Подарить жизнь - Лернер Марик (Ма Н Лернер) Н. "lrnr1" - Страница 19

Вместо ожидаемого ею нетерпеливого соития на манер ослов я долго и нежно гладил женское тело. Ладони и ступни у девушки жесткие, мозолистые, а вот внутренняя сторона бедер и остальное тело очень даже ничего. Кожа нежная, гладкая. И фигура, на мой вкус, неплохая. Сначала она никак не реагировала, но настойчивость дала результаты.

Приласкав сначала напрягшиеся, а потом послушно раздвинувшиеся бедра, рука пошла к животу и начала поглаживать. Я уловил, что ее немного трясет, и принялся целовать грудь, шею, плечи. От неожиданности она дернулась и затихла, дыхание участилось. Я стал на колени и локти, навис над ней и, наклонившись вперед, нежно поцеловал в губы. Она обняла меня руками за плечи, обхватила ногами бедра, потянула на себя, вжимаясь всем телом. Ну, вот и почувствовала, зачем существуют мужчины.

Согласно общепринятому обычаю, горцы, как правило, женятся достаточно поздно, в двадцать пять-тридцать лет. Вот женщины вступают в брак гораздо раньше. В восемнадцать редко встретишь незамужнюю. Этой, как я выяснил в степенном разговоре после обильного ужина, уже стукнуло семнадцать. Конечно, случалось, что и пятнадцатилетние мальчики женились на девочках, едва достигших двенадцати; бывало, что и шестидесятилетние вдовцы брали в жены пятнадцатилетних девочек, но все-таки столь странные браки встречались редко.

А! Да она совсем не прочь продолжить, проявила изумительный энтузиазм. Ни капли былой зажатости, очень по-крестьянски, основательно, желает продолжения, настойчиво пристает. Ну, давай, девочка, покажи, чего хочешь. Нет, повторять не станем. Урок номер два.

Во мне снова волной поднялось желание, я захотел услышать ее голос и добиться не просто покорности, а чтобы она все сделала сама. Мы перекатились одновременно, не обращая внимания на сползшее одеяло, и она оказалась сверху.

– Двигайся вот так, – прошептал я и потянул ее на себя. Потом от себя. Повторил для наглядности. Неизвестно, насколько она вообще понимала хоть что-то, кроме местного диалекта. За все время я еще не слышал от нее двух связных слов. Зато язык тела она постигала замечательно.

Откинув голову назад, девушка уперлась руками в мою грудь и требовательно задвигала бедрами. Я сделал попытку замедлить движения, но сейчас она слушала только себя, двигалась все быстрее и резче. Ага, совсем даже не немая, что-то забормотала, уже не особо соображая. Замерла на секунду, выгнувшись, и, охнув, опустилась на меня.

Мы лежали, обнявшись, и молчали. Ее тело мелко вздрагивало и истомлено прижималось ко мне. Она подняла голову и благодарно улыбнулась. Лучшая награда для любого мужчины.

– Послезавтра день равноденствия, – очень тихо сказала девушка с жутким акцентом, но вполне разборчиво, – по-вашему Новый год. Опасно в эти дни ходить по дорогам. Чужаков не любят и могут… – она замолчала, явно подыскивая слова. Прямо такие вещи незнакомцам не говорят. Больше обходятся иносказаниями.

– Я понимаю, – пытаясь подтолкнуть к дальнейшей откровенности, согласился с ней.

Пяток столетий назад и в более просвещенных и цивилизованных местах незнакомого человека или, хуже того, иностранца, могли запросто принять за воплощение болезни или смерти, изгнанное из другого селения и шляющееся по дорогам в поисках, к кому бы прицепиться и погубить. В новогоднюю ночь активизируются всевозможные демоны, стремящиеся сбить людей с пути праведного. Поэтому к незнакомцам относятся с серьезным подозрением.

Обходятся с чужаками иногда очень неласково. Если просто убивают – это им еще повезло. Бывает гораздо хуже. Вроде в империи давно избавились от этого обычая, но люди до сих пор как-то очень не любят гулять в предновогоднюю ночь где-то не собственных поселениях. Никто не станет расследовать убийство, если отсутствуют заявители. А местным жителям нет никакого резона волноваться за пропавшего или зарезанного темной ночью незнакомца. Жизнь постороннего для общины ничего не стоит. И это касается не только гор. На равнинах ничуть не лучше.

