и овощной ящик и ларь с крупами, приготовившись компенсировать недостачу креветок маслянистыми стручками бамии и золотистым рисом.

Когда пришла пора собираться на музыкальный вечер, я была сыта до икоты, хоть и несколько попахивала рыбой, а в доме из всего съестного остались только гамбо, злосчастные леденцы да пыльная бутылка вина, припрятанная на черный день. Я заглянула в буфет и сосредоточенно изучила запечатанную сургучом пробку, но решила, что этот день не настолько черен, а трезвая голова еще пригодится, и неплохо бы ее вымыть.

Я собиралась снова надеть зеленое платье, но рука сама потянулась к жемчужно-серой шелковой блузке и узкой черной юбке. Альциона выразительно присвистнула, балансируя на открытой дверце шкафа, но намек на излишнюю откровенность наряда я предпочла проигнорировать, сосредоточенно застегиваясь на все пуговицы.

Смешно. Я ведь понимала, что непробиваемая невозмутимость Тао — защитная реакция сродни истерике. Там, где любой другой орал бы во всю глотку, камердинер прятался за этикетом, как за ростовым щитом, и намеренно отсекал ситуации, не описанные в книгах по хорошему тону. Пожалуй, я бы даже поверила в его нарочитую идеальность и непрошибаемое спокойствие, если бы не помнила Тао совсем другим — смеющимся и расслабленным, летящим в танце так, что у меня самой будто отрастали крылья… пусть я никогда не увидела бы этого, не будь он под влиянием чар, — но именно такой Тао скрывался под маской, и именно до него мне отчего-то болезненно хотелось достучаться.

— Знаешь, — сказала я альционе, машинально отыскав взглядом свое отражение в оконном стекле, — я начинаю догадываться, как именно у меня появится дочь. Однажды мне просто до такой степени захочется вывести Тао из себя, что я сама зажму его в темном углу и совершу что-то настолько непотребное, что ему не останется ничего, кроме как ответить взаимностью. А наутро он опять сожрет все печенье, сопрет простыню, вежливо попрощается и исчезнет, чтобы ничего не напоминало ему об этом позорном моменте биографии.

Альциона хрипло расхохоталась. В оконном стекле отразился призрак короля, с укоризненной полуулыбкой качающий головой, но что именно он не одобрял — мое чувство юмора или недостаточно трепетное отношение к мужской чести — я предпочла не выяснять. Время близилось к вечеру, и я уже опаздывала, так что пришлось спешно кинуть в котомку несколько баночек из буфета и бежать к Мангроув-парку со всех ног.

Когда я примчалась, у черного входа никого не было. На кухне еще трудились посудомойки, и младшие лакеи спешно добавляли им работы, спускаясь из столовой с подносами грязной посуды, но все старшие слуги уже столпились на втором этаже, в полутемном холле возле большой гостиной. Меня поприветствовали молчаливыми кивками, не решаясь нарушить благоговейную тишину своим хриплым карканьем. Заинтригованная, я подобралась ближе к приоткрытой двери в гостиную и заглянула в щелку.

Интерьерами Мангроув-парка занималась лично леди Эванс, и в гостиных чувствовалось влияние классического вайтонского стиля, тяжеловесного и несколько вычурного. Мои дорогие соотечественники полагали, что приличный особняк никак не может обойтись без золоченой лепнины и цветочных узоров на шелковых обоях, а скупиться на завитушки и многослойные шторы вовсе считали дурным тоном. На мой вкус, гостиная выглядела перегруженной декорациями, мелкими деталями — и тем разительнее был контраст помпезного интерьера с женщиной, застывшей возле рояля.

Она держалась с поистине королевским достоинством — без высокомерия или превосходства, со спокойствием человека, уверенного в своих талантах и силах. Идеальная осанка привлекала внимание к изящной линии шеи и по-птичьи тонким ключицам. Старомодно длинное белое платье выгодно оттеняло ровную кожу цвета молочного шоколада и черные, как вороново крыло, волосы, уложенные аккуратной волной.

Ни одного украшения. Ни капли косметики.

Но отчего-то эта минималистская простота выглядела куда изысканнее любого из драгоценных нарядов гостий. На фоне мисс Ламаи Вонграт поблекла даже леди Изабель, чья светлая до полупрозрачности красота теперь казалась какой-то выверенной, нарочитой и отрепетированной. Губернаторская дочка сидела рядом с мистером Кантуэллом на изумрудно-зеленом диване с золоченой отделкой, изящно поджав ноги, и постепенно становилась изумрудно-зеленой от зависти. А мисс Ламаи Вонграт неспешно кивнула мужчине за роялем и, пока тот перебирал клавиши, наигрывая вступление, подняла глаза и вдруг встретилась со мной взглядом.