Ходят упорные слухи, что и там не совсем забыли древние традиции. Правда, насколько их помнят, неизвестно. Может, это и обычные байки, но вот в дальних глухих местах предпочтительно слухи на себе не проверять. Тем более что девушка почти прямо предупреждает.

– Лучше переждать. День, два. Завтра запрягут волов в плуг, и вся процессия отправится в поле еще до восхода солнца. Уйдете сразу – могут принять это за оскорбление.

Знакомое дело. Следом за проведением первой борозды следует ритуальный сев. Выбранный на общем собрании сеятель, одетый в шубу наизнанку, бросает семена. Участников обряда, возвращающихся домой, обязательно стараются обрызгать водой, желают им хорошей погоды и обильного урожая. Потом в непременном порядке, пришедшем из неведомой древности, проводится общая трапеза, заканчивающаяся новым выбором пахаря и того, кто будет руководить обрядом в следующем году. На второй день праздника пахоты устраиваются скачки и различные состязания.

– Спешки нет, – согласился я.

Это в теории календарь один для всей империи. Тщательно выверенный и достаточно точный. Триста шестьдесят дней, делится на двенадцать месяцев, по тридцать дней в каждом. К последнему, двенадцатому месяцу, всегда прибавляется пять дней, которые считаются преддверием Нового года, а раз в четыре года приплюсовывается еще один день. В реальном исчислении есть еще дополнительные минуты, и они тоже прибавляются в виде дополнительного дня раз в десятилетие или даже столетие. Такой дополнительный день считается очень несчастливым. Я подозреваю, что причина в дополнительных работах. Никому не хочется проводить лишнее время вне дома. Люди твердо знают одно – время от времени появляется дополнительный рабочий день, а денег не прибавляется.

А тонкости движения по небу Солнца, Луны и остальных звезд простому люду ничего не говорят. На то существуют жрецы. Поэтому где-то в глубинке могут и слегка ошибиться с датой, а объяснять азы науки о движении светил рвущей тебя на куски в гневном возбуждении толпе достаточно сложно.

– А проводника здесь найти можно?

– В посевную? – в голосе девушки послышалось искренне удивление.

Пшеницу, ячмень и овес сеяли в конце апреля, а кукурузу – в середине мая. Сидеть, дожидаясь, пока закончатся работы, меня не устраивало.

– Даже за деньги никто не согласится. Зимой их кушать не станешь. Да и показывать, – она хихикнула, – небезопасно. Мы потомки солдат Первой империи и людей, живших в горах с незапамятных времен, а они не стеснялись грабить людей из низин. Вот тут уже в голосе прозвучало четкое превосходство и пренебрежение мягкотелыми из долин. – Если у тебя есть что-то, не вынимай. Целее будешь. Иди по дороге, и все. Придешь к перевалу.

Это тропа, рассчитанная максимум на одну телегу, понял я. И упремся мы точно в крепость. Надеюсь, всерьез меня еще не ловят, и описание личности во все горные избушки, где торчит неполный десяток замученных скукой солдат, не разослали. А глядишь, и вовсе зря испугался. Никому я не нужен. Нет, береженого бог бережет. Не люблю проявления внимания со стороны столицы к провинциальным делам. Даже Выраю не сказал, куда пойду. А уж заворачивать к фему Токсону с самого начала не собирался. Уйти за горы и отсидеться у северян – идея гораздо более интересная. Не в первый раз.

Деваха полезла изучать меня более детально. На удивление бережно и крайне настойчиво. Никакого смущения, все надо потрогать и проверить. Нет, я совсем не прочь продолжить, но не так же быстро.

– А папаша твой не нагрянет?

– Э, – небрежно отмахнулась она, – папаша знает. Я еще два года назад замуж должна была выйти, – продолжая тереться об меня и прерываясь на жадные поцелуи, повествовала она все с тем же диким произношением, – давно родители договорились. В соседней деревне был хороший парень.

– Был?

– Он ногу поранил и за три дня сгорел от горячки. Вот и осталась я одна. Ни оглашения не было, ни свадьбы официальной, но все же знают… – она запнулась и замолчала